Больница скорой помощи - Дмитрий Суслин

Но бабка эта, она попалась им в первый раз за все это время, оказалась настоящей стервой. Она вернулась и была не одна. С ней был врач. Это был самый строгий врач во всей Больнице Скорой помощи. Звали его Егор Васильевич. Он был из отделения хирургии, и был его заведующим, но знали его в больнице все. Знали и боялись. Больше всего боялись его взгляда. Егор Васильевич всегда смотрел на людей свысока и столько злости было в его взгляде, что казалось, он ненавидит весь свет.

Вот и сейчас он посмотрел на молодых людей, смерил их с ног до головы этим своим взглядом, затем голосом, не допускавшим возражений, потребовал очистить помещение.

Этого Женя вынести не смог. Он уже хотел сказать пару ласковых этому типу, но Маша схватила его за руку и потащила прочь. Откуда только силы взялись? Ей даже показалось, что она сейчас упадет и с ней случится самое страшное, что может случиться с беременной женщиной. Но она знала, что если Женя поскандалит с этим человеком, то тогда это с ней обязательно случится. Она знала все слухи про этого человека, которого видела всего один раз, когда он ходил с проверкой по их отделению. А слухи эти были самые невероятные. Говорили, что он гениальный хирург, но очень страшный человек, потому что погубил всю свою семью, и делает какие-то запрещенные опыты над больными. Пусть даже это все сплошная чепуха и глупые слухи, но Маша совсем не хотела, чтобы Женя связался с этим человеком. В конце-концов, это ведь не просто с санитарками ругаться. Он просто вышвырнет ее из больницы, и этим все кончится.

Маша рассуждала разумно. Еще быстрее она действовала, и не успел Егор Васильевич глазом моргнуть, как нарушителей спокойствия и след простыл. Он даже крякнул с досады. Очень редко было, чтобы так быстро выполнялись его распоряжения. Обычно приходилось говорить по несколько раз. Заведующий хирургическим отделением вздохнул и пошел к себе в кабинет. Его ждали великие дела.

– Я эту бабку сейчас найду и прибью, – сказал Женя супруге, когда они вновь спрятались в очередном темном уголке. Этих уголков они знали здесь уже не менее полутора десятков. Но каждого хватало максимум на десять минут. Это они знали по горькому опыту.

– Только попробуй! – пригрозила Маша.

Женя сморщился, но спорить не стал. Сегодня у него было мирное настроение. Ругаться ни с кем не хотелось. Он посмотрел на жену, та потянулась к нему, и дело кончилось поцелуем.

– Я сегодня ночью так хотела, так хотела, – простонала Маша, когда получила для этого паузу, – просто вся извелась.

Это была старая песня. Женя знал ее наизусть. Что толку об этом говорить? Он тоже хотел. Всю ночь проспал с подушкой между ног.

– Кто тебя просит торчать здесь в больнице по три месяца? – огрызнулся Женя.

– Ты опять? Ну, давай, я уйду отсюда! Ты же этого хочешь? Маша сразу стала похожа на сердитого ежика.

Женя не ответил. Это был их привычный диалог. Женя никогда не мог удержаться, чтобы не упрекнуть Машу, та всегда отвечала с истерикой в голосе. И Женя отступал. Тогда в первый раз он несколько раз довел Машу до слез, и та выбегала из больницы в одном халате, и ему приходилось просто ее ловить и вести обратно, хотя в душе ему смертельно хотелось увести ее домой. Но он ломал себя. Все ради любимой. Он так любил Машу, что даже мог ради нее ломать себя. Этого он ни для кого не мог делать. А для нее мог. Что сделала с ним эта женщина! Он сходил от нее с ума.

А ей нужен был только ребенок.

Это он так думал.

– Как ты себя чувствуешь?

– Очень холодно в палате. Я мерзну. Во все окна дует. – Маша была страшная мерзлячка. Женя иногда даже думал, что она притворяется. Он никак не мог поверить, что можно так мерзнуть. А Маша мерзла, даже когда они были вместе в постели, под ватным одеялом, она кричала, что ей холодно и прижималась к мужу всем своим горячим как уголек телом. – Я наверно простудилась. Сегодня все утро кашляла. Купи мне пиктусина.

– У меня ни копейки денег нет.

– Возьми у мамы.

– Сколько можно у нее брать?

– Конечно, – Маша тут же надулась. – Пусть я лучше заболею. Да? Ты ведь этого хочешь. Только и ждешь этого. Чтобы я заболела так, что без антибиотиков не смогла выздороветь. Ты ведь знаешь, что нельзя при беременности пить антибиотики.

– Ладно, не злись, маленькая злючка, – попробовал успокоить ее Женя. – Я что-нибудь придумаю.

– Купишь пиктусин?

– Куплю, – вынужден был отступить под ее напором Женя.

Они еще стояли два часа. Два раза их шугали, и они меняли место. Болтали обо всем и не могли наговориться. А когда не было что сказать, просто стояли и молчали. Им и этого было довольно, чтобы чувствовать себя не такими несчастными.

Но вот наступила минута, когда Женя должен был уходить.

– Я и так сильно задержался. Вдруг проверили? А меня нет.

Будут неприятности.

– Тогда конечно иди. – Маша последний раз прижалась к мужу и обвила его шею руками. На глазах у нее как у маленькой девочки тут же заблестели слезы. В ней было столько детского, беззащитного, того, за что он так ее любил. – А то тебя уволят. Мы с тобой тогда вообще с голоду умрем. Ты ходил на биржу? Отметился за меня?

– Ходил. Только она меня не приняла. Сказала, чтобы ты потом показала ей больничный. Этого достаточно.

Маша расстроилась. Вздохнула, сразу об этом забыла, потому что надо было расставаться. Они поцеловались еще несколько раз, затем Женя пошел к выходу.

А за окном было уже темно. Они и не заметили как прошли эти несколько часов. Так же они не замечали времени и полгода назад когда бродили по заснеженным городским улицам. Весна тогда так долго не хотела начинаться. Маша прилипла к стеклу и долго всматривалась в синюю темноту, даже когда фигурка Жени исчезла в черноте деревьев, словно проглоченная ими. Маше не нравились эти деревья. Особенно по ночам, когда от ветра они качались, шумели и трещали, словно на что-то жаловались. Или может они пытались кого-то напугать? Сейчас они еще не были такими неприветливыми как обычно, потому что были засыпаны снегом. Маша посмотрела на покрытую белыми кусками землю и поежилась от холода. Не было теперь рядом того, кто мог бы ее согреть. От кого бы она смогла согреться.

Внутри кто-то шевельнулся. Маша вздрогнула. Она вспомнила, что не одна, и ей сразу стало легче. Но она испугалась, что ребенок может замерзнуть, и побежала к своему отделению, от которого они с Женей сильно отдалились.

Она уже изучила все больничные ходы и выходы и чувствовала себя в этом лабиринте вполне свободно. До своего отделения она добралась без происшествий, юркнула в свою палату и нырнула в постель.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});