На соседней планете - Вера Крыжановская (Рочестер)

Прежде чем сесть за стол, правитель представил царю Сагастоса и князя. Махозер крайне милостиво принял их и приказал посадить за свой стол.

За царским столом шел оживленный разговор. Молодой государь посадил Сагастоса рядом с собой и беседовал с ним, обращаясь с любезным словом и к князю.

Ардеа все слушал и слушал, удивляясь глубоким и разнообразным знаниям молодого царя, обладавшего действительно выдающимся умом.

По окончании чрезвычайно долго затянувшегося ужина, царь вместе со своей свитой уехал с острова, увезя также и правителя, с которым хотел поговорить о делах. Остальное общество разошлось по своим судам, а вместе с прочими и маг с своим учеником вернулись на свой корабль.

Утомленные дамы удалились в каюты, и на палубе остались одни мужчины. Составились отдельные группы. Ардеа жаждал расспросить Сагастоса о массе вещей, но маг был окружен толпой. Видя его досаду и нетерпение, Сагастос не мог удержаться от улыбки.

Вернулись они домой, когда уже всходило солнце, и все поспешили на отдых после без сна проведенной ночи.

VI

На следующий день, после утреннего завтрака, Сагастос, смеясь, сказал князю:

— Теперь я к вашим услугам. Еще вчера я заметил, что вы сгораете от нетерпения расспросить меня.

— О, конечно! Я видел такую массу интересного!

И Ардеа стал расспрашивать мага сначала о символике и значении вчерашней церемонии, а затем нерешительно задал вопрос, считает ли он действительным появление Имамона?

— Злые языки утверждают, — и лукавая улыбка мелькнула на устах Сагастоса, — что в видимом явлении бога и в явлениях, предшествующих ему, некоторую роль играет искусство жрецов. Однако, это обстоятельство нисколько не исключает действительного, хотя и невидимого присутствия Имамона в храме. Совокупная молитва обладает громадным могуществом, а порыв стольких, полных глубокой веры сердец несомненно привлекает совершенного духа, и его божественно-чистые излучения наполняют кубок, из которого вкушают верующие.

Разговор коснулся затем Махозера, и Ардеа выразил свое восхищение перед громадными знаниями и выдающимся умом молодого царя.

— Что находите вы необыкновенного в знаниях Махозера? Не только вполне естественно, но даже необходимо, чтобы царь был развитее подданных. Чтобы повелевать, надо знать, — заметил Сагастос. — Царь получает особое воспитание. Семи лет его отдают в коллегию магов, где и посвящают во все науки, необходимые для того, чтобы править народом, охранять благосостояние страны, и нелицеприятно отправлять правосудие. Параллельно с обучением наукам и искусствам, ведется строжайший надзор за характером будущего царя. Его учат побеждать свои дурные наклонности и внушают убеждение, что он более всякого своего подданного должен обладать добродетелями, возвышающими и облагораживающими человека. Царевич растет, проникаясь мыслью, что гнев, зависть, алчность, пристрастие и жестокость — позорнейшие пороки для царя, который обязан быть терпеливым, великодушным справедливым, всегда готовым пожертвовать собой на блfго народа, и должен почитать бога своей страны, чтобы и подданные его, которым он служит примером, поступали так же.

Он должен основательно знать законы, чтобы никогда не прилагать свою печать к несправедливому приговору или указу. Наконец, царь должен поощрять и любить искусства, как дары божества.

Во время своей земной жизни, — гласит предание, — Имамон любил петь, и воспевал величие Создателя вселенной и красоту Его творений. Под звуки его голоса и лиры распускались цветы, стихали бури, а хищные звери ложились у его ног и смиренно, покорно следовали за ним. Имамон чтил искусства и говорил: "Развивайте их, — они хранят в себе великие тайны творения и приближают вас к божеству". В одном из храмов страны благоговейно хранится лира Имамона. Мне говорили, что святые, ведущие отшельническую жизнь, слышат иногда в святилище звуки этой лиры и поющий голос бога.

— Следовательно, и Махозер изучил специально какое-нибудь искусство? — спросил Ардеа.

— Да, он прекрасный музыкант и певец. Но поверьте, что Махозер крайне удивился бы, если бы узнал, что вы им восхищаетесь, так как он отлично понимает, что лишь одно невежество может считать себя великим и всезнающим, а что всякий, кто хоть немного чему-нибудь учился, ужаснется беспредельности знания, которое ему предстоит еще приобрести.

— Счастливы таобтилы, что ими правит этот скромный и симпатичный коронованный ученый. Признаюсь вам, учитель, что никогда и ни один земной государь не очаровывал меня так, как Махозер, — со вздохом сказал Ардеа.

Затем, после минутного молчания, он продолжал:

— Скажите, Сагастос, почему для каждой книги законов существует особый советник, и почему все советники — старики?

— Потому, что царь — все-же человек; что-нибудь от него ускользнет, или, наконец, память может ему изменить. Советник же, изучивший только одну из двенадцати книг закона, является сведущим человеком в своей области. Он всегда готов помочь царю и обратить его внимание на любой оттенок обсуждаемого дела. Что же касается вашего второго вопроса, почему все советники старики, то для этого существуют причины основательные. Они должны быть старыми, чтобы Никакое увлечение не отвращало от лежащих на них важных государственных обязанностей. Все они отказались от мира и семьи, и ничье постороннее влияние не может действовать на них подкупающим образом. Их тщеславие заключается в том, чтобы статуя их была со временем помещена в музее "Народной славы", а имя с уважением и любовью вспоминалось грядущими поколениями. Зато страна окружает их царскою роскошью и дает столько всего, что желать им нечего!

— У царя есть жена?

— Нет, и никогда не будет открыто, по крайней мере. Со смертью отца, он теряет последние узы родства. Мать царя остается неизвестной и никогда не покидает храма. На этот счет, закон весьма строг.

— Закон жестокий и несправедливый! Ведь царь тоже — человек и притом молодой. Как и всякий другой, он может полюбить женщину; а между тем, закон запрещает ему это и осуждает его на монашескую жизнь, — с легким негодованием возразил Ардеа.

Сагастос рассмеялся.

— Успокойтесь, пылкий житель Земли! В действительности, дело вовсе не столь ужасно, и от молодого царя такого сурового отречения не требуется. В любом храме царь может избрать себе красивейшую из жриц; храм даст ему ее, и ничего взамен этого не потребует. Но никто ничего не будет об этом знать, и возможные последствия останутся под покровом непроницаемой тайны? малейшая на этот счет нескромность, даже самой избранницы, влечет страшное наказание. Первый ребенок мужского пола, родившийся от царя, становится его наследником..

— А если ребенок умрет?

— Это случай крайне редкий. В таком случае, ему найдут заместителя, так как жрецы знают и никогда не теряют из вида потомство царя.

— А разве жрецы не могут сплутовать и подменить царского сына другим ребенком?.. — с многозначительным видом перебил Ардеа.

— О, нет! За всем этим наблюдает совет магов и никто не отважится обмануть людей, для которых нет ничего тайного. Уверяю вас, Ардеа, что в таком установлении есть много хорошего. Семейные узы и обязанности родства препятствуют во многом свободе действий государя и могут влиять на его чувства справедливости и долга по отношению к его народу. Одинокий, свободный от какого бы то ни было постороннего влияния и поддерживаемый такими же, как и он сам, добросовестными, беспристрастными советниками, царь никогда не постановит несправедливого решения, идущего во вред интересам страны. Столь же осторожно и нелицеприятно будет он взвешивать всякое дело, подносимое ему на утверждение. Закон подчас суров, и необходимо все хорошо обдумать, применяя его; особенно же, если дело идет о человеке бедном и невежественном, которого, раньше чем карать, надобно просветить и поддержать. Наоборот, чем богаче и развитее виновный, тем преступление его возмутительнее, и тем строже он должен быть наказан.

Вечером, беседуя с Сагастосом, Ардеа упомянул о загородной прогулке, дня через два, устраиваемой Нирданой.

— Вам придется, мой друг, отказаться от этой поездки, так как я рассчитываю послезавтра уехать с вами отсюда. Кроме того, я боюсь, как бы ваше присутствие не потревожило покой семьи, гостеприимно приютившей нас.

— Как так! Разве я нарушил в чем-нибудь правила приличия, или какой-либо неизвестный мне обычай? — смущенно спросил князь.

— О, нет! — лукаво улыбнулся Сагастос. — Дело не в этом. Но неужели вы до такой степени слепы и не замечаете, что чересчур заинтересовали своей особой Нирдану, а что этот интерес вызывает дикую ревность со стороны Гери, которого ее отец прочит ей в женихи? Наш отъезд положит конец всем этим недоразумениям. Ведь я не думаю, чтобы вы сами жаждали торжественно ввести в храм эту девочку, как бы она красива ни была.