Введение в современное православное богословие - Карл Фельми

Но все же этот, собственно говоря, безобидный поступок содержит в себе нечто типичное для западного богословия. Проблемы христологии были смещены в сферу пневматологии. Чтобы сильнее подчеркнуть Божественность Христа, была проявлена готовность пойти на умаление в высказываниях относительно Святого Духа. В этом-то и состояло, на мой взгляд, симптоматичное и действительно опасное в событии 589 г.

Из Испании Символ веры, расширенный за счет прибавления Filioque, поступил в Галлию, и там он засвидетельствован на соборе в Жентийи (Gentilly)[202] в 767 г. и в Libri Carolini[203].

Дальнейшее включение Filioque в Символ веры почти повсюду было связано со введением Символа в совершение литургии, в котором его до того времени не было. Действительно, исконное место Символа веры – в таинстве крещения, тогда как в литургии его роль играет евхаристическая молитва. В 589 г. в Испании было сделано предписание прочитывать Символ веры, расширенный за счет Filioque, при совершении мессы перед молитвой «Отче наш»[204]. Карл Великий повелел читать Символ веры после Евангелия в своем придворном храме – опять-таки уже с Filioque, и его придворные богословы отстаивали добавку особенно интенсивно. Символ веры с Filioque вошел в деяния собора, заседавшего в Аахене в 809 г.

Когда деяния собора были представлены папе Льву III, он одобрил учение о Filioque, но не утвердил изменения самого текста Символа веры. Чтобы подчеркнуть значение первоначального текста в его неизмененной версии, он повелел установить в соборе ев. Петра в Риме две металлические плиты с текстом Символа без добавки Filioque на греческом и латинском языках. И только при Генрихе II папское противодействие расширению текста было сломлено.

Тем не менее вплоть до 1240 г. Filioque не было в Символе веры, который читался в Париже[205]!

Восточная Церковь стала высказываться по поводу поведения Запада лишь спустя довольно много времени. Св. Иоанн Дамаскин(ок. 650 – ок. 750) в своем «Изложении православной веры», хотя и отвергает Filioque, но делает это в осторожных выражениях. Основывая единство Божие на единстве происхождения Сына и Святого Духа от Отца, он пишет: «Поэтому об Отце, Сыне и Святом Духе говорим не как о трех Богах, но, вернее, как об едином Боге, Святой Троице, так как Сын и Дух возводятся к единому Виновнику, но не слагаются и не сливаются согласно Савеллиеву сокращению, ибо Они соединяются, как мы говорили, не так, чтобы сливались, но так, что тесно примыкают – один к другому, и имеют взаимное проникновение[206] без всякого слияния и смешения…»[207]. Таким образом, в изложении отношения Бога Сына и Бога Святого Духа к Богу Отцу у Иоанна Дамаскина представлено хотя и лишенное полемического задора, но все же однозначное отвержение Filioque: «Не говорим, что Сын – Причина, не говорим и того, что Он – Отец, но говорим, что – и от Отца, и Сын Отца. О Духе же Святом и говорим, что Он – от Отца, и называем Его Духом Отца… <…> О Сыне же не говорим ни того, что Он – Сын Духа, ни того, конечно, что Он – от Духа»[208]. Последняя фраза существенна, так как она опровергает опасение, что если в Символе веры нет Filioque, то этим принижается честь Бога Сына. Равным образом и честь Святого Духа не принижается, если Сын не рождается и не исходит от Святого Духа.

Более важно, однако, что здесь за осторожным отклонением Filioque Иоанном Дамаскиным кроется совсем другая предпосылка тринитарного богословия. Св. Иоанн говорит о единстве Бога, потому что Сын и Святой Дух восходят к одному и тому же принципу, к Богу Отцу. Выходит, что Filioque в подобном тринитарно-богословском контексте способно разрушить единство троичности!

Лишь во времена Карла Великого впервые разгорелся настоящий спор по вопросу Filioque между франкскими и восточными монахами -богословами в монастыре св. Саввы возле Иерусалима, в котором, кстати сказать, некогда монашествовал и сам св. Иоанн Дамаскин.

И уж действительно острым стал этот спор в IX в. при Константинопольском патриархе Фотии. Разногласия относительно юрисдикционных вопросов и умаления восточных обрядов латинянами дали Фотию повод развязать резкую полемику против латинской Церкви, против ее обычаев и учений, отличных от восточных. Большой перечень упреков Западу завершается у Фотия упоминанием о Filioque как о «венце безобразий», как о «диавольском деянии» и как о ереси[209].

Важнее самой полемики являются сомнения из области тринитарного богословия, выраженные Фотием: Запад вводит в Троицу два принципа и этим обращает единоначалие в двубожество. И далее следует аргумент, опровергнуть который западное богословие не смогло до сих пор: если Сын признается равнобожественным лишь при условии, что от Него исходит Святой Дух, то как расценивать этот самый Святой Дух? Почему в таком случае Бог Сын не рождается от Святого Духа, как он рождается от Бога Отца? Напротив, через Filioque Святой Дух еще дальше отдаляется от природы Бога Отца, чем Сын, и в таком случае Его Божественность умаляется[210] в духе Македониевой ереси[211].

Никита Стифат (ск. ок. 1080 г.) полемически заострил и упорядочил возражения Фотия: «Вы ниспровергаете всю христианскую веру, ибо вы не говорите, что Единый есть принцип Обоих [Сына и Святого Духа], но безумно вводите ди-архию в Троицу. Тем самым вы приходите или к савеллианскому смешению[212], или к арианскому разрыванию Пресвятой Троицы. Вы заставляете Сына быть Отцом. Если бы было необходимо исхождение Святого Духа и от Сына, чтобы Сын был единосущен Отцу, то и от Святого Духа, в свою очередь, должно бы нечто исходить, чтобы Он был единосущен Отцу и Сыну»[213].

Спор вокруг вопроса о Filioque внес свой вклад в схизму (раскол) 1054 г. В попытке опровергнуть упрек, что онаучит о двух началах в Троице, Римо-Католическая Церковь предложила на унионистских соборах в Лионе в 1274 г. и во Флоренции в 1438—1439 гг. следующее определение: Quod Spiritus Sanctus aeternaliter ex Patre et Filio, non tanquam ex duabus principiis, sed tanquam ex uno principio, non duabus spirationibus, sed unica spiratione procedit (Что Святой Дух исходит вечно от Отца и Сына не как бы из двух начал, а из одного начала, не двумя дыханиями, но одним дыханием)[214]. Слияние Отца и Сына в одно начало таит в себе, с точки зрения православного богословия, новую опасность для учения о Святой Троице: если Они суть одно начало, то Отец и Сын более не видны в своем различии как Лица. И, по православному пониманию, самое важное – это то, что для качеств Святого Духа как отдельного Лица (в цитируемом определении Лионского собора) больше не остается места[215].

В расхождениях между западным и восточным богословием вопрос Filioque всегда играл важную роль. Временами – у сторонников школьного богословия, позиции которых несущественно отличаются от точки зрения западных богословов, – полемика представляется только данью традиции, временами же она имеет более принципиальный характер.

Самый мягкий подход к оценке Filioque обнаружил Василий Болотов (1854—1900), являющийся, вероятно, самым значительным патрологом Русской Православной Церкви. Он, конечно, тоже осуждает акт включения в Символ веры Filioque как таковой, но, подытожив проблему Filioque на основе богатого патристического материала в своих весьма тщательных и компетентных 27 тезисах, он считает ее допустимой как частное мнение[216]. К позиции Болотова присоединился прот. Ливерий Воронов (1914 – 1995), профессор Санкт-Петербургской духовной академии, ныне причисляемый к наиболее значительным российским учителям догматики[217]. Важным аргументом для мягкой оценки Filioque послужило для Болотова то, что блж. Августин, почитаемый как святой также и в Православной Церкви, Православной Церковью за свое учение о Filioque никогда не был осужден.

В целом же введение Filioque неоднократно и с особой остротой осуждается новейшим богословием, ориентированным на мышление святых отцов. А. С. Хомяков выразил мнение, что когда Запад, не спросив у Востока, своим Filioque ввел новый член в Символ веры, он (Римский мир) «подразумевательно заявил, что в его глазах весь Восток был не более, как мир илотов[218] в делах веры и учения»[219].

Отец Павел Флоренский прямо не назвал Filioque ересью, но снисходительно оценил как «наивное порождение излишнего благочестия и недоношенного богословия»[220]. Если сказанное и нельзя отнести к тринитарным размышлениям блж. Августина, то вполне можно – к решению Третьего поместного собора в Толедо о включении Filioque в католическое учение.