Эмблема с секретом - Корецкий Данил Аркадьевич

– Да знаю я!

Все в кабине знали, что ракеты «воздух-земля» на воздушные цели не реагируют, но стремительно увеличивающаяся в размерах точка опровергала это знание.

– Катапультируемся, командир?!

Прянишников не отвечал. Сжав зубы, он тянул на себя штурвал, как будто гидравлика рулей высоты отказала и он своими мускулами вытягивал вверх трехсоттонную махину.

Ракета надвинулась и нырнула под брюхо «Лебедя», пилоты даже рассмотрели короткие крылья, стабилизаторы и неровные маскировочные пятна… Что они успели при этом почувствовать, неизвестно. Бомбардировщик сильно тряхнуло. Прыгнула вверх и закачалась линия индикации на экране авиагоризонта.

– Б…дь!!!

Кажется, кричали все четверо. Хором, одновременно, как после долгих репетиций. Ракета прошла совсем близко под бомбардировщиком, словно хотела вернуться на свое место в пусковом устройстве. Но, к счастью, передумала. И вот она уже далеко позади, удаляющаяся точка на радаре.

Прянишников, продолжал подниматься вверх. Может быть, потому, что руки приросли к штурвалу, а мышцы закаменели. Когда «горизонт» выровнялся, он вздохнул и проговорил:

– Центр, высота двенадцать тысяч, ракета прошла под нами в западном направлении! Необходима команда на самоуничтожение!

– Система АПР[9] не сработала, повторяем попытку, – мрачно отозвался Центр. – Она опять развернулась…

– Идет на нас?! – У Прянишникова были железные нервы, но сейчас он терял самообладание. Вопреки всем правилам взбесившаяся ракета охотилась на его самолет!

– Нет. Снижается на рабочую высоту. Похоже, идет на Якутск. Почти миллион жителей. Система АПР не работает…

В наушниках что-то крякнуло.

– Да-а-а…

Прянишников слышал, как кто-то выругался. «Налетели гуси-лебеди, налетели, беду на крыльях принесли…»

– Наши действия? – спросил командир.

– Возвращайтесь на базу, – после паузы отозвался Центр.

– Есть возвращаться на базу!

Огромный бомбардировщик лег на левое крыло. Солнце ушло вправо; густые тени, отбрасываемые пилотами и приборами, поползли по кабине. «Белый лебедь» описал большой полукруг и лег на обратный курс. В какой-то момент командиру показалось, что далеко внизу он видит черный шлейф взбесившейся ракеты. И она не показалась ему игрушечной.

Глава 4

Красиво жить не запретишь

7 августа 2011 г. Вечер

Лазурный берег

В Болье прибыли около полуночи, с трудом нашли свободное место в марине, пришвартовались. Алекс замешкался в каюте, собирая вещи, а мы с девушками вышли на берег. Здесь было тихо и пустынно. Плохо освещенная асфальтовая дорога, слева городской пляж: изрытый песок, белый в свете луны, полосатые тенты с рядами топчанов… Метрах в трехстах приземистое одноэтажное здание: туалеты, душевые, раздевалки…

– Поскучайте пару минут, девушки, я сейчас вернусь, – легким пружинистым шагом стайера я побежал туда. Наверное, подружки подумали, что мне приспичило помочиться, но туалет оказался уже закрыт. Впрочем, он был мне и не нужен. Просто рядом всегда находятся телефоны-автоматы. Вставляю карточку в прорезь, набираю номер.

«Хозяев нет дома…»

Звучит как музыка. Я могу дальше наслаждаться жизнью. Вива ла вида!

Я обошел здание и в тени за кустами все-таки сделал то, в чем меня заподозрили Кристина с Юлией. Некрасиво, конечно, не по-европейски. Но раз туалет закрыт, то эта мера вынужденная. Впрочем, оправдание находится всегда. И для бестактности, и для хамства, и для преступления…

Возвращаюсь неспешно, расслабленной походкой. Чувствую, что немного пьян. Такой игривый сумбур в голове. Представляю Юлию в самых непристойных позах. И тут же слышу ее крик.

– Отстаньте, мы никуда не поедем!

В полумраке рядом с девушками горят подфарники, хаотично двигаются какие-то темные тени – словно орангутанги пляшут какой-то первобытный танец. Черт! Да они пытаются затащить вырывающихся девчонок в машину!

Бросаюсь вперед, с трудом сдерживая русский мат. Но обозначить себя надо – может, отстанут…

– Месье, оставьте в покое наших женщин!

Звучит очень слабо и неубедительно, я сам это понимаю, поэтому бегу уже не как стайер, а как спринтер, чтобы от слов поскорей перейти к делу. Дистанция сокращается. На всякий случай я миролюбиво выставляю вперед руки и дружески улыбаюсь. Возмутителей спокойствия четверо, они бросают девушек и выстраиваются в ряд у меня на пути. Их лица в тени, но голоса слышны хорошо.

– Валы его, Магомэд!

Вот те на! Да это «угнетенные русские беженцы»! Их приняли в тихую, чистую и спокойную Европу, а они хотят «валить», то есть убивать, первого встречного европейца, говорящего на чистом французском! Какая черная неблагодарность!

Бегло осматриваю всех четверых. С трудом различаю лица: у троих усы, четвертый просто неряшливо оброс щетиной. Глаза у всех зло блестят, тот, который в центре, держит руку за спиной. Наверное, это и есть Магомед, а сзади он прячет нож, собираясь воткнуть его в мой подтянутый живот… Да что я вам сделал, гады?! Меня охватывает благородный гнев. В такие минуты хорошо бы иметь что-либо еще кроме негодования и ощущения собственной правоты. Например, пистолет или гранату. Или, на худой конец, кастет, желательно с шипами… Но материального подкрепления чувствам у меня, к сожалению, нет. А четверка «беженцев» обступает меня полукругом, от них исходит ощущаемый запах крепкого пота и животной угрозы. Крепкие коренастые фигуры, короткие ноги, за счет этого низкий центр тяжести – недаром выходцы с Кавказа добиваются больших успехов в борьбе. Ну, бороться мы с ними не будем… Я вдруг вспоминаю разваливающееся, скрепленное железными скобами здание на ростовском стадионе «Трудовые резервы». Там Анатолий Тимофеевич Черняев учил меня боксу…

«Здорово, земляки!» – как вежливый человек, мысленно здороваюсь я и, не переставая улыбаться, вскользь бью по подбородку того, кто держит руку за спиной. Движение выглядит обманчиво-легким, но для нокаута не нужен полутонный удар тяжеловеса: достаточно всего тридцатикилограммового щелчка. Но резкого и точного – как раз посередине, тогда наступает мгновенное сотрясение мозга. Я все выполнил правильно: орангутанг упал, причем не назад – от силы удара, а вперед, что является признаком классического нокаута. Об асфальт звякнул нож, и я мгновенно отбросил его ногой подальше. Значит, я не ошибся – это и есть тот самый Магомед, который должен был меня «валыть».

– Месье, это недоразумение, давайте разойдемся по-хорошему, – растерянно улыбаясь, говорит глупый Зигфрид, явно не понимая, на каких крутых парней он налетел.

В ответ слышатся вопли ярости:

– Я твой мама…

– Голову отрэжу!

– Я тэбя бэз соли съем…

Они набрасываются с трех сторон, отчаянно молотя кулаками прохладный, насыщенный кислородом и морскими ионами воздух, будто взбивают привычный коктейль насилия, увечий и смерти…

Я отпрыгиваю назад, приседаю, уворачиваюсь, ухожу с линии атаки, сталкивая их друг с другом… Это вынужденная гуманность. Можно было использовать арсенал, которому меня учили в «сотой школе»[10]: ударить одного в коленную чашечку и сломать ногу, второму перебить гортань, а третьему выбить глаз, но тогда не обойдется без полицейского расследования… Хотя гуманность, как известно, ни к чему хорошему не приводит – долго против трех разъяренных орангутангов я не выстою…

Улучив момент, столь же деликатно сбиваю с ног второго. Но третий прыгнул мне на спину, а четвертый упал в ноги, дернул под колени, повалил, навалился, нашаривая горло. Дело принимало скверный оборот. Девушки визжали, хваленая французская полиция не появлялась, хотя сейчас ее противные сигналы «уа-уа-уа!» показались бы мне райской музыкой.

И тут налетел смерч! Торнадо по имени Алекс. Душившего меня он ударил ногой под ребра так, что у того что-то екнуло внутри, а когда он, скособочившись, вскочил, британец поймал его за руку, описал полукруг и орангутанг, как тряпичная кукла, исполнив сальто-мортале, улетел в аккуратно подстриженные кусты. Четвертый оставил меня, вскочил и тут же попал на прием – ноги мелькнули в воздухе, и жилистое тело хряско шлепнулось на асфальт. Все!