Южане куртуазнее северян - Антон Дубинин

— Да не надо… ребята! То есть сиры! Не надо ничего. Чем плохо — сир Ален? Не хуже любого другого имени! Мне же не это главное… Не имя…

— А что?

— Ну… Камелот. Чтобы там быть. И вы все… тоже главное. То есть не вы, а… мы все.

— Ладно, — решительно прерывая участливое молчание, явно затянувшееся сверх меры, Гвидно легко вскочил на ноги. — Кто куда, а мне пора домой. На улице уже темновато, брат, небось, волнуется.

— Да, и правда, Аймерик, засиделись мы у тебя… То есть не Аймерик, простите, сир Гавейн, ради всего святого!..

— Ничего, Пиита, хоть бы и на ночь остались, — отозвался Miles, запаляя свечу — в комнате и правда делалось слишком сумрачно.

— Какой я тебе Пиита?.. Я — В-печали-рожденный! Сын, между прочим… не помню кого. Сир Ален, вы не помните, чей я сын?

— Мелеадука, — тихо улыбаясь, подсказал Кретьен. Теперь ему опять было спокойно, как бывает, когда окончишь что-то ужасно сложное — и видишь, что получилось хорошо. Словно бы в ответ его мыслям, Николас тихонько тронул его за плечо — опять с этой вечной своей смущенной улыбкой.

— Слушай… Можно попросить?..

— А?

— Ты не мог бы… Сделать мне список «Эрека»? Или дай мне рукопись на… несколько дней, и я сам себе сделаю. Я же понимаю, что ты, наверное, ее никому не доверишь, она же только одна… А если ты сделаешь список, я же понимаю, что тебе некогда, я тебе заплачу… Много, сколько ты захочешь. Ты не обидишься?..

— Смертельно обижусь, сир Бедивер, — улыбнулся Кретьен, изнутри заливаемый радостным теплом. — Так что никогда, ни за какие сокровища не смогу вас простить!.. Поэтому не буду я вам ничего переписывать — возьмите рукопись и держите ее, сколько вам влезет. Я ее скорее сам потеряю у себя дома, чем у тебя с ней что-нибудь случится, — добавил он вполне искренне, всучивая другу толстую скрученную трубку бумаги. Николас взял осторожно, будто роман мог сломаться.

— Спасибо, сир… Спасибо огромное! Просто у меня должна быть такая своя. Очень надо.

— Да. Мы все сгинем, а ты прославишься и оставишь нас в памяти людской, — совершенно серьезно добавил Аймерик, оказывается, давно уже стоявший у них за плечами. — Я следующий после Николаса переписывать. Ладно?..

— Да… Ладно вам, сир Гавейн, — Кретьен в порыве ложной скромности опустил ресницы. — В памяти людской, скажешь тоже… Что бы я без вас делал, ребята? Да я бы ни строчки не написал… («Не прибедняйся, ну, рыцарю врать не пристало!» — это, кажется, Ростан.) Кроме того, мне южные доброхоты или Гуго с ребятками давно бы уже голову отшибли, так что и писать было бы некому. Так что это все не мое. Это наше… Ну, Камелотское.

4

…Говорят, слово «голиард» происходит от слова «gula», глотка. Другой вариант его происхождения — от страшного беса Голиафа, воплощающего диавольскую гордыню — куда мрачнее; но это, пожалуй, относится только разве что к последователям учения мятежного Голии — Абеляра, а не к личностям вроде Годфруа, дворянина из Ланьи. Сей юноша, года на три младше Кретьена, имел воистину ненасыщаемую глотку, пару ободранных флейт и жигу, разрисованную по дереву голыми нимфами и фавнами, а тако же веселый и непотопляемый характер. Эти его особенности нас бы нимало не интересовали, если бы в один прекрасный день он не появился на пути у пятерых самозванных рыцарей — и не остался на этом пути почти до самого конца.

День его появления в жизни Кретьена для самого Годфруа выдался весьма печальным. Кстати, решающая их встреча вовсе не была первой — Камелотская компания несколько раз встречалась с данным героем в любимом своем кабаке, в той самой «Обители Канской», где как-то раз на одного северянина навалилось шестеро драчливых южан. Кабак этот в самом деле считался лангедокской территорией — ибо содержал его провансалец, ловкий, растолстевший бывший школяр по имени Гастон Пятак. Нагулявшись по свету в свое молодое время, он остепенился наконец, женясь на кабатчице, и теперь планомерно травил пивом нынешних школяров, не прочь и сам побалагурить с ними насчет восходящих звезд диалектики или же спеть пару-другую «кверел» — жалоб на жестокое школярское безденежье, оставшихся в его облезлой голове по старой памяти…

Южанское-то оно, южанское, — но после нескольких выдержанных с честью битв компания пятерых рыцарей Камелота завоевала себе неоспоримое право на эту территорию, и теперь даже если сюда являлся один Кретьен без «провансальского» сопровождения, кабатчик оказывал ему должные почести, а соперники-полководцы только и могли что неодобрительно коситься через стол. В тот раз он, правда, пришел не один — забежал после диспута перекусить вместе с Ростаном; устали оба преизрядно — дискуссия на тему, может ли праведный язычник, не слыхивавший о Христе, попасть в рай, затянулась на восемь часов без перерыва, и теперь оба диалектика стремились как-нибудь унять урчащие животы. Удивительно, какая же все-таки прорва — живот студента!.. Есть хочется почти что все время, даже когда ты только что поел… То ли дело здесь просто в страхе — вдруг завтра жрать будет совсем нечего?

…При деньгах из них двоих тогда был Кретьен — недавно заплатили за маленький портативный травник, предназначавшийся, наверное, для какой-нибудь просвещенной горожанки; вот почему трапеза двух друзей отличалась скромностью — в те дни, когда за ужин платил Пиита, вино лилось рекою. Кретьен же заказал по миске бобов и по куску вареного сыра, а вино — дешевое и кислое, просто чтобы утолить жажду. Ростан вздохнул недовольно, однако тому, кто сам без гроша, выбирать не приходится, и двое диалектиков увлеченно зачавкали — прервал их только громовой хохот за спиной.

Кретьен обернулся, продолжая жевать — проверить, не замышляют ли злокозненные враги чего лишнего; но разношерстная компания в конце длинного общего стола казалась вполне занятой собою. Человек семь смутно знакомых юношей что-то пихали под столом, покатываясь и расплескивая вино из чашек; старший из них наклонился под столешницу, помогая себе руками и выкрикивая какое-то имя.

— Чего там? — заинтересовался Ростан, откусывая перо лука-порея, торчавшее у него изо рта, как зеленый ус. — Бьют, что ли, кого?

— Да не пойму, — напряженно щурясь в дымноватой полутьме, признался Кретьен. Драться ох как не хотелось — устал, но если и вправду здесь, в их родовом домене, в Кане Галилейской, кого-то собрались бить — долг рыцаря повелевал вступиться. Тем более что позорно позволять кому-то бесчинствовать на их законной территории!..

— Эй, парни, что это вы там делаете? Буяните, что ли?

— Да нет, с дворянином вот говорим, — охотно поведал совсем молодой школяр в зеленом — некогда — плаще и шляпе набекрень. Лицо его блестело от пота и веселья. — Эй, ты, дворянин, вылезай! — позвал он, наклоняясь под стол, куда направляли свои пинки остальные; и призыв его возымел действие — из-под столешницы под общие восторженные возгласы высунулась всклокоченная голова, моргая обалделыми глазами.

— Д-да… — Неуверенно сказала голова, пытаясь сохранять максимально независимый вид. — Д-да, я… это… дворянин.

Дворянина подхватили под мышки и выволокли на свет божий; под дружный смех один из парней нырнул под стол и вытащил оттуда нечто неизвестного цвета, кое расправил и водрузил на голову бедняге — и на поверку штуковина оказалась шляпой. Кретьен осознал, что извлеченный снизу дворянин вовсе не в обиде ни на кого на целом свете — хотя бы потому, что не понимает толком, что это с ним стряслось; драться, выходит, было необязательно, и он, перемигнувшись с Ростаном, вернулся к своим бобам. А лохматый, в доску пьяный парень пытался тем временем что-то товарищам объяснить, но не мог — столь радостно они реагировали на каждое его изречение. В руку ему сунули флейту и теперь уговаривали что-нибудь сыграть; кажется, бедняга со столь странным прозвищем служил для всех источником неиссякаемых развлечений. Он мотал незлобивой кудлатой головой, но наконец сдался — и вместо музыки прогорланил на благородной заплетающейся латыни:

   — Фактус де материя левис элементи…   Кум сит эним проперум виро сапиенти!..[21]

Это выступление встретил восторженный рев. Даже Кретьен, хотя и утомленный шумом, хмыкнул в чашку.

— А что… э…. Не сапиенти? — осведомился незадачливый жонглер.

— Не, пой, пой, Дворянин! Все отлично! Вот на, выпей красненького…

(Бульк, бульк, бульк.

И продолжение номера):

   — Супер петрам понере седем фундаменти!   Фактус де материя виро сапиенти…

(Это что за тип, спросил Кретьен у друга в перерывах между глотками, испытывая смесь жалости, брезгливости и приязни.

— Да тутошний, здесь на дудке играет… Иногда, — Ростан пожал плечами. — Я его встречал пару раз… Кабацкая птичка, clericus inter epula cantans[22].