Эльдар Рязанов - Евгений Игоревич Новицкий

воздушное творение, которым одарил нас Рязанов.

К слову, Людмила Гурченко во время работы над ролью Леночки Крыловой, кажется, попросту не замечала всех трудностей, с которыми сталкивался режиссер. Для нее съемки этого фильма проходили с ощущением постоянного праздника, остались в памяти как едва ли не ярчайшее впечатление молодости. Людмила Марковна писала: «„Карнавальная ночь“ была экспериментом для всех членов группы. <…> Игорь Ильинский снимался в кино после длительного перерыва. А мы с Юрием Беловым впервые попали на главные роли.

И в самом сюжете фильма — тоже эксперимент. Если учесть, что музыкальных фильмов тогда почти не было, удачных — тем более, а джаз (в картине — новая музыка, новые джазовые оркестровки), мягко говоря, не поощрялся… то понятно, почему эта тема (победа нового над старым) в фильме была близка всему коллективу. Мы искренне и азартно высмеивали надоевшее старое и косное. И, конечно, главную партию здесь вел по-настоящему смешно, ярко и неповторимо И. Ильинский. Для всех нас эта картина была важным этапом в жизни. Собрались люди молодые, любящие музыку, шутки, юмор, умеющие искренне радоваться жизни. Вот эта наша общая радость, свет, желание победить опостылевшее старое и льются с экрана к зрителям… Картины никто не ждал, она не рекламировалась. Просто вышла 28 декабря — под Новый год.

Шефствовал над „Карнавальной ночью“ И. А. Пырьев — тогда художественный руководитель студии „Мосфильм“. Он-то и уговорил и вдохновил Э. Рязанова на эту музыкальную комедийную картину. Иван Александрович смотрел каждый отснятый эпизод и, если он был неудачным, заставлял переснимать. Так „кабинет Огурцова“ — первая встреча с Огурцовым-Ильинским — был переснят трижды, пока не получилось. Иван Александрович давал важные советы о ритме и темпе комедии, сам прослушивал музыку А. Я. Лепина. В кабинете Пырьева Лепин показывал свои песни, а я их пела. Анатолий Яковлевич написал такую замечательную песню о любви! Но Пырьев прослушал ее и сказал: „Песня очень хорошая, но не для этого фильма. А музыку не бросайте, используйте“. Тема этой песни звучит в музыкальном номере „Танец с зонтиками“.

Впервые картина была снята в интерьерах, а не в павильоне. Было лето. Театры разъехались на гастроли. И добрая половина фильма делалась в коридорах и фойе Театра Советской Армии. И дешево, и быстро. Там же пересняли и объект „радиоузел“, в котором я участвовала в свой первый съемочный день в этой группе.

„Карнавальную ночь“ завершили в рекордный по тем временам срок — за пять месяцев.

Многое было впервые. Звукооператор Виктор Зорин записал меня в „Песне о хорошем настроении“ отдельно от оркестра. Сбежались смотреть все работники звукоцеха. В тонзале оркестром дирижировал Эдди Рознер, а я пела под простейший наушник, слушая оркестр, а поддерживала меня и вдохновляла музыкальный редактор Раиса Александровна Лукина. <…>

Сценарий был написан на Игоря Ильинского. У него была острая и гротесковая роль. На ней держался фильм. У нас с Ю. Беловым — роли голубые, подсобные, в них все решала наша собственная индивидуальность. В „Карнавальной ночи“ у Юрия Белова, как ни в какой другой картине, проявился его редкий трагикомический талант».

«Карнавальная ночь», конечно, удалась на славу, что после ее выхода на экраны было признано абсолютно всеми и в зрительской, и в профессиональной среде. Сам Григорий Козинцев, в период учебы Рязанова во ВГИКе так и не переменивший к нему своего скептического отношения, был неимоверно удивлен художественным дебютом будто бы одного из самых бесперспективных студентов, которых ему довелось обучать. После премьеры фильма в Ленинграде, на которую Рязанов лично пригласил бывшего учителя, Козинцев по своему обыкновению почесал в затылке и, не скрывая озадаченности, сказал Эльдару: «М-да, ничему этому я вас не учил». Рязанов был вполне удовлетворен такой рецензией любимого педагога.

Впоследствии их любовь и уважение друг к другу наконец стали взаимными. В сборнике «Эльдар Рязанов», вышедшем в 1974 году, приводятся такие слова Козинцева: «Я люблю „Карнавальную ночь“, „Берегись автомобиля“, „Зигзаг удачи“, потому что за хороводом героев этих фильмов, персонажей иногда глупых, невежественных, тупых, заблуждающихся, но всегда людей, — я вижу доброе лицо автора, чувствую его умный, иногда сочувствующий, иногда печальный взгляд».

В 1957 году «Карнавальная ночь» стала абсолютным лидером отечественного кинопроката. Как и все лучшие работы Рязанова, эта лента нисколько не померкла и по сей день. Картина по праву заняла свое место в истории советского искусства не только как блистательный фильм-праздник на все времена, но и как одна из первых ласточек «оттепели». Историк Олег Волобуев в статье «После XX съезда: „Карнавальная ночь“» справедливо писал, что в фильме отразилось «становление в советском обществе второй половины XX века новой субкультуры, противостоящей официальной, в известном смысле бюрократической. Субкультуры, включающей в себя, по терминологии М. М. Бахтина, игровые, смеховые, карнавальные формы. В совпадении определения Бахтина и ключевого слова в названии кинофильма — „карнавальная“ — я нахожу ключ к пониманию его места в культуре „оттепели“. При этом в моем сознании „Карнавальная ночь“ связывается с бешеным успехом эстрадных выступлений Аркадия Райкина. Едкое высмеивание бюрократизма не сводилось только к критике „отрицательных явлений“ настоящего (отнюдь не идеологии, политического режима и социального строя — все это давалось в ассоциативных ощущениях). За этим еще скрывалось и отторжение прошлого».

«„Карнавальная ночь“ снималась в знаменитом пятьдесят шестом году, в разгар хрущевской оттепели, когда была объявлена беспощадная борьба догматизму, — задолго до Волобуева писал сам Рязанов. — В нашем фильме отжившее выражалось в образе Огурцова, с его моралью „как бы чего не вышло“, с позицией, что запретить всегда легче и безопаснее, чем разрешить. Отравленные идеологией мертвечины, с трудом освобождающиеся от гипноза сталинщины, натерпевшиеся от чиновников, мы жаждали свести счеты с давящей человека системой. И здесь сатирическое дарование Ильинского сослужило прекрасную службу. Актер буквально „раздел“ своего героя, показал его тупость, ограниченность, самодовольство, подхалимство, приспособленчество, темноту, надменность, псевдовеличие. Когда я сейчас думаю об образе Огурцова, то понимаю, какое разнообразие красок и оттенков вложил в эту роль крупнейший артист нашего времени Игорь Ильинский. И убежден, что успех, выпавший на долю картины, во многом определило участие в ней Ильинского. В его Огурцове зрители узнавали знакомые черты самодуров и дураков, ничтожеств с чистой анкетой, которых искореженное, деформированное общество вознесло на руководящие холмы, и с этих вершин спускались к нам директивные глупости. Ильинский своей мастерской игрой, своим гражданским темпераментом разоблачил огурцовых и огурцовщину…»

Олег Волобуев в цитированной статье также ставит во главу угла фильма персонажа Ильинского и дает очень точное аналитическое описание этого героя. «Бюрократ Серафим Иванович Огурцов живет „установками“ („Есть установка весело встретить Новый год“) и плановыми определителями допустимого („Коты запланированы, а на сапоги сметы нет“), он по-начальнически