Искатель. 1978. Выпуск №4 - Александр Буртынский

— Вин мени не подчиняется. Клуб же поселковый.

— Ты у нас культорг, Гапа, должна контролировать, контакт держать. Хорошо, у меня вторые ключи были. — Тут он заметил Андрея и помахал рукой. — Вот, знакомься — лучшая наша работница-рисовальщица. Это у них в роду по традиции, я и сюда ее взял, пускай приберет по вкусу, отгул взяли девчата. А она за главную, Гапа.

— Ой, вы скажете.

Гапа улыбнулась, отчего смуглое лицо ее стало печальным.

— Да и торопимся зря. До выборов еще столько.

— А при чем тут выборы? Что? У нас красота для кампании? Клуб всегда должен быть праздничным. Верно я говорю, лейтенант?

Он подошел к Андрею и, поглядывая издалека на женщин, сказал негромко:

— Эта Гапа — талант великий. Погоди, выйдем на союзную арену, ее росписи по стеклу нарасхват пойдут. — И покачал головой: — Красивая когда-то была, сватался к ней.

Андрей удивленно покосился на этого, казалось, наглухо замкнутого человека. Солнце, что ли, ярко выливавшее в окна, праздничная эта уборка размягчили его.

— Да, да, а замуж вышла за дружка моего. Любовь, брат, такая штука — себя не обманешь. А вот дружка немцы расстреляли… Я как-то возьми и спроси ее — нелегкая дернула, мы ж, мужики, глупые бываем, как телки… «Как, — говорю, — Гапа, улеглась боль? Жаль, что мы не сошлись, не угадала». А она мне: «А я не жалею». Вот оно — бабье-то счастье, хоть короткое, да свое.

— Сколько ей?

— Сорока нету. Вообще, героическая женщина, — сказал Копыто, — и дружок мой — тоже был… — Заскорузлое лицо его смягчилось. — Петро… Начальником разведки был у нас в отряде. Вот его однажды обложили тут стервецы эти, оуновцы, вкупе с немцами, когда он на свиданку к ней залетел. Надо было связь наладить — от Митрича давно ни слуху, ни помощи… Кто ж знал, что тут полное село карателей. А они-то, оказывается, знали, какую птицу накрывают. Они много знали… Только вот наше местоположение неизвестно им было. Тактика была — рейдовали, отсюда до Станислава. И покоя им не давали…

— Почему героическая?

— Взяли его. А ей сказали: говори, откуда пришел, где база, живым останется. Не сказала… Перед окном повесили и неделю снимать не давали…

— Кто-то выдал его?

— В том-то и дело. Кроме Митрича, здесь никто не знал о его приходе. Не мог знать — так вернее…

— У Митрича семья, сын, — вырвалось у Андрея.

— Степка-то накануне и повез продукты в лагерь, не стал Митрич ждать, пока село освободится. Как уж он прошел через все заставы… Рисковый парень. — Копыто затоптал окурок в снег, крякнул сердито. — А предатель был, определенно. Иначе бы нас потом не раскокали. Едва половина ушла под Ровно. Рейд был в секрете, а вот…

— Не нашли?

— Кого? А, нет, не, нашли… Не до поисков было тогда…

Андрей оглянулся на шаги и увидел Довбню.

— Вот, шел мимо, заглянул, весело тут у вас, с улицы слыхать.

Копыто как-то весь подобрался, хмуро сказал:

— Вот бы вы, товарищ старшина, и поддержали тонус, как член поссовета. Сколько просим машину. Нет, вы свои дела наособь ставите, а общественные — третьим планом. Тут ваша сила кончается… А особмильцы потребуются — так сразу к нам.

Довбня, казалось, слегка даже растерялся, задвигал ноздрями:

— Что потребуется — будете выделять. А машину самим надо добиваться. Ездить и тормошить, а не бумаги слать. Дали ж вам одну, второй месяц ремонтируете.

— Да возьмите для поездки мою полуторку, — предложил Андрей предзавкому, стараясь погасить перепалку, и тут же подумал: «А как же Николай?» — И шофер мой все равно с бригадой поедет.

— Ну, спасибо, — мгновенно остыл Копыто. — Сейчас я зайду к вашим, передам команду… А то ведь на санях проваландаются. Ну, пока…

И, не глядя на Довбню, отошел к девчатам.

— Чего это он распетушился? — спросил Андрей старшину.

Довбня сдержанно выдохнул скопившуюся злость:

— Старое. Еще в отряде цапались. Я его на бюро песочил… Называется командир хозвзвода! Хозвзвод, брат, вторая разведка. Там «языка» берут, тут продукты, жизнь на волоске. А он только распоряжался. Петра на вылазку, сам у костра онучи разворачивал. Да знай жаловался — то ему мясо не везут, то муки. Как будто он торгом заведует и войны нет… А ну его, деятель!

Вернулся Копыто, и все втроем пошли к выходу.

В дверях они едва не столкнулись с запыхавшейся молодицей. После быстрой ходьбы она тяжело дышала, раскрасневшаяся, яркоглазая. Андрей не сразу узнал ее — в фуфаечке, в старых сапогах, — разбитную, нарядную Настю. Лицом она была серьезная и слегка даже смущена.

— Что же вы, начальник, с отгула всех на клуб, а я случайно узнала, не звистыли меня? Я ж тоже спиваю у хоре.

— У тебя ж дети.

— Суседка приглядит.

То, что Настя работала на заводе, было для Андрея новостью, думал, так — деревенская бабенка.

— Ну, я пиду подмогну, — она вконец смутилась и прошмыгнула в дверь.

— Вот так Настя, — сказал Копыто, — то ее на общественное дело калачами не заманишь, а тут — на тебе. Все бросила, прибежала.

Кажется, Андрей, догадывался о причине такой перемены, тянуло ее поближе к Николаю. Вот уже и сказывается «положительное влияние», вспомнил он слова Довбни.

* * *

Минуло три дня без особых происшествий, если не считать коротенькой самовольной отлучки Николая — все по тому же адресу, и таинственно исчезнувшего попа. Андрей выслушал Довбню по возможности серьезно, хотя и был удивлен его возбужденным видом. Ну пропал и пропал. Повертелся по деревням и был таков.

— Не было его в деревнях, мои люди засекли бы. У меня информация на высоте.

— Ну не было и не было, значит, сразу уехал.

Довбня с сожалением взглянул на лейтенанта. Андрей старался понять причину его беспокойства, но расспрашивать не стал.

Честно говоря, не до того было. Он был полон Стефкой, все эти дни не переставал думать о ней. Старался представить ее лицо в конопушках, этот милый смешной жест — лихую отмашку, ясные, с пугливым любопытством глаза.

А Стефка в последующие дни, как нарочно, не показывалась. «Ну и черт с тобой, — в сердцах ругался он, — так проживем, без ваших карих глаз. Жили почти четверть века, не померли».

Чувство под конец словно бы притупилось, и он даже обрадовался, прислушиваясь к самому себе, внутри лишь чуть-чуть поднывало…

Он увидел ее утром возле одиноко торчавшего на отшибе кирпичного зданьица с почтовым ящиком на облупленной стене. Стефка сошла с крыльца, сосредоточенно считая ступеньки, и уже внизу, оглянувшись, спросила как ни в тем не бывало:

— Пийдешь зо мной?

— Конечно!

Она протянула ему почтовую сумку: