Война 2 (СИ) - Говда Олег Иосифович

— Это ерунда. Жрать меньше буду. А вот они, — он кивнул себе за спину, — сейчас снова полезут, это… ваше того… величество.

Какой-то хогг сноровисто перевязал ему щеку, и, едва он успел сделать над головой кокетливые рожки узла, как закованные в черную сталь мастодонты полезли снова. Теперь это были прикрытые щитами мечники, и нам пришлось туго. Черные не ослабляли натиск, они тупо перли на нас, и в этом их упорстве крылось какое-то безумие. Баррикада шаталась, проседала, скрипела как старуха. Хогги начали падать один за другим, поскольку против щита гасило — не лучший вариант оружия. Алые рубились яростно, но черные перли и перли, и доспехи их были намного крепче. Наконец, оба моих телохранителя вступили в бой, а за ними и я рискнул попытать счастья. Я был уже учен и знал, что в такой схватке нет места благородству. Ты помогаешь товарищу добивать противника, если есть возможность. Если надо — бьешь в спину, в бок — бьешь куда угодно, чтобы только прикончить врага. Но в спину бить не пришлось. Передо мной возник гвардеец, яростно рубившийся с Алым. На его мече замерзли кровавые капли. Я рискнул дотянуться шпагой до черного решетчатого забрала, ударил, всадил клинок изо всех сил, как и полагается дураку. Тут же сбоку ко мне двинулся другой гвардеец, и я отступил, выпустив рукоять, лишь бы меня не накололи на меч. Вот болван так болван! Алый, которому я помог, вынужден был вступить в схватку, защищая идиота императора, и его тут же убили, ибо к гвардейцу подоспела помощь.

Я сделал еще шаг назад по шаткому, затем оступился, голубое небо опрокинулось, и я начал падать.

— Милый господин!

Ладонь Амары остановила мое падение.

— Нужно уходить, здесь все кончено! — прошептала она на ухо. — Ты меня слышишь? Командуй отступление, здесь все кончено! Да командуй же, не спи!

Она прикусила мочку моего уха.

— Отступаем! — крикнул я изо всех сил.

И мы начали пятиться, уходя, отползая вместе с остатками хоггов и Алых.

Спустя три минуты баррикада была целиком в руках врагов, и они, уподобившись муравьям, принялись растаскивать ее, дабы освободить место задыхающейся колонне. Дым взвивал над баррикадой белые султаны. Судя по всему, пожар на улице Вшивой набирал обороты. Эх, еще бы минут десять… Жестоко звучит, но я бы предпочел, чтобы колонна гвардейцев задохнулась в дыму.

Мы отступили к площади и начали перегруппировываться. Из сотни защитников баррикады полегло больше половины. Количества убитых со стороны Рендора я, конечно, не знал.

— Драться или драпать? — тяжело дыша, осведомился дядюшка Рейл. Этот прощелыга уцелел, и я был этому рад, правда, самодельный моргенштерн он потерял, и жаль, что потерял — этот самый моргенштерн, смастряченный из подштанников в крапинку, я бы велел повесить в Варлойне как символ смекалки и умения.

— Шутейник… жив? — спросил я, тяжело дыша. Алый, которого обрек на глупую смерть, стоял перед глазами.

Дядюшка поднял палец, призывая к тишине, к чему-то прислушался. Со стороны Веселых Шлюх доносился грохот. Хогги чуют друг друга, так что внутренне я сжался, когда дядюшка поморщился, однако морщился он от боли в раненной щеке.

— Жив-живехонек, — промолвил где-то даже с сожалением. — А чего ему сделается, это, величество, ваше… Этот жучила скользкий, как угорь, и через любую дырку вылезет и долги мне не отдает!

Я усмехнулся: точно такими же словами Шутейник аттестовал дядюшку тогда, когда сожгли печатню «Моей империи» и я полагал Бантруо Рейла умершим.

— Нас на Веселых Шлюхах больше, мы еще держим баррикаду, но уже край… — промолвил старый хогг. — Уже скоро… Так что же — драться? — Он показал рукой. — Вон переулок, что на Шлюх выводит, если Шутейник не выдержит, ударят нам рендорцы в бок.

Баррикаду стремительно разметывали по бревнышку, и это было правильно — счет жизни солдатам Рендора шел на минуты.

Вдруг послышался шум, и на площадь вкатили четыре здоровенные, запряженные каждая двумя битюгами подводы. Передней правил Фальк Брауби — распатланный, красномордый, в серой монашеской хламиде, сплошь усыпанной подпалинами, на второй место возницы занимал боцман Ритос — я едва узнал его, так он был перепачкан какой-то копотью, но, к счастью, крови не было. Брауби, привстав, окинул площадь орлиным взором, меня не узнал, но приметил Амару и двинул подводу к ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Госпожа подруга! — взревел во весь голос, как бык, которого ведут холостить. Увидел меня и ахнул: — И величество здесь. Прошу прощения, не успел принести клятву верности! Дела, дела!

За спиной его на черном ремне по-прежнему был закреплен боевой тяжелый молот.

На каждой подводе на деревянном ложементе вытянулись черные орудия смерти.

Пушки.

От Брауби воняло пороховой гарью, и этот запах показался мне настолько же чудесным, насколько чудесно пахнет, скажем, океан поутру или свежескошенная трава.

Это был запах жизни.

Подкатили еще подводы, заполненные порохом и ядрами и орудийными командами, собранными — я только сейчас заметил — из старых ветеранов порта. Ритос узнал меня, поклонился бегло, тут же соскочил на брусчатку и матерно велел распрягать и отводить лошадей.

— А, кореха, вашество! Дам в рыло, тля внебаночная!

— Пушки в ту сторону, — крикнул я, надсаживаясь. Брауби метнул беглый взгляд в глубину Вшивой, кивнул и начал распоряжаться. Я вспомнил, что две пушки нужно перебросить к Веселым Шлюхам, и оповестил об этом ученого дворянина. Брауби помотал львиной гривой:

— Не нужно!

— Почему?

— Снял все восемь, тля, — он ругался уже как заправский моряк, — в старом порту все кончено.

Я удивленно уставился на него, и он расхохотался:

— Мы их сделали, тля! Дали построиться и вжарили по колоннам! А две пушчонки саданули по харчевне, что возле скелета горка стоит и «Гоп-ля-ля!» называется. Я ночью велел снести туда пороха остатки да селитру с серой, которую смешать не успели, и десять пудов гвоздей там рассыпал… Грубовато получилось… красновато… Они пытались огрызаться с моря, но Кроттербоун вывел корабли из нового порта и взял их транспорты на абордаж. Свет Ашара, я не думал, что все получится так просто! Они пытались вырваться из старого порта, но все улицы перегорожены баррикадами… А пушки косили их с возвышений…

Подводы с пушками поставили в полутора метрах друг от друга. Взлетели банники. Порох и пыжи начали передавать из рук в руки. Ритос, натасканный Брауби, умело распоряжался, кроя расчеты добрым матным словом. К тому времени, как пушки снарядились, Вшивую заткал плотный дым. Пожар распространялся.

Мы замерли в ожидании. На площади скопилось около тысячи человек. Слишком мало, чтобы противостоять нескольким сотням профессиональных латников. Но у меня были пушки.

Со стороны Вшивой раздался грохот шагов. Из дымной стены спешно, наставив пики, выступила боевая колонна гвардейцев Рендора. Впереди ее шествовал страшный, огромный, не менее двух метров ростом рыцарь, закованный в черненные доспехи с серебряной насечкой. Дворянин, безусловно. На плече его возлежал двуручный меч. Он увидел пушки — и замешкался, кажется, уже был знаком с их силой, хотя я подозревал, что Адора не поделилась с Рендором этим оружием. После секундного замешательства рыцарь что-то выкрикнул, и колонна перешла на бег. Разумная мера — ибо еще немного, и солдаты Рендора начнут задыхаться в дыму. А еще рыцарь решил попытаться преодолеть сорок метров до площади прежде, чем грянут пушки.

Глупец.

— Вторая-четвертая, — быстро скомандовал Брауби. — Пипай!

— Погодьте! — вскричал Ритос. Быстро скомандовал, и подводу с четвертой пушкой немного передвинули, так, чтобы жерло орудия смотрело на рыцаря. — Пипаем!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Амара, открой рот и закрой уши, — велел я, и сделал то же самое.

К казеннику поднесли запал. Пипнуло! Черное дымящееся ядро ударило страшного рыцаря в место, несовместимое с дворянским достоинством, и бросило прямо на пики гвардейцев. Второе ядро пропахало в шеренге небольшую борозду. Я взволнованно сжал кулаки. Черт, слишком малый урон, слишком малый!