Эль-Таалена - Алекс Тарн

Гавнери поднял диски и принялся внимательно их разглядывать.

«Должно быть написано…» — робко вмешался Гейлин.

«То-то и оно, что нет, — снисходительно пояснил Гавнери. — В этом, Йоси, весь секрет. Никто никогда заранее не знает, какой именно текст он запузырит и с какого именно места. Способность удивлять — ценнейшее качество политика и журналиста! Как же понять-то?.. Ладно, посчитаемся. Эн-дэн-дино-в-шею-в-руку-в-спину… эн-дэн-духло-веночка-набухла. Вот!»

Он взял диск и ловко вставил его в органчик. Глупид вздрогнул и выпрямился.

«Всех в армию!» — закричал он страшным голосом и стукнул кулаком по столу.

«Как? — в ужасе прошептал Гейлин. — И меня тоже? Мне нельзя, я пацифист…»

«А, черт, не угадал, — досадливо пробормотал Гавнери. — Это антисюртучный.»

Он снова загнул министра к столу, поменял пластинку и для верности несколько раз крутанул заводной ручкой.

Глупид снова вздрогнул и выпрямился.

«Как дела, Толи? — заботливо спросил Гавнери, заглядывая в лицо органчику. — Теперь в порядке?»

Министр презрительно фыркнул, высоко запрокинул голову и сощурился.

«Невелика беда — услужить неблагодарному, — назидательно произнес он. — Но большое несчастье — принять услугу от подлеца!»

«Надо же! — восхитился начитанный Гейлин. — Цитата из Ларошфуко! И главное, к месту, в самую точку!»

«Глупости… — насупился Гавнери. — Давайте не забывать о нашей цели.»

«Боится презрения лишь тот, кто его заслуживает!» — неумолимо припечатал органчик.

Гавнери скрипнул зубами.

«Господин министр, — сказал он, стараясь звучать официально. — Мы пришли к вам с важным сообщением, касающимся безопасности государства.»

«Деньги суть артерия войны,» — заметил Глупид многозначительно.

«Об этом не беспокойтесь, — замахал руками Гейлин. — Европа все оплатит!»

«Конечно! — подхватил Гавнери. — Главное сейчас — остановить заговор врагов мира и прогресса. К нашим берегам движется судно с биологически опасным грузом: так называемым березовым швырком. Мы постараемся перехватить его еще по дороге, но если, паче чаяния, противнику все же удастся прорваться к Хайфе… Короче, мы просим у вас санкции на арест… а в случае необходимости — и на более решительные меры в отношении означенного корабля.»

«Промедление смерти подобно?» — задумчиво осведомился министр.

«Именно так!» — поклонился Гавнери.

Органчик скрипнул и нажал кнопку. Вбежал секретарь с блокнотом.

Глупид кашлянул и встал.

«Для отечества сделано недостаточно, если не сделано все!» — начал он. Секретарь восторженно подпрыгнул и застрочил карандашиком.

Министр кашлянул еще внушительнее, прищурился в историческую даль и закончил: «Не будем следовать ропоту тех, кто предпочитает спокойное рабство свободе, обретенной ценою некоторых жертв!»

Секретарь застонал и содрогнулся в оргазме. Глупид воздел перст, открыл рот, да так и застыл.

«Завод кончился… — заметил наблюдательный Гавнери. — Но это ничего. Главное, как мы слышали, сказано.»

«Да, но…» — нерешительно замямлил секретарь, тиская блокнот и поглядывая на застывший органчик.

«Никаких „но“, любезнейший… — твердо проговорил Гавнери, беря молодого человека за талию и плотоядно поглядывая на его полную розовую шею. — Пойдемте. Я введу вас в курс дела. Принципиальное разрешение получено, а детали можно обговорить на низшем уровне. Зачем попусту беспокоить министра?»

Уже на улице, провожая Гавнери к машине, Гейлин недоуменно спросил:

«Одного не пойму, Урино. Зачем вы меня сюда притащили? Вы бы прекрасно справились и без моей помощи.»

«Не прибедняйтесь, Йоси, — осклабился вурдалак. — Все знают, что вы — это европейские деньги. Государственные механизмы нуждаются в подмазке, особенно такие ветхие, как наш уважаемый Глупид. Слышали, как бедняга скрипел своими шестеренками? Так что звоните своим друзьям в Брюссель. Пусть раскошеливаются. Для дела мира и так далее… ну, не мне вас учить.»

Выехав со двора, Гавнери набрал номер прямой линии Мардафата. Засер сразу взял трубку. «Беспокоится, старик, — ласково подумал Гавнери. — Да и кто бы на его месте не беспокоился?»

«Не волнуйтесь, Засер, — сказал он вслух. — Ситуация под контролем. Действуем, как и планировали. Если ваши головорезы все же опростоволосятся в море, то мы арестуем судно прямо в Хайфе. Разрешение у меня в кармане.»

Мардафат обиженно цыкнул зубом.

«Почему это мои ребята должны опростоволоситься? Старая гвардия, проверенные бойцы, еще с Бейрута. Я ручаюсь за них, как за самого себя.»

«Гм… — с сомнением хмыкнул Гавнери. — Старая, говорите? Это-то меня и беспокоит. Я бы, честно говоря, предпочел более свежие кадры.»

«Свежие, они и стоят дороже, — сварливо отрезал Председатель. — А денег нету. Ваш Гейлин меня уже полгода одними обещаниями кормит. Да и вы, дорогой мой, еще не перевели пацифистские взносы за прошлый месяц…»

«Ладно, — примирительно сказал Гавнери, игнорируя упрек. — Вам виднее. Ваши люди, не мои. Из Бейрута, так из Бейрута. В конце концов, много бегать там не придется.»

«На что вы намекаете? — тихо спросил Мардафат и угрожающе пришлепнул губами. — Мои бойцы еще ни от кого не бегали.»

«Конечно, конечно… — торопливо поправился Гавнери. — Как вы могли подумать? Я имел в виду: не придется много бегать за командой. Корабль, в море… небольшая перестрелка, и концы в воду…»

Он помолчал и добавил:

«Ну а если все-таки случится фадиха, тут уже мы подстрахуем, в Хайфе.»

«Не случится!» — раздраженно отрезал Председатель и, не прощаясь, разъединился.

Гавнери вздохнул. Тяжело приходится старику, ох тяжело… осада, слежка… поставки продовольствия нерегулярны: пока доставят к нему через все блокпосты кусок очередного шахида или просто убитого подростка — уже, глядишь, и выпить там нечего, свернулось. Вот и приходиться давиться чуть теплыми внутренностями на старости лет. Это с такими-то заслугами! Надо бы снова привести к нему какую-нибудь активисточку пожирнее. Хотя арабскую кровь Мардафат любит заметно больше. Интересно, почему?.. Ах… неужели расизм?.. Нет-нет, глупости! — Гавнери решительно отогнал от себя еретическую мысль. — Подобного рода подозрения в отношение столь выдающегося борца за мир и лауреата Нобелевской премии представлялись совершенно неуместными.

Часть 7

«Вот так всегда… — жалобно проныл Параллелепипед. — Разок оступишься, а потом всю жизнь расплачиваешься. Это что, по-твоему, справедливо? Ну дай глотнуть, Котофеич, не будь гадом!»

«Не могу, друг, извини… — отвечал безжалостный Котофеич, щелкая язычком запотевшей пивной банки. — Человек за все должен платить сам.»

Он запрокинул голову, на неподвижном кадыке влил прямо в душу прохладную пенистую струю, тряханул банку на предмет последних капель и наконец швырнул ее, бесполезную, за борт, в пенистую струю кильватера. Параллелепипед сглотнул и облизнулся. После гамбургского конфуза, когда бедняга пролежал в полном отрубе без малого двое суток и пропустил несколько вахт, капитан посадил его на бессрочный сухой закон. До Марселя Параллелепипед послушно терпел, отрабатывая штрафные вахты и уныло вздыхая в ответ на издевательские замечания товарищей. Но в самом Марселе, когда ему, единственному из всей команды, запретили сойти на берег, и после, когда выяснилось, что безусловный запрет на спиртное все еще в силе, неизвестно на сколько дней и даже более того — неизвестно, не навсегда ли, проштрафившийся механик принялся взывать к справедливости, сначала робко, а затем все громче и громче.

«Что ж мне, так теперь и засохнуть?» — горько спросил он приветливое голубое небо Средиземноморья. Небо ласково улыбнулось в ответ и легким ветерком погладило дурака по круглой небритой щеке. Можно ли переживать по выпивке при такой погоде? А погода и впрямь стояла чудесная: ясная, тихая, с еле заметной попутной волной и бесплатным дельфиньим цирком по правому, африканскому борту. Ночью они обогнули Сардинию и теперь шли Сицилийским проливом, приближаясь к Пелагийским островам.

«А не надо было нажираться, — назидательно произнес Котофеич, открывая вторую банку. — О товарищах ты подумал? Петька-маслопуп за тебя, алкаша, три лишних вахты отстоял.»

«Так я ж отдал! Еще и с процентами!»

«Отдал… — передразнил Котофеич и звучно отхлебнул, после чего сглотнули оба: он — пиво, а несчастный Параллелепипед — слюну. — Отдал… А вера в дружбу? В товарищество? В отношения между людьми? Этого, брат, не вернешь.»

Он отхлебнул снова, еще громче. Глаза у Параллелепипеда сузились.

«Сволочь ты, Котофеич, — сказал он, смахивая злую слезу. — И садист. Ты, небось, при Советах замполитом ходил. Слыхал я о таких, как ты… ребята рассказывали…»