Распущенные знамена - Александр Антонов

— Арестованным военнослужащим место не в тюрьме, а на гарнизонной гауптвахте, — вступил я в словесную перепалку.

Глава седьмая

НИКОЛАЙ

В какое необычное время я попал! Я теперь (Уже привык, в ТОМ времени сказал бы «сейчас».) не про Революцию, хотя это тоже очень здорово. Я о нравах этого времени, а если ещё конкретнее — о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Здесь удивительным образом соседствуют «свободная любовь», столь похожая на половую распущенность оставленного нами мира, и патриархальная чистота добрачных отношений, заканчивающаяся алым пятном на белой простыне брачного ложа. Такими белоснежно чистыми являются мои отношения с Наташей Берсеневой. Мне, некогда зрелому мужчине, волшебным образом в одночасье ставшему молодым человеком, все эти потаённые вздохи, трогательное подрагивание длинных ресниц, моментальная пунцовость щёк при каждом случайном прикосновении друг к другу в начале знакомства, и абсолютная доверчивость, основанная на убеждённости, что не обижу, не порушу сейчас, когда дело идёт к свадьбе, кажутся лакомым блюдом, вкусить которое хочется до конца.

Наша глупая размолвка, про причины которой и вспоминать не хочется, осталась в прошлом. И лишь боязнь показаться неучтивым — кто знает, сколько тут принято ухаживать за барышнями? — не позволяла мне пойти к капитану второго ранга Берсеневу, служившему теперь при Главном морском штабе и ставшему после смерти родителей опекуном Наташи, чтобы попросить у него её руки. В конце концов, он сам вызвал меня на откровенный разговор. Выслушав мои путаные объяснения, чуть не рассмеялся и обозвал меня чудаком.

И вот стою я у заветной двери с букетом белых роз, и с трепетным волнением жду, пока мне откроют. На пороге Вадим, как и я, при параде, даже кортик прицепил. Приглашает войти. Присаживаемся вдвоём, Наташи не видно. Сначала, как водится, тары-бары вокруг тары, и лишь потом я излагаю цель своего визита.

— Ну, что ж, Николай Иванович, — Вадим вполне проникся важностью момента, — человек вы со всех сторон положительный, думаю, будете для сестры хорошим мужем. Вот только согласится ли она? — Кричит в сторону соседней комнаты: — Наташа, выйди к нам!

Дверь тут же распахивается, входит Наташа, встаёт подле стола, глаза опущены долу.

— Вот, — говорит Вадим, — Николай Иванович просит твоей руки. Прежде чем дать ответ, хочу знать твоё мнение.

Вот тут она глаза подняла, и окатила меня таким счастливым взглядом, что её «я согласна» я почти и не расслышал.

ОЛЬГА

— Оля, я не один! — крикнул из прихожей Глеб.

Иду смотреть, кого он там привёл. Жехорский со Спиридоновой. Неожиданно... Перехватив мой удивлённый взгляд, Мишка воскликнул:

— Не поверишь, я в таком же недоумении. Это Ёрш чего-то мутит. Велел трубить большой сбор, а сам, кстати, запаздывает.

— Кстати, почему Ёрш? — спросила Маша после того, как мы расцеловались. У Коли ведь фамилия Ежов.

Я украдкой укорила Мишку взглядом. Тот лишь виновато пожал плечами. Всё никак не решится сказать Маше правду о нас. А может, правильно? Станет женой — куда денется? Пока будем выкручиваться.

— Это он сам виноват, — рассмеялась я. — Проболтался как-то, что его в детстве «ершом» дразнили, любил он с удочкой на бережку посидеть, а мы и прицепились.

— Понятно, — кивнула Маша и прошла в гостиную.

Мишка показал мне большой палец и пошёл следом за невестой. Я стала накрывать к чаю.

— Так ты точно не знаешь чего Ершу из-под нас треба? — спросил неугомонный Мишка.

— Нет, но сейчас, — в дверь позвонили, — узнаю, как и ты, из первых рук. — Сказала и пошла открывать.

На пороге стоял Ёрш с сияющим лицом, а за его плечом робко хлопала ресницами Наташа. Всё ясно. Чаем тут не обойдёшься…

***

После разговора с этим странным типом — как его, Жехорский кажется? — Колчак твёрдо решил предложения не принимать и на съезд, понятно, не ходить.

Передумал в последнюю минуту. Решил: схожу разок из чистого любопытства.

Вид Таврического дворца неприятно поразил. Обилие красного цвета раздражало. А вот караул порадовал. Молодцы с красными звёздами на головных уборах вид имели бравый и службу несли исправно.

«А этот Жехорский и иже с ним дело своё, похоже, знают», — подумал адмирал, припомнив, что его новый знакомец представился заместителем начштаба Красной Гвардии. На местах для гостей оказалось немало знакомых лиц, и у Колчака вконец поправилось настроение.

Сегодня он пришёл в Таврический в третий раз. Красный цвет примелькался, и уже не так резал глаза. Речи ораторов, слышанные им в предыдущие дни, скорее веселили, нежели пугали. «Неужто они это всерьёз? — думал адмирал. — Про землю, про свободу, про равенство? Пожелай Господь сделать людей равными, он бы и создавал их такими. Ан нет, кто-то рождается в халупах, а кто-то в палатах, и у каждого свой путь. Мой же путь лежит в стороне от пути этих наивных мечтателей».

Сегодня он пришёл сюда в последний раз — так он решил. Пришёл послушать выступление Ленина, после чего покончить с этим раз и навсегда. Приглашение от командования американским флотом получено, и он этим предложением воспользуется.

Колчак слушал Ленина и поражался не силе его слов — они по-прежнему были ему чужды, — но силе убеждённости этого человека в своей правоте. Вспомнил Жехорского, и впервые подумал, что с этими людьми можно кашу варить.

В перерыве между заседаниями Колчак бродил по коридорам Таврического дворца в глубокой задумчивости, когда буквально наткнулся на Брусилова. До этого они два дня раскланивались на расстоянии, но так, лицом к лицу, столкнулись впервые. Пожимая руку, Брусилов вперился в Колчака цепким взглядом.

— Как вам выступление Ленина, Александр Васильевич? — спросил он.

Адмирал неопределённо пожал плечами.

— А я, знаете, ему поверил! — горячо продолжил Главкомверх. — Поверил не столько в его идеи — некоторые из них меня, признаться, пугают. Поверил в то, что он сумеет увлечь за собой народ российский! И тут у нас с вами только два пути: быть с ними или уйти в сторону, поперёк дороги становиться не советую — сомнут!

Колчак печально улыбнулся.

— А вы, ваше высокопревосходительство, я вижу, со своим решением уже определились?

— Определился, ваше превосходительство, — в тон Колчаку ответил Брусилов. — И готов принять пост военного министра в правительстве Ленина, если таковой будет мне предложен. Вас, я слышал, прочат в министры морские? Советую согласиться! Засим позвольте откланяться. Честь имею!

МИХАИЛ

Отшумел I Всероссийский съезд Советов. Ещё с утра в Таврическом дворце было людно. Избранный съездом Центральный исполнительный комитет Всероссийского Совета Народных Депутатов числом 320 человек (120 эсеров, 109 большевиков, 71 меньшевик и 20 представителей других партий) потребовал немедленной отставки Временного правительств. Делегат Керенский, объяснения которого съезд даже не захотел выслушать, прямо тут же подал в отставку. Делегаты немедленно утвердили новый состав Временного правительства и после торжественного закрытия съезда стали покидать Таврический дворец. Уже к двум часам пополудни об их присутствии напоминали лишь кучи мусора, в основном бумаги, возле которых суетился целый отряд уборщиков.

На плечо легла чья-то лёгкая рука. Не оборачиваясь, я накрыл своей ладонью узкую прозрачную ладошку и ласково погладил.

— А если бы это была не я? — раздался сзади весёлый голос председателя ВЦИК Марии Александровны Спиридоновой.

Я обернулся и прижался щекой к щеке моей наречённой. Маша ответила на ласку, потом отстранилась и с тревогой заглянула мне в глаза.

— Ты почему такой смурной?

— Просто устал, — соврал я.

Не мог же я ответить, что в угнетённое состояние меня вверг съезд Советов. Не итоги, разумеется, а некоторые его делегаты. До сего времени я находил себе сторонников среди людей активных, ясно, пусть и не всегда верно, мыслящих. А тут за несколько дней повидал немало людей настороженных, если не сказать боязливых, или откровенно недоверчивых. Об их твёрдые лбы можно было орехи колоть. И то, что они в массе своей проголосовали «за», означало вовсе не их согласие с нашей программой, а простое нежелание ссориться с будущей властью. Сколько же потребуется усилий, чтобы сделать таких — а их миллионы — хотя бы не врагами. Да, о том, что нам предстоит нелёгкая борьба за умы собственных союзников, я как-то раньше не думал.

— Езжай домой, отдохни, — участливо сказала Маша. — Здесь ты пока не нужен.

Поцеловала в щеку и энергичным шагом направилась вершить истинно великие дела. Вот кто не устрашится никаких трудностей!

На улице лил дождь. Летний питерский ливень. Одинокая фигура, стоящая под навесом чуть в стороне от главного входа, как и я, пережидала непогоду. Или дело не только в этом? Я подошёл и поздоровался: