За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

Улыбка разгладила Иофорово лицо, когда он взбирался обратно на верблюда. Моисей видел, как священник что-то пробормотал, но ветер унес слова прочь. Юноша проводил взглядом удаляющегося Иофора. А тот, отъехав на сотню шагов, тихо повторил:

— Заметил ли ты, Моисей, что и второе предсказание сбылось? До месяца ты задал необыкновенный вопрос!..

* * *

Тем же вечером Моисей сидел в шатре Иофора и внимательно слушал старого священника.

— Все что ты делал, Моисей, до сегодняшнего дня, — было бегством от Бога. От Бога, что вокруг нас живет в каждом листике зеленом, камушке сером или капельке свежей. А еще — в каждом из людей, что на жизненном пути повстречались. И главное — в тебе самом. Легче всего научиться слышать ту часть Всемогущего Господа, что на самом донышке твоей души расположилась. Но если удастся этот первый шаг, начнет Бог говорить с тобой все громче и громче, наполняя душу до самых краев Божественной Сущностью и Абсолютным Знанием.

— А как, как мне услышать его?

— Для этого нужно бегство от себя прекратить. Бог подал знак — хочет говорить с тобой. Сделай и ты шаг навстречу. Завтра же вечером отправляйся на то самое место. Вновь появится огонь. Просто садись, смотри и слушай. Еще древние шумеры говаривали: «Уши имеющий, да услышит». Сиди и жди, смотри на огонь. Позволь ему войти в тебя, стать частью тебя, частью твоего сознания. И знак придет. Сначала совсем слабый, но будет становиться все громче и громче. Запоминай, что говорит тело, как отзывается на появление Бога. Где-то покалывание возникнет, или потеплеет внутри, или мурашки по коже забегают. Замечай всё и потом сам вызывай эти ощущения. Так научишься с каждым разом к Богу быстрее приходить. Только помни, что Бога каждый день надо слушать. Тогда обязательно услышишь. А теперь ступай.

Пораженный Моисей кивнул и вышел. Желания спать после недавнего потрясения не было и в помине. Рядом с шатрами горели три костра, снопы искр пронзали ночную темноту, огненные светлячки летели вверх, навстречу звездам. От одного из костров отделилась тень и направилась к нему. По легкой походке и тонкой фигурке Моисей признал Сепфору.

— Присоединишься к нам, у огня веселого? — спросила она, подойдя вплотную.

— Нет, что-то не хочется сегодня. Пойду, прогуляюсь лучше.

— А можно мне с тобой?

Моисей остановился в нерешительности. С одной стороны ему было приятно общество молодой красивой девушки, а с другой — сегодня хотелось побыть одному. После недолгой паузы он нашел решение:

— Хорошо. Только нет у меня настроения, пустым разговором время убивать. Если согласна на прогулку молчаливую, тогда пойдем вместе.

Сепфора только кивнула легко и зашагала рядом. Шли недолго. Локтей через триста за склоном невысокого холма Моисей остановился и, запрокинув голову, уставился на звезды. Сегодня луны не было, и ночные светила сияли особенно ярко. Некоторые струились спокойным светом, другие дрожали, словно от напряжения, совсем как Моисей при виде объятого пламенем куста.

Сепфора стояла чуть позади, не на виду, Моисей чувствовал спокойное дыхание сразу за плечом. В воздухе висел едва различимый пряный аромат длинных девичьих волос. Моисей обернулся, поймал ее взгляд. Сепфора только кивнула легонько, показывая наверх. Там между звезд разливался Млечный Путь. Бледный, точно предрассветный туман из долин, он разделял небо на три неровные части, озаряя все вокруг мистическим светом, обычно невидимым из-за яркой луны.

— Три вещи на свете есть, которые можно созерцать до бесконечности, — совсем тихо прошептала Сепфора, позабыв о данном обещании. — Как огонь горит, как вода течет, и как звезды мерцают…

И было что-то волшебное в той ночи, так что Моисею захотелось обнять, прижать Сепфору и стоять, не двигаясь, целую вечность. Но слишком свежи были в памяти горькие воспоминания о Мариам. Моисей еще раз всмотрелся в темные глаза мадиамки, мягко освещенные бледным сиянием Млечного Пути и слабыми отблесками тысяч звезд. Ему показалось, что в их глубине он увидел понимание и даже что-то большее…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})* * *

С тех пор Моисей каждый день ходил к пылающему кусту. Подолгу сидел и учился слушать.

Вначале оказалось, что горы вокруг наполнены тысячами звуков. Шумом ветра, совсем разного: то резко завывающего, то тихо шепчущего. Звуком камней, срывающихся с вершин и катящихся вниз по склону. Криком чаек, залетающих изредка с моря.

Потом Моисей научился не пугаться пустоты, что возникала от долгого созерцания холодного огня. Научился даже пускать вовнутрь и наполнять ею тело. Сложнее всего, оказалось, позволить пустоте разлиться в голове. Там постоянно толпились десятки мыслей, что яростно сопротивлялись любой попытке вытеснить их прочь из уютного обиталища.

Дни шли за днями, каждый вечер Моисей исправно садился и глядел на веселое пламя. Постепенно он становился все спокойнее, словно тревоги сгорали в том огне. Горестные думы одна за другой уходили прочь и больше не возвращались. Моисей даже представлял, что вот — полетело искоркой вверх унижение перед фараоном. А это — спор с Неферперитом, вон какой длинный язык пламени! Душа освобождалась от груза прожитых лет и обидных неудач, чью горькую чашу Моисею довелось испить сполна. И все же оставалось что-то внутри, что мешало вздохнуть всей грудью и познать истинное счастье. Что-то спрятанное так глубоко, что не разглядеть даже в полной пустоте, избавленной от всех мыслей и желаний.

Однажды, месяца через три после памятного первого вечера, когда Бог явился в огне, Моисей, как обычно, созерцал пылающий куст. Через глаза сначала рассудок, а потом и все тело наполнялись необычайной легкостью и свежестью. Усталость уходила прочь, уступая место уверенности и спокойствию. Моисей в последний раз улыбнулся, зная, что куст сейчас погаснет. И точно, высокие сполохи коснулись верхних ветвей, чтобы через миг тихонько раствориться в ночном воздухе. Солнце уже почти зашло, озаряя последними лучами край неба. Моисей мягко потянулся и встал на ноги.

— Что, отец и тебя научил на закатное отражение смотреть, чтобы Бога в себе найти? — послышался знакомый голос.

Моисей резко обернулся. Сепфора радостно улыбнулась в ответ. В улыбке ее было столько мягкой нежности, что Моисею стало не по себе. Но еще больше взволновали слова девушки.

— Какое еще закатное отражение? — спросил он осторожно. И добавил увереннее: — А ты что, тоже можешь увидеть куст, пылающий холодным огнем?

— Могу, конечно. Только это вовсе не огонь, а отражение заката.

— Не может быть: закат совсем с другой стороны! Куст на выходе солнца растет!

— Вот я и говорю — отражение! Пошли, покажу тебе.

Взяв ошеломленного Моисея за руку, Сепфора направилась вверх по склону. Шли недолго, остановились у подножия высокой скалы, что темнела в вечернем небе.

— Смотри — вот там, видишь? — Сепфора указывала куда-то в небо, но Моисей не замечал ничего интересного. — Там вверху на скале слой слюды прозрачной на поверхность выступает. Каждый вечер лучи солнца, отражаясь в нем, вниз на терновый куст падают. Вот и кажется, будто тот холодным огнем горит и не сгорает…

Моисей не помнил, как скатился вниз, как добежал до стоянки, как ворвался в шатер Иофора. В нем бушевала буря гнева — как хитро его, сына царского, какой-то священник варварский провел! Сказочки нарассказывал о Боге внутри, которого слушать надобно, словно ребенку пятилетнему! Он сам тоже хорош — уши развесил и целых три месяца каждый день наверх ходил солнечному отражению почести воздавать!

— Как ты посмел, Иофор, — загремел Моисей, едва переступив порог. — Как ты посмел со мной так обращаться! Я к тебе за советом приходил, а ты мне что подсунул?

— Все сказал? — спросил священник сухо.

— Нет, не все!

— Тогда договаривай.

— Нечего мне договаривать. Я к тебе, как к отцу относился, а ты меня, оказывается, за несмышленыша держал! — стихал постепенно Моисей, выпуская гнев из себя.