Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смыслах - Митрополит Антоний (Блум)

быть один из сюжетов Ветхого или Нового Завета или сюжет из истории Церкви, и он раскрывается в цвете, в котором есть красота, и именно красота и великолепие изображения привлекают наше внимание, сосредоточивают на себе и заставляют воспринять сюжет и то, о чем он говорит. Затем, если мы способны понять, нам открывается нечто большее: что эта красота не просто создана чьими-то руками – ведь ее не было мгновение назад, она ожила благодаря лучу извне, который прикоснулся к окну и залил его светом. Некоторое время спустя, придя в то же самое место, мы могли бы обнаружить, что солнце ушло, красота витража больше не живет, ее

уже не существует, есть всего лишь серое пятно на серой стене. В чем же истина? Витражное окно – это раскрытие сюжета, то есть смысла и красоты, или же это ничто, а наше видение было обманом?

Именно поэтому, мне кажется, когда в упомянутой ектенье мы молимся за жениха и невесту, мы просим Бога дать им веру. Не только религиозную веру, веру в Него, но и такое качество веры, которое можно назвать «уверенностью в вещах невидимых» (может быть, увиденных, но ушедших и уже незримых), веру, которая поможет нам, увидев однажды, запомнить навсегда. Увидев красоту, и смысл, и истину, никогда не оставлять уверенности в этом видении.

* * *

Нечто похожее мы видим в Евангелии. Петр встречает воскресшего Христа на берегу Тивериадского озера (см. Ин. 21:15–17). Он предал своего Господа, трижды отрекся от Него, и вот впервые после этого встречает Его наедине, и Христос не спрашивает Петра, покаялся ли тот, стыдно ли ему, Он спрашивает, любит ли Его Петр, любит ли Его с чистотой совершенной любви – «агапе» – и любит ли он Его как друг – «филиа». И то и другое – неправда, если судить по тому, что произошло. Петр оказался неверным другом, неспособным любить с чистотой совершенной любви. И тем не менее Петр, говоря правду вопреки очевидному, трижды отвечает: «Я люблю Тебя», и в третий раз после третьего вопроса, осознавая, что все свидетельствует против него, он говорит Христу: «Ты все знаешь, Ты знаешь, что я люблю Тебя. Ты знаешь, что я отрекся от Тебя, и Ты знаешь, что я люблю Тебя». Как и то, и другое сочетается в одном сердце, как они переплетаются в одной жизни – это другой вопрос, но и то, и другое – правда. Однако больше истины не в том, что Петр предал Христа, а в том, что он любит Его, а меньше истины в том, что, испугавшись, он поступил не по любви.

Другой пример – женщина, взятая в прелюбодеянии. Эту женщину привели ко Христу, все вещественные доказательства свидетельствовали против нее, не было никакой необходимости что-либо еще выяснять, ситуация была очевидна: ее застали на месте преступления. Вопрос: надо ли побить прелюбодейку камнями? Христос не говорит, что совершившую прелюбодеяние не следует побивать камнями. Вот что Он видит: женщина, которую уличили в измене и привели, чтобы побить камнями, внезапно поняла совершенную тождественность греха и смерти – что грех означает смерть, что грех и есть смерть, – и в тот момент, когда она это поняла (мы можем сделать такой вывод почти наверняка), вероятно, она подумала: «Теперь, когда я поняла, что грех убивает, если бы мне только позволили жить, я бы не грешила». И именно этой женщине Христос говорит: Где твои обвинители?.. И Я не осуждаю тебя, иди (Ин. 8: 10–11). Он не призывает к сентиментальному сочувствию, которое противоречило бы ветхозаветному суду. То, что Он говорит, относится к женщине, которая прошла через смерть и которую теперь Он обращает к новой жизни воскресения в пределах прожитого в тот момент.

Я привожу вам этот пример, поскольку в каждом человеке есть реальность, которую мы не видим, потому что слепы, но которая есть реальность красоты, истины, реальность приобщения к Тому, Кто настоящий, то есть к Живому Богу.

Однако, как я говорил вначале, в красоте и в любви есть нечто двойственное, неоднозначное, опасное, потому что, увидев витражное окно, мы можем оказаться порабощенными, плененными в прямом смысле слова, сделаться рабами красоты стекла и забыть, что эта красота возможна лишь при условии сияния света снаружи, что стекло само по себе – это лишь стекло, которое потухнет, как только исчезнет свет.

С другой стороны, можно помнить о свете, но забыть о самом окне. И то, и другое в равной степени неправильно.

Те, кто интересуется этой взаимосвязью образа и откровения, могут почитать работу Чарльза Уильямса[20] «Образ Беатриче», где автор утверждает, что только через образ можно заметить отблеск реальности. Но, заметив этот отблеск реальности, следует быть очень осторожным, чтобы не отбросить сам образ, потому что у него есть право на существование и своя собственная реальность. В примере, который я вам привел (из службы венчания), есть две опасности: первая заключается в том, что, увидев человека в славе и потом перестав видеть саму славу, мы отказываемся от всего этого и отвергаем человека, полагая, что ошиблись. Но есть и опасность превратить человека в самодостаточную красоту, иными словами, в идола, и сосредоточить внимание только на человеке, не замечая, игнорируя, отвергая тот факт, что без света свыше в этом человеке не останется никакого сияния. И это чрезвычайно важный момент, потому что именно так мы относимся к людям, которых любим, к друзьям, так мы ведем себя с другими все время. Мы либо отвергаем их, потому что в них погас свет, либо восхищаемся, потому что они сияли или сияют светом, и забываем, что, если бы их не было, мы не смогли бы увидеть свет. У них есть свое место в этом откровении Промысла Божия, и тем не менее они не являются конечным и предельным объектом откровения.

Рассуждая в таком ключе, мы видим ту взаимосвязь, которую я только что довольно неясно описал (иначе мне потребовалось бы намного больше времени, чем у меня есть). Существует связь между красотой, которую мы воспринимаем, и Богом, существует связь между видением и тем фактом, что никакого вйдения не может быть, пока Бог не откроет мне то, что хочет показать. С одной стороны, витражное окно сияет благодаря свету, с другой – красота в глазах смотрящего. Верно и то, и другое одновременно, но это остается верным, если только мы не превратим увиденное в идола и тем самым не отвергнем откровение красоты, истину о человеке,