Путешествие на "Кон-Тики" - Тур Хейердал

Когда наступало время обедать, мы сменяли своих друзей у руля, и они принимались жарить рыбу и печь плоды хлебного дерева на небольшом костре, разгораться которому не давала окружавшая его сырая глина. В нашем меню, кроме того, были жареные цыплята, яйца и южные фрукты. Тем временем плоты, а с ними и мы быстро неслись мимо джунглей. к морю. Что нам были теперь дожди и ливни! Ведь чем сильнее лил дождь, тем стремительнее становилось течение.

С наступлением темноты на берегу начинался оглушительный концерт. Жабы и лягушки, цикады и москиты беспрерывно квакали, трещали, жужжали, составляя многоголосый хор. Время от времени в темноте раздавались пронзительное мяуканье дикой кошки и крики то одной, то другой птицы, вспугнутой ночными разбойниками джунглей. Иногда в темноте ночи мелькал огонь очага, в хижине индейца слышались пронзительные голоса людей и лай собак. По большей части мы сидели одни под звездным небом, слушая оркестр джунглей, пока сон или дождь не загоняли нас в хижину из листьев, и мы засыпали, предварительно вынув пистолеты из кобуры.

Чем дальше мы спускались вниз по реке, тем чаще попадались хижины и плантации индейцев, и вскоре на берегу показались уже целые деревни. Мы обгоняли выдолбленные из дерева каноэ. На них плыли индейцы, отталкиваясь длинными шестами. Время от времени встречались небольшие бальзовые плоты, груженные связками зеленых бананов.

Там, где река Паленкуэ впадает в реку Рио Гуаяс, уровень воды был так высок, что между Винсесом и Гваякилем, лежавшим на берегу моря, курсировал колесный пароход. Решив сэкономить время, мы с Германом сели на пароход, где получили по койке на борту, и поплыли вниз, через густонаселенную долину к побережью океана. Наши коричневые друзья взялись пригнать плоты следом за пароходом.

В Гваякиле мы с Германом расстались. Он остался ожидать у устья реки Гуаяс прибытия плотов, чтобы погрузить их на какое-нибудь каботажное судно и доставить в Перу, где должен был руководить строительством настоящего плота по древнему индейскому образцу. Я же вылетел на самолете в столицу Перу - Лиму; мне предстояло подыскать подходящее место для постройки нашего плота.

Самолет шел на большой высоте вдоль побережья Тихого океана. С одной стороны виднелись пустынные горы Перу, а с другой - далеко внизу под нами ослепительно сверкало море. Это было место, откуда мы предполагали пуститься на плоту в плавание. С борта самолета море казалось бескрайным. Далеко-далеко на западе море и небо сливались, образуя длинную, чуть заметную линию горизонта. Я никак не мог избавиться от мысли, что даже за горизонтом пятую часть суши омывают такие же водные пустыни, какие отделяют нас от Полинезии. Я попытался представить себе, как мы закачаемся через несколько недель на нашем плоту, который будет только пятнышком в раскинувшемся сейчас подо мною голубом море, и тотчас же отогнал эту мысль: она вызвала у меня такое же неприятное чувство, какое испытываешь, когда ожидаешь команды прыгнуть с самолета с парашютом.

Прилетев в Лиму, я поехал на трамвае в порт Кальяо, чтобы подыскать место, где бы мы могли начать строить плот. Не нужно было много времени, чтобы убедиться, что весь порт забит судами, подъемными кранами, складами, таможнями, портовыми конторами и прочими сооружениями. Немного дальше была свободная бухта, но она кишела купающимися, и не приходилось сомневаться, что этот пытливый народ разнесет в щепки плот и оставит рожки да ножки от нашего снаряжения, стоит нам хотя бы на минуту от них отвернуться. Кальяо был крупнейшим портом в Перу, население которого насчитывает 7 миллионов людей - белых и коричневых. Времена для строителей плотов изменились в Перу даже больше, чем в Эквадоре, и мне представлялся лишь один выход: проникнуть за высокие бетонные стены военно-морского порта, туда, где у железных ворот стояли вооруженные часовые, которые с подозрением и угрозой смотрели на меня и других прохожих, слонявшихся около этих стен. Попасть туда - означало оказаться в тихой гавани.

В Вашингтоне я познакомился с перуанским военно-морским атташе, который снабдил меня рекомендательным письмом. На следующий день я отправился с этим письмом в военно-морское министерство и попросил приема у министра Мануэля Нието. Каждое утро он принимал в министерстве, в красивой, сверкающей зеркалами и золотом приемной в стиле ампир[13]. Я ждал недолго. Министр вышел ко мне в полной форме. Это был небольшого роста, широкоплечий офицер, суровый, как Наполеон, подтянутый и лаконичный в разговоре. Он задал мне вопрос, я дал ему ответ. Я просил разрешения строить плот на военно-морской верфи.

- Молодой человек, - сказал министр, нервно барабаня пальцами по столу, - вместо того чтобы войти через дверь, вы влезли в окно. Я охотно помогу вам, но должен для этого получить указание от министра иностранных дел. Я не имею права пускать иностранцев на территорию военно-морского порта и разрешать им пользоваться нашей верфью. Обратитесь письменно в министерство иностранных дел. Желаю вам удачи.

Я с ужасом подумал о всех тех бумагах, которые циркулируют от человека к человеку и затем бесследно исчезают. Счастлив был Кон-Тики, в суровые времена которого всякого рода документы были неизвестны.

Повидаться лично с министром иностранных дел было значительно труднее. Норвегия не имеет представительства в Перу, и наш любезный генеральный консул Бар мог представить меня только советникам иностранного министерства. Я очень боялся, что дальше дело не пойдет, но подумал, что авось поможет письмо доктора Коэна президенту республики. Через адъютанта я попросил аудиенции у дона Хосе Бустаманте и Риверо, президента Перу. Несколько дней спустя мне предложили быть во дворце к 12 часам.

Лима - вполне современный город, насчитывающий полмиллиона жителей. Он лежит, раскинувшись на зеленой равнине, у подножия пустынных гор. В архитектурном отношении, в котором немалую роль играют сады и плантации, он является одной из красивейших столиц мира - нечто вроде современной Ривьеры или Калифорнии на фоне старых испанских зданий. Дворец президента расположен в центре города и строго охраняется вооруженной стражей в ярких мундирах. Аудиенция в Перу - серьезное дело, и очень немногие видели президента воочию, а не в кино. Солдаты с блестящими патронташами проводили меня наверх и до конца длинного коридора. Здесь трое штатских осведомились о моей фамилии и записали ее, и меня провели через тяжелую дубовую дверь в комнату с длинным столом и рядом стульев. Человек в белом костюме принял меня и предложил сесть, а сам вышел из зала. Через несколько минут отворились большие двери, и меня провели в зал, еще более нарядный, чем первый. Навстречу мне шел человек в роскошной, безупречно сшитой военной форме.