Питер - Шимун Врочек

— Что-о?

Орлов вздохнул. Взял карандаш двумя руками.

— В этом и проблема с вашим поколением. Понимаете, нет? Это вопрос, который неизменно ставит любого из вас в тупик. Во что вы верите, Иван Данилыч — в справедливость, может быть? В воздаяние? В зеленых человечков? В жизнь после смерти? В Бога? Да черт побери, хотя бы во что-нибудь вы верите?

Молчание. Стрекот вентилятора в тишине.

Иван с новым чувством смотрел на безопасника. Орлова он видел и раньше, даже общался, но сегодня день открытий. Совершенно другой человек. Не обманывай себя, спохватился Иван, это может быть просто игра. Разве ты видел Орлова при исполнении прямых обязанностей? Щас, держи карман шире, а то патроны не влезут.

— Я верю в себя. И в своих друзей.

— А в будущее Альянса? — Орлов подался вперед. — В будущее верите?

— Что вы хотите?

— Мне нужны люди…

Тут Иван наконец понял, чего от него добиваются. Вербует, гад.

— В стукачи мне как-то не с руки, — сказал Иван. — Сегодня астрологический прогноз не рекомендует. Утром специально проверял.

Карандаш в пальцах Орлова с треском сломался. Пальцы побелели.

— А если без клоунады?

— Если без клоунады… Идите к черту, любезный.

С минуту Орлов смотрел на него, не мигая. Наконец сказал:

— Значит, так?

— Значит, — согласился Иван.

— Неудобный вы человек, Иван Данилович.

— А что, должен быть удобный? — Иван жестко повел плечом, точно собираясь драться. Он теперь стоял, слегка ссутулившись, расслабив руки, и смотрел на контрразведчика в упор.

— Ничего вы не должны, Иван Данилович, — произнес Орлов мягко, как в начале разговора. Он снова взял себя в руки. — Совершенно. Мне — точно. Только ведь у вас много других долгов.

К чему он клонит, Иван пока не понимал, но тон главы службы безопасности ему совершенно не нравился.

— Я свои долги отдаю, — сказал он медленно. Ловись, рыбка, большая и маленькая.

— Не сомневаюсь, Иван Данилович, — Орлов мягко улыбнулся. — Не сомневаюсь. Допустим, в вашем темном прошлом…

— Что? — Иван поднял голову.

— Я ведь про вас много знаю, — сказал Орлов. — Вы уж простите великодушно, работа такая. Вот скажем, вы ведь не местный? Не с Альянса?

— Это что, преступление?

— Боже упаси! Банальный интерес и все. Штампик-то у вас в паспорте не Василеостровский. А сейчас такое время, что даже штампик станционный много чего о человеке рассказать может. Например…

— Не говорите так быстро, я за вами не успеваю.

Орлов вскинул голову, уставился на Ивана:

— Опять юмор, значит. — Он шевельнул белесыми бровями. — Понятно. Вы со своим юмором мне уже знаете где, остряки? — Он провел ребром ладони себе по сонной артерии. — Вот здесь сидите. Клоуны большого цирка, вашу мать…

* * *

Патроны ему все-таки вернули. И оружие. Попробовали бы не вернуть. Иван стиснул зубы, скулы затвердели.

Спокойно, Иван. Расслабься.

Иван полчаса лаялся, просил, уговаривал, обегал всю станцию, добиваясь, чтобы его людей освободили. Адмиральцы смотрели недобро, на контакт не шли. Плюнув, Иван нашел Кмицица, тот выслушал, кивнул «посмотрим, что можно сделать». Видно было, что капитан не испытывает особых иллюзий…

И как-то на удивление быстро разобрался.

Н-да. Один приличный человек на всю станцию и тот заместитель Орлова.

Закончив с делами, Иван вышел пройтись. И почти сразу обнаружил то, что они искали, прежде чем столкнутся лбами с адмиральцами. Небольшой металлический киоск с надписью крупными буквами «ШАВЕРМА». Вовремя, называется. Нет бы до той стычки — глядишь, и обошлось бы…

— Почем шаверма? — спросил Иван, разглядывая прилавок с выставленным товаром. А неплохой выбор, надо признать. Десяток видов салата, соленые грибы, тушеные водоросли, маринованный чеснок, даже вареная картошка (правда, по цене как за пулемет).

— Двэ, — продавец показал растопыренные пальцы. Два патрона, значит.

— Давай. Еще возьму салат из морской капусты, — сказал Иван. — И азу тоже… нет, азу, не надо.

— Могу еще прэдлажить мясо по-французскы. Будэте?

Да? Иван повернул голову, посмотрел на продавца с интересом.

— Француз хоть свежий был? — спросил с иронией.

— Обижаешь, дарагой! Вах! Свежайший, как поцелуй прэкрасной дэвушки.

— Даже так? И что там?

— Свинына, лук, сыр, майонез — сам дэлал. Пальчыки облыжешь.

Насчет сыра Иван сомневался. Разве что из старых запасов в вакуумной упаковке. Или в консервной банке. Насчет майонеза тоже сомнительно… и все же.

— Свининка чья? Не с длинным голым хвостом бегала?

— Абыдно, да, гаваришь, — продавец разволновался. — Самый лучший свинынка. С Васы приэхал. Дэлыкатес!

«С Василеостровской, что ли? Привет, Борис, — подумал Иван. — Как сам?

Смешно».

— Уговорил, языкастый, — сказал он. — Давай свой «дэликатэс»…

Через полчаса василеостровцы выступили с Адмиралтейской — сытые и с песнями. Вслед за ними пошел первый отряд адмиральцев.

Война продолжала набирать обороты.

* * *

Гостинка показалась Ивану гораздо приятней Адмиралтейской. Еще бы. Почти как дома: родной тип станции — «горизонтальный лифт», родной светлый мрамор, родные железные двери по обе стороны платформы — только станция шире и намного длинней, чем Василеостровская. Двери в туннели открыты. Чего им тут боятся? Разве что… Иван огляделся. Так и есть. У входа мелькнул знакомый солдатский бушлат. И здесь адмиральцы на каждом углу. Они что, размножаются делением?

Василеостровцев уже встречали — деловито, спокойно, без лишней суеты. Здесь, на Гостинке, Иван снова начал чувствовать себя полноправным гражданином Альянса. Пожилой мужик в синей, древней, как Исход евреев из Египта, форме машиниста протянул руку, кивнул.

— Время плохое, — сказал он, — но гости хорошие. Дай бог, если Хозяин Туннелей будет не против, вернем ваш дизель.

Освещение на станции было традиционным: натриевые лампы за световым карнизом из алюминия, кое-где на шнурах свисали обычные витые, энергосберегающие. В последние годы перед Судным Днем, рассказывал Водяник, на такие полстраны перешло. Электричество здесь, в отличие от Адмиралтейской, экономили. Освещена платформа была не то чтобы скудно, но без лишнего выпендрежа. На станции царил уютный полумрак. Только дальше, в северном конце платформы, из перехода на Невский лился чистый белый свет — там, Иван помнил, были лампы дневного света под потолком. А под ними по всему длинному переходу — овощные плантации и детские площадки. Дети получали полезное ультрафиолетовое облучение, заодно помогая обеспечить станцию зеленью.

Диггеры вышли на платформу. Гладышев присвистнул. Пашка, задрав голову и открыв рот, пялился на построенный до потолка жилой блок — в четыре этажа. Там кипела жизнь. Женщины развешивали белье — протянуты веревки над платформой, на них сушились рубашки и трусы, простыни и пеленки. Капала вода. Дети играли и бегали, целая стайка замерла на третьем этаже, разглядывая василеостровцев. Жилой блок занимал примерно треть станции, от ора и детских криков звенело в ушах. Где-то наверху плакал младенец.

Дальше за блоком — рынок, еще дальше гостевые палатки для приезжих и кафешки. Все, как у людей. Поехать сюда, что ли, на медовый месяц? Интересно, Тане бы здесь понравилось?

Громко только очень.

— Давайте за мной, — сказал машинист. Повел их за собой через всю платформу. Когда шли, Иван разглядывал спуски в подземный переход до Невского проспекта. Офигеть, какого размера станция. В футбол играть можно.

Навстречу Ивану с компанией прошли две девушки — одеты по-местному, в цветных косынках (одна — в желтой, другая — в красной), ноги от ушей, стройные.

— Ты смотри, — Сазонов остановился. — Да мы в раю, пацаны!

Девушки заулыбались. Та, что в желтой, бросила на Сазонова заинтересованный взгляд. А что, парень видный, красивый. Ивану на мгновение стало жаль, что не на него так смотрят. И тут в красной косынке посмотрела на него, опустила глаза… снова посмотрела. Как обожгла. Ивану сразу стало весело.

А всего-то и нужно мужчине…

Именно.

По слухам, на Гостинке и Невском обитали самые красивые девушки во всем метро.

— Представляешь, — сказал Пашка оживленно. — Тут до Катастрофы на поверхности были торговые центры для самых богатых. И персонал подбирали так, чтобы сердце покупателя радовалось, глядючи. Только настоящих красавиц. А потом все эти красавицы оказались внизу. На станции. Вот повезло кому-то!

— Н-да? — Иван поднял брови.

Пашка смутился.

— Ну, я так слышал. И смотри — не врали же! Есть на что посмотреть.

— Ты смотри-смотри, а рот не разевай сильно, — заметил Сазонов. — Здесь, говорят, за изнасилование самое жестокое наказание во всем метро. Тут такое творилось после Катастрофы, что… сам понимаешь.