Игра зеркал - Агата Кристи

— Плюс весьма кругленькие суммы, как мне кажется.

На лице Алекса появилась гримаса отвращения:

— Миссис Серроколд, инспектор, относится ко мне как к сыну и верит в мое искусство.

— Она когда-нибудь говорила с вами о своем завещании?

— Конечно. Позвольте мне спросить вас, инспектор, почему вы задаете подобные вопросы? За миссис Серроколд ведь не приходится волноваться?

— Надеюсь, что нет, — многозначительно произнес Карри.

— Что вы хотите этим сказать, черт побери?

— Если вам ничего не известно, то тем лучше для вас… Ну, а если знаете, то считайте, что я вас предупредил.

Когда Алекс вышел, сержант Лэйк повернулся к инспектору:

— Что за чушь он нам нес про туман?

Карри покачал головой.

— Трудно сказать. Может, у него и вправду талант. А может, просто любит легкую жизнь и высокопарные слова. Неизвестно. Он якобы слышал чьи-то шаги — правда ли это? Держу пари, что он это выдумал.

— С какой целью?

— С совершенно определенной целью. Мы еще до нее не дошли, но когда-нибудь доберемся.

— В конце концов, шеф, один из этих милых субчиков вполне мог потихоньку сбежать из своего заведения. В такой компании всегда найдется парочка взломщиков, и тогда…

— Нас очень хотят в этом убедить. Это ведь очень удобно. Но, видите ли, Лэйк, я скорее проглочу свою новую шляпу, чем поверю, что все было так на самом деле.

* * *

Когда Стефан Рестарик занял место брата, он тут же заявил:

— Когда произошла эта сцена между Льюисом и Эдгаром, я сидел за роялем и что-то потихоньку играл.

— Что вы тогда подумали?

— Честно говоря, я не принял все это всерьез. С Эдгаром бывают такие приступы. Он ведь не совсем сумасшедший. Все эти штучки — просто способ выпустить пар. Правда в том, что все мы, сколько бы нас ни было, действуем ему на нервы… А Джина, разумеется, больше других.

— Джина? Вы хотите сказать, миссис Хадд? А почему она его так раздражает?

— Потому что она женщина… и очень хорошенькая. И находит его смешным. Знаете, отец Джины — итальянец. А у итальянцев есть в душе такая бессознательная жестокость. Им незнакомо сострадание к старикам, к людям некрасивым или уродливым. Так и Джина ведет себя по отношению к Эдгару. Разумеется, я говорю про жестокость не в прямом смысле. Эдгар выглядит смешным, когда важничает, потому что на самом деле он совершенно не уверен в себе. Он хочет произвести впечатление, а получаются лишь идиотские выходки. А Джина, даже если этот бедняга сильно страдает, только смеется!

— Вы намекаете на то, что Эдгар Лоусон влюблен в Джину?

— Ну конечно! — весело сказал Стефан. — Мы здесь все в нее влюблены… кто больше, кто меньше. Ей это доставляет удовольствие.

— А ее муж? Ему это тоже доставляет удовольствие?

— Он не может толком разобраться в происходящем, хотя, конечно, догадывается и наверняка страдает. Это не может долго продолжаться… Я говорю об их браке. Нарыв скоро лопнет. В наше неспокойное время происходит множество подобных историй.

Инспектор прервал его:

— Все это очень интересно, но мы порядком отвлеклись от нашей основной темы — убийства Кристиана Гэлбрандсена.

— Совершенно верно. Только я ничего не могу добавить. Я сидел за роялем и не двигался с места до той минуты, пока эта милая Джолли не притащила целую связку старых ключей, которыми она пыталась открыть дверь кабинета.

— Итак, вы оставались за роялем. А играть вы продолжали?

— Нет. Я остановился, когда голоса стали слишком уж громкими. И не потому, что беспокоился за исход этой сцены, У Льюиса очень властный взгляд, и ему было достаточно разок пристально посмотреть на Эдгара, чтобы тот провалился сквозь землю.

— Правда? Не могли бы вы сказать мне, мистер Рестарик, кто выходил из холла за это время, когда вы… За то время, которое нас интересует?

— Уолли, чтобы заменить пробки… Джульетта Белевер — за ключом, который подошел бы к двери кабинета… По-моему, это все.

— Если бы кто-то другой вышел, вы бы заметили?

Стефан подумал.

— Вероятно, нет. Если бы кто-нибудь тихо встали вышел и так же тихо вернулся, я вряд ли заметил бы. В холле было так темно! Да и все наше внимание было поглощено этим скандалом.

— Кто, по-вашему, совсем не выходил из холла в этот вечер?

— Миссис Серроколд… Да, и Джина. За них двоих я готов поручиться.

— Спасибо, мистер Рестарик.

Стефан пошел к двери, остановился возле нее как бы в нерешительности, потом вернулся.

— А что это за история с мышьяком, инспектор?

— Кто вам сказал про мышьяк?

— Мой брат.

— Понятно.

Стефан продолжал:

— Кто-то пытался дать мышьяк миссис Серроколд?

— Почему вы подумали о миссис Серроколд?

— Я где-то прочел статью, в которой говорилось о симптомах отравления мышьяком. Их называют периферическим невритом. Это более или менее похоже на то недомогание, которое она начала испытывать некоторое время назад. К тому же вчера Льюис отобрал у нее лекарство в тот самый момент, когда она собиралась его выпить…

— А кто, по-вашему, мог бы давать мышьяк миссис Серроколд?

На красивом лице Стефана Рестарика мелькнула странная усмешка.

— Не тот, на кого вы бы могли подумать в первую очередь. Без колебаний вы можете вычеркнуть из вашего списка мужа. Льюис Серроколд ничего бы не выиграл от ее смерти. К тому же он боготворит свою жену. Если у нее заболит хотя бы мизинец, для него это уже трагедия.

— Кто же тогда? У вас есть какие-нибудь идеи?

— Конечно! И не только идеи, а уверенность.

— Не хотите ли поделиться со мной вашими соображениями?

Стефан покачал головой.

— Эта уверенность чисто психологическая. У меня нет никаких доказательств. К тому же вы скорее всего не согласитесь со мной.

Произнеся безразличным тоном эти слова, Стефан Рестарик поклонился и вышел из комнаты.

Инспектор Карри рисовал кошек на лежащем перед ним листке бумаги. Из последнего разговора он сумел сделать три вывода:

а) Стефан Рестарик был высокого мнения о себе;

б) Стефан Рестарик с братом выступали единым фронтом;

в) Стефан Рестарик был красивым молодым человеком в отличие от Уолтера.

Было еще два вопроса, на которые инспектор никак не мог найти ответ: во-первых, что имел в виду Стефан, говоря о «психологической уверенности», и, во-вторых, мог ли он, сидя за роялем, видеть Джину? В последнее Карри не верил.

* * *

Появление Джины в полумраке библиотеки внесло элемент экзотики в строгую процедуру сбора показаний. Сам инспектор заморгал глазами при виде этой яркой молодой женщины, на которой была алая блузка и зеленоватые брюки. Она присела к столу, положив на него локти, и не без любопытства и вызова спросила:

— И что дальше?

— Я вижу, вы не в трауре, миссис Хадд, — суховато заметил Карри.

— Я ненавижу черный цвет, считаю его отвратительным. Цвет кассирш, уборщиц и им подобных. К тому же Кристиан Гэлбрандсен мне вовсе не родственник. Он был всего лишь пасынком моей бабушки.

— Мне кажется, вы мало знали его.

— Верно. Когда я была маленькая, он приезжал сюда три или четыре раза. Во время войны я была в Америке и поселилась здесь снова всего полгода назад.

— Так вы вернулись в Стоунгейтс насовсем?

— По правде говоря, я об этом еще не думала.

— Скажите, миссис Хадд, эта вчерашняя сцена… кто находился в холле в тот момент?

— Мы все были там… разумеется, кроме дяди Кристиана.

— Не все, миссис Хадд. Кто-то входил, кто-то выходил…

— Вы так думаете? — неопределенно произнесла Джина.

— Например, ваш муж выходил, чтобы заменить пробки.

— Верно! Уолли потрясающе умеет все чинить.

— В его отсутствие, кажется, раздался выстрел. Вам всем тогда еще показалось, что он послышался со стороны парка.

— Не помню… Ах, да!.. Лампочки зажглись, и Уолли уже вернулся.

— А еще кто-нибудь выходил из холла?

— Не думаю… не помню.

— А где вы сидели?

— В глубине холла, возле окна.

— Рядом с дверью в библиотеку?

— Да.

— А вы сами выходили из холла?

— Я?.. Когда там такое творилось! Конечно нет.

— Где сидели все остальные?

— Большинство — вокруг камина. Тетя Милдред вязала, тетя Джейн — я хотела сказать, мисс Марпл — тоже. Бабушка ничего не делала.

— А мистер Стефан Рестарик?

— Сначала он играл на рояле, потом не помню.

— Мисс Белевер?

— Она как всегда ходила по холлу. Можно сказать, что она никогда не сидит на месте. Кажется, она искала то ли ключи, то ли что-то еще… А что это за история с лекарством для бабушки? — вдруг спросила Джина. — Ошибка аптекаря или дело в чем-то еще?

— Почему вы об этом спрашиваете?