Ветви терновника - Брюс Федоров

– Ну, ты её любишь или как?

– Конечно, люблю. Ну, ты, понимаешь, здесь дело ещё и в командировке. Мой отец постарался. Сразу после института могу выехать в загранкомандировку в торгпредство в Норвегию. Такими возможностями не бросаются. А у нас холостых за границу не выпускают. А ещё, если ты не знаешь, кадры любят, чтобы супружеский стаж был как минимум год. Вот и прикинь, что мне делать? Так что сейчас мне нужно отгулять и взять своё. Усекаешь?

Летний отдых набирал обороты.

Алексей нашёл себе «эстетическое» отдохновение в команде волейболисток из «Трудовых резервов», пребывавших в Адлере на тренировочном сборе, и пропадал у них в лагере порой по два дня кряду.

– Старик, ты чего маешься? – подбивал он, усмехаясь, Данилу. – Не упускай шанс. Хочешь, я тебя с этими спортсменками познакомлю? Клёвые девчонки, должен тебе сказать. Или возьми хоть ту девчонку с нашего пляжа. Она кажется из ростовского «меда». Надёжный и безопасный вариант. Она о тебя все глаза стёрла. А? Как?

– Вот, что, Лёха, я уж как-нибудь сам разберусь, без твоих дурацких советов, – Данила крепко хлопнул по плечу своего не в меру ретивого друга.

Как говорится – всему прекрасному когда-нибудь приходит конец и, хотя отдыхать – не учиться, но то же надоедает.

Сентябрь предвещал массу хлопот, связанных, прежде всего, с преддипломной практикой. Кому-то предстояла полугодовая загранкомандировка с обязательными сборами, суетой и материнскими переживаниями. Как-никак, а любимое чадо впервые отрывалось от родительской опеки и допускалось в сложный мир взрослых, но большинство пятикурсников осталось в Москве, справедливое полагая, что в московских библиотечных фондах можно найти весь необходимый материал для написания дипломной работы.

Первые дни в институте после летней паузы – особенные дни, когда все как бы заново знакомятся друг с другом. Вроде всё, как и прежде; и лица и голоса те же, но уже в них появилось что-то новое. Все чуть-чуть изменились, стали немного старше, значимее, интереснее.

Многие товарищи Данилы предпочли тоже не покидать родных стен института: Алексей занимался больше амурным обхаживанием своей будущей невесты. Слава скрылся в казематах Ленинской библиотеки, решив выцедить из её архивов уникальные откровения для своей дипломной, и надеялся ими сразить государственную комиссию. А Борис вовсю наслаждался обретённой свободой от лекционного графика, одной рукой подбирая научные выкладки, а другой собирая билеты на футбольные матчи начавшегося футбольного чемпионата Союза.

Данила легко бы мог уехать в Австрию под родительское крыло, но решил остаться дома именно по этой причине, так как уже научился ценить самостоятельность, которая давала неоценимое чувство личной независимости и приучала к ответственности за принятые решения. Ирина метеоритной звёздочкой мелькнула на горизонте и вновь упорхнула в свою Болгарию, чтобы продолжить вдумчивую работу над дипломом на ставшем для неё привычном песчаном морском пляже. Немного странно, но большого огорчения по этому поводу Данила не испытывал. На душе было покойно, сердце билось ровно, не предвещая никаких любовных переживаний.

Осенью 90-го года московское студенчество жило своей размеренной жизнью в соответствии с распорядком, разработанным в течение многих предыдущих благополучных десятилетий: командиры и комиссары летних студенческих отрядов отчитывались о результатах ударного труда перед Центральным штабом ССО, на заседаниях курсовых и факультетских бюро ВЛКСМ свёрстывались годичные планы работы, рядовые студенты возобновили своё излюбленное занятие – точить зубы о гранит науки, а умудрённые перипетиями многолетнего учебного процесса пятикурсники уже прикидывали варианты трудоустройства, которые им сможет предложить строгая выпускная комиссия, уже разучившаяся изумляться ровным рядам троек в их табелях итоговых оценок.

Казалось, ничего не предрекало грядущих событий. В то время невозможно было поверить в то, что совсем скоро не будет больше никакого ВЛКСМ, понятие государственного распределения на работу исчезнет как миф, а наличие высшего образования не будет иметь никакого принципиального значения в вопросах извлечения максимальной прибыли и формирования уровня социальной престижности. Ещё нельзя было себе представить, что грозовые раскаты, доносившиеся из-за долин и карпатских предгорий Восточной Европы, перешагнут рубежи Родины и станут тревожной явью грядущего дня. Однако признаки неизбежных изменений уже начинали обозначаться.

Не первый месяц как из вуза стали один за другим исчезать бывшие сокурсники, собратья по учёбе из стран социалистического содружества, где вовсю заработали плавильные печи «Институтов памяти», железной метлой вычищавшие из государственных и общественных структур представителей прежней, коммунистической элиты. В институте остались только те представители иностранных землячеств, которые не желали смириться с новыми обстоятельствами и ни собирались порывать связующую их нить со своей «Alma mater».

Как-то вечером позвонил Алексей:

– Послушай старик, – без предисловий начал он, – ты куда запропал? Всё закисаешь над своим дипломом?

– Да нет, – спокойно ответил Данила, – в данный момент я читаю книгу.

– Да ну! А какую, если не секрет?

– «Старик и море» Хемингуэя.

– Ну, ты даёшь. И чего ты взялся за неё?

– Она мне интересна. Я был на Кубе и хорошо могу представить себе эти события, а кроме того, она учит жизни.

– Это хорошо. Значит, ты не устал учиться, – съязвил Лёшка, – но у меня есть кое-что получше для тебя.

– Ну, говори. Опять, что-нибудь выдумал.

– Наоборот. Это не я, а другие о тебе подумали. Одним словом, через две недели наш комитет комсомола запланировал интернациональный вечер. Участвуют все факультеты, будет КВН или «капустник», а потом танцевальная программа. А вот под неё ансамбля пока что нет. Здесь и вспомнили о тебе – ты же ударник в «The Miracle’s». Так, что завтра дуй в комитет и всё согласовывай.

– Ну, ты и проныра, Лёха. Везде поспеваешь.

– Сейчас время такое. Надо уметь вертеться. Ну что, договорились?

– Договорились.

Молодёжная поп-культура в восьмидесятые годы вступила в период эпохальных и необратимых преобразований. На Западе сложился и набирал популярность новый музыкальный тренд, который получил торопливое и не совсем корректное название «новая волна», в котором принципиально нового было немного, если вообще что-то было. Этому направлению неискушённые специалисты дали самое правильное определение – «эклектика» или смешение всевозможных популярных стилей, созданных гениальными талантами со времён ещё джазовой поры тридцатых годов.