Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер - Светлана Борминская

Идти домой не в пример было веселее, молинаро оказалось крепким. Старух Хвалынских в квартире по-прежнему не было, и тут я подумала: «Странно это все-таки...»

Поставив пакеты в угол, я проверила обе закрытые двери, потом села на свою кровать, чтобы подумать, как мне жить дальше, и быстро заснула в обнимку с кошкой.

Большая прогулка по кладбищу

Я проснулась от жуткого ощущения, что все пропало, а я – главная подозреваемая. «Вот только в чем я подозреваемая-то? Неужели в колдовстве?» – Открыв глаза, я отпрянула, потому что на моей подушке лежала рука.

По большому и среднему пальцам я узнала ее, это была рука Чернова Петра Мартыновича.

«Как же Петр Мартынович оказался в моей кровати, ведь у него нет ключа от входной двери!» – возмутилась я, но вдаваться в подробности не стала, а, нежно прижавшись, спросила:

– Петь, снова ты? Давно пришел?

Ответом мне было страстное объятие и встречный вопрос:

– А эти две старые нимфоманки еще не вернулись?

– Знаешь, они никогда так надолго не уходили, Петь. – Я села на кровати, свесив ноги, и посмотрела на часы. – Их нет уже третий день. Где их можно поискать, а? Как считаешь, может, в ФБР позвонить, агенту Малдеру? – глупо пошутила я.

– А зачем? – удивился Петр Мартынович и притянул меня к себе. – Будь умницей, Света.

И нас застигли любовь и страсть.

– Отдыхай без них, явятся еще, алкоголички, – поздним утром, когда мы пили кофе, настоятельно порекомендовал Чернов.

Я кивнула, не переставая думать:

«На кладбище? В психушке? В морге? Или в вытрезвителе?»

– Кто это? – испуганно перебил Петр Мартынович, заглядывая под стол.

– Клеопатра. – Я с усилием вытащила кошку из-под стола за лапу.

Клеопатра, распушившись, выглядела угрожающе.

– Длина почти метр, включая хвост?! – пошутил Петр Мартынович.

Он был в ударе, но мне было отчего-то не до смеха, когда Чернов вытащил из кармана увесистую связку ключей и предложил:

– Знаешь что, я думаю, надо открыть обе комнаты и проверить, что там у них!

Именно в эту секунду я поняла, что со старыми пьянчужками случилось нечто необратимое и срочно надо идти в милицию.

– Слушай, а не заявить ли мне о пропаже старух? Я сегодня же схожу к участковому! – воскликнула я, но Петр Мартынович, улыбнувшись, посоветовал мне этого не делать.

– Ты ведь живешь на птичьих правах у них, – привел он убийственный на первый взгляд аргумент.

«Что в нем особенного, почему я его слушаюсь?» – спросила я себя, покосившись на курившего Петра Мартыновича.

– И все-таки я посмотрел бы, – хмыкнул Чернов, нервно расхаживая по кухне.

– Не лучшая идея, – замахала я руками. – И потом, я не хочу знать...

– Кого – меня? – Петр Мартынович закурил и подошел к окну, смахивая пепел в горшки с бегониями.

Я внезапно разозлилась.

– Не кого, а что! Я не хочу знать чужие тайны, ну их подальше...

– И много ты их знаешь? – Глаза Чернова весело блеснули.

– К счастью, нет, хотя они стали приплывать ко мне последние пару месяцев...

– Что значит приплывать? – Чернов снова сел.

– Почему-то люди думают, что их тайны кому-то нужны! – проворчала я.

– А разве нет?

– Нет. У меня самой очень насыщенная жизнь, и потом, мне интересно счастье. Откуда оно, и как жить, чтобы оно было. А больше меня ничто не интересует! Ну, зачем, скажи, мне чьи-то убогие тайны? Их на хлеб не намажешь, а вот аппетит они могут испортить надолго. Я уже сыта по горло чужими тайнами... И вообще, мне надо принять ванну. – Я решительно встала. – Так ты уходишь или остаешься?

– Нет, – произнес Петр Мартынович, и я не стала уточнять, что он имел в виду.

Когда я вышла из ванны, меня ожидал сюрприз. Я поняла, что в квартире никого нет – Петр Мартынович ушел по-английски. А комнаты сестер Хвалынских были открыты.

– Черт, когда же он успел-то? – рассердилась я, представив, какие именно слова мне предстоит выслушать от сестер, когда они наконец вернутся.

Сначала я заглянула в одну забитую вещами комнату, а потом – в другую, не замешкавшись ни там ни сям... Моим глазам предстал бедлам из накиданных по углам вещей, на подоконниках, как и ожидалось, уже начали увядать бегонии... Догадаться, что в комнатах живут две бывшие балерины, не смог бы и сам Шерлок Холмс. Потому что ни одного пуанта или пыльной балетной пачки я так и не увидала... Мое внимание привлекли лишь часы со стрелками в виде сердец, чрезвычайно дорогие на вид, вот, пожалуй, и все.

Я аккуратно прикрыла двери и убралась в своей комнате, уничтожив абсолютно все следы недавней страсти, лишь после этого села и ненадолго задумалась.

«Магия может изменить женскую жизнь, но не обязательно в лучшую сторону», – подумала я.

Мысль была странной лишь на первый взгляд.

Я внезапно обрадовалась, что совершенно свободна, ведь одна моя работа закончена, а другую я еще не нашла. В моем распоряжении чужая трехкомнатная, пусть и порядком захламленная, квартира. К тому же у меня есть некоторая сумма денег и даже любовник на «Бентли». И практически на днях мне предстоит поездка в Дракино к мировому судье по поводу сгоревшей квартиры, за которую мне, скорей всего, причитается равноценная жилая площадь от состоятельной матери поджигателя.

– Ты в плюсе, Светка! – пробормотала я, потому что душа моя была не на месте...

«Что-то не стыкуется. – Невесело зевая и показывая своему отражению в зеркале язык, я вымученно улыбнулась. – Ну, зачем я Петру Мартынычу? Ему нужна максимум двадцатитрехлетняя девушка... Он – обольститель? Да! Нет? Низкий поставленный голос, весьма уверен в себе... Вот только зачем бы ему меня обольщать? Смысл? И та, в кофейне, в рваных джинсах, ну та, что не сводила с него глаз, почему он выбрал меня, а не ее? Почему меня? Пресыщен? Наверное».

Я походила по комнате, так и не решив ребус «Петр Мартынович и я», и снова подошла к зеркалу. Подняла юбку, опустила, подняла блузку и долго глядела на грудь. Мои годы отпечатались абсолютно на всем, чем я была богата к этому дню: на лице, животе, груди и ляжках! «Ничего не понимаю, – вздохнула я, и у меня заболела голова. – Я бесподобно умна и красива? Даже если буду молчать, чтобы казаться умной, и втяну живот – нет и нет. А может быть, лучше об этом не заморачиваться, а расслабиться и жить? Мне нравится, как Петр Мартынович шутит и как смотрит на меня, мне нравится все, даже то, что мне не нравится... Меня это почти не возмущает, просто Петр Мартыныч такой, и все, – остальное неважно... Я знаю миллион невлюбленных женщин, которые кричат на каждом углу, что любви нет. И ее правда нет. Откуда ей взяться среди равнодушных людей, любящих лишь себя. Но грабли, на которые мы наступаем, все время маячат в пределах видимости женских глаз, да, да, странно...»

Я снова села и прислушалась.

«Можно подумать, они третий день проводят на кладбище, заблудившись среди могил и склепов... Чушь! Так и не вернулись, их нет уже третьи сутки», – посчитала на пальцах я, потом поправила покрывало на кровати и, подойдя к зеркалу, стала накладывать макияж. Я люблю краситься – накладывать тональный, выбирать тени и помаду, мазать золотым блеском ложбинку на груди...

«Жили две никому не нужные старухи, бывшие балерины, и вдруг пропали... Да, только не пропали они, а пошли на кладбище, как всегда!» – размышляла я, выходя из дома.

У дома стояла низкая, цвета миндаля, машина с густой тонировкой, я уже прошла мимо, но что-то заставило меня оглянуться.

– А это не «Мазератти» случайно? – спросила я у проходящего мимо неряшливого толстяка в домашних тапочках и с ручным хорьком на поводке.

– Где? – повертел он головой. – Эта? Да вроде да.

Из автомобиля тем временем высунулась нога, и кто-то окликнул меня. То, что окликнули именно меня, сомнений не вызывало. Вылезший из «Мазератти» седой, с черными бровями господин сердито сверкнул на меня глазами из-под очков и с заметным акцентом осведомился:

– А вы не знаете, где сестры Хвалынские? Вы не соседка, случайно? – несколько напыщенно спросил он, повернув ко мне ухо. – Вы не знаете, где они? Я никак не могу до них дозвониться.

– Они уехали на кладбище, – пояснила я. – А почему вы их ищете? Может быть, вы представитесь?

– Я душеприказчик Эмилии Юрьевны Тавиани, Борщук Витольд Иванович, – с достоинством пробормотал джентльмен, и снова я услышала заметный акцент при чистом, без ошибок, русском языке. Что-то подсказывало мне, что так говорят иностранцы.

– Я слышала, что она умерла, – смущенно кивнула я и замолчала, внезапно разглядев, что передо мной стоит весьма преклонных лет старец. – Я снимала комнату у сестер, так вот, они три дня назад уехали на кладбище. Скажите, а вы звонили им?

Но душеприказчик перебил меня, не дослушав: