Бежать от тени своей - Ахто Леви

Прибыв в Керну, я с Юханом распил бутылку «Столичной», которую он обожает, и, договорившись о деталях: где лежат дрова, как топить баньку, – я обосновался на хуторе «Соловья», куда он меня доставил на тракторе. Пешком пройти было невозможно. Чтобы я мог совершать прогулки по окрестным лесам, он дал мне свои резиновые сапоги.

Дом давно не топили. Сырость в нем была хуже, чем в тайге. Я затопил сразу все имеющиеся в доме печи, отыскал постельное белье и приготовил в одной из комнат постель. На всем лежал густой слой пыли: на книжных полках, на столах, подоконниках; в вязаных занавесках – полно дохлых мух, они застряли в них, словно рыба в сетях. Принялся за уборку, и часа через два выбранное мною помещение стало выглядеть весьма уютно. Разложил свои вещи, подготовил стол для работы. Покончив с этим, пошел к колодцу, умылся, присел отдохнуть.

Тишина, окружавшая меня, была поразительной – ни звука, кроме потрескивания поленьев в печах и завывания ветра за окном. Уже наступила ночь, темень и вой ветра еще более подчеркивали тишину. Вот когда я совершенно явственно ощутил: я один.

Я знал, что в лесу были еще хутора. Но они стояли далеко друг от друга и были заселены одними древними стариками и старухами – пенсионерами, желавшими провести свои последние годы в родных домах, лесах и полях, с которыми были связаны всю жизнь. Они мало общались, встречались только у одиноко стоявшего пустого дома на повороте дороги, которая вела к шоссе. К этому дому в неделю раз приезжала автолавка – привозила хлеб и все необходимое. Сюда же доставляли почту. Старики покупали вино, угощали друг друга, вспоминали былое, а старушки поверяли одна другой новости о дочерях, внуках – кто на ком женился, кто с кем развелся. Здесь и мне предстояло покупать еду.

Я бродил по лесам, кишевшим кабанами, дикими козами, и ломал голову над сюжетом моего романа, который так неожиданно пришлось оборвать… Что будет с Кентом? Насколько мне известно, его ждали новые приключения. Кента ждали приключения, а Автора – пленительная игра воображения, игра тем более заманчивая, что в руках Автора оказался целый букет потенциальных героев, начиная с самого Кента и кончая теми, с кем его могли столкнуть события, придуманные Автором… Где он теперь, мой невезучий Кент? Может, опять встретился с чужаками?

Благодаря суровой действительности, так неожиданно вмешавшейся в личную жизнь Автора (я имею в виду вызов в милицию), пришлось подумать о том, чтобы переставить акценты в будущем романе, поскольку случившееся с Автором было тесно связано с причиной неудачливости его героя. Я решил создать новый роман о любви. Всем известно, как строится роман о любви, – здесь самим жанром намечена конкретная схема: он, она плюс третий лишний; потом могут быть дети, даже внуки, житейские трудности, переживания и, естественно, все существующие в обиходе благозвучные определения морали, такие, как честь, благородство, верность, преданность, долг, совесть и другие. Из всего этого, из всех этих снадобий и приправ, и следовало варить суп с любовью, в котором главным должна быть борьба позитивного и негативного, чтобы этим самым подчеркнуть воспитательную функцию романа.

Теперь мне это казалось важнее и интереснее, чем роман приключений с Феликсом Кентом в качестве главного героя. Но ведь о любви написано так много!.. Надо, чтобы в романе о любви была проблема, да такая, которая волнует всех честных и здравомыслящих людей. Я долго ломал голову, пытаясь найти такую общечеловеческую проблему, и вот сама жизнь натолкнула меня на проблему алкоголизма, хотя и об этом написано немало.

Да, проблема не нова. Но где взять проблему, которую можно назвать новой? Да и есть ли такие? Могут быть проблемы, о которых не говорят и не пишут. Но проблем новых, наверное, нет. А в таком случае мой замысел может стать вполне оправданным.

Скажем так: алкоголик, не поддающийся никакому лечению, обретает новую жизнь с помощью любви прекрасной женщины. Чем плохо? Но здесь вопрос опять-таки упирается в героиню. Алкашей навалом, за ними дело не станет. Им, то есть героем, по-прежнему может оставаться тот же Кент. Но где найти эту прекрасную женщину?… Где найти такую одухотворенную женщину, способную полюбить преступника, да еще алкоголика? Я ведь искал такую для Кента и не нашел.

Проблема! Я ведь не сумел ее выдумать. Мне нужно не проявление жалости к больному, мне нужна могучая, излечивающая сила большой любви!..

Я бродил по лесам, обдумывая роман, и сражался с мухами. Ожив от неожиданно наступившего тепла, они сотнями вылезали из всех щелей и раздражали назойливым жужжанием – жирные, черные. Ночью они имели наглость кидаться с потолка на подушку – видимо, их привлекал белый цвет наволочки, – падали мне на лицо, я просыпался в страхе. По утрам выуживал из колодца крыс. Сначала я думал, что они попадали туда случайно и погибали из-за неумения плавать (хотя известно, что крысы плавают), и продолжал варить супы из этой воды. Потом пришел к выводу, что крысы лезут в колодец мне назло…

Чтобы не было скучно, принес с хутора по соседству трехмесячного щенка. Таскать же оттуда воду было трудно – три километра.

Так миновал месяц, за ним другой. Дрова кончились, крысы – нет; я исписал много бумаги, и, наверное же, все годилось только на растопку… Приближался день приезда Зайца.

В тот же день я хорошенько натопил печь, сходил-таки на хутор по соседству, принес ведро чистой воды, затем сытно накормил щенка и поехал в город встретить Зайчишку. Для этого надо было обуться сперва в резиновые сапоги, добравшись до шоссе, переобуться в ботинки, а сапоги спрятать в кустах, чтобы, вернувшись из города, повторить то же самое в обратном порядке. У Зайчишки, я знал, не было резиновых сапог: обратно нам предстояло добираться на тракторе Юхана.

Приехав в город, я не знал, куда себя девать. Решил зайти в клуб работников искусств. Позже вспомнил, что все неразумные дела происходят главным образом от безделья. Едва разделся, едва вошел, встретил знакомое лицо, пригласившее меня к столу. Потом знакомых лиц оказалось много: я ходил от стола к столу и вскоре достиг «уровня». Только выкачнулся я из клуба, как был подхвачен под руки двумя личностями в сером и переведен через улицу в вытрезвитель. Я напрасно доказывал, что рестораны, кафе и клубы (кроме клуба трезвенников) для того именно и существуют, чтобы люди могли в них общаться и, естественно, выпивать. Напрасно, потому что был нетрезв, а по закону нетрезвых надо вытрезвлять…

Утром, взяв у тамошних доверчивых сотрудников на память бумажку, обязывавшую меня в будущем выплатить пятнадцать рублей, я был выпущен – в виде исключения чуть пораньше, чтобы не опоздать к прибытию поезда.

Подходя к вокзалу, встретил, мужчину с маленьким мальчиком, который показывал на меня пальцем и о чем-то расспрашивал отца. Я услышал голос мужчины, который сказал: «Нельзя пальцем показывать на людей». Я, конечно, был помят, небрит. И я подумал: люди не любят, когда на них показывают пальцем, но ведь и я показываю своей писаниной на людей пальцем, а сам я разве лучше тех, на кого показываю?…

Глава 14

Мой отъезд из Москвы произошел с такой внезапностью, что мы с Зайцем и поговорить толком не успели. В нескольких словах, вкратце, успел я ей объяснить создавшееся положение и рассказать о своих планах.

– Ну вот… – сказала она как-то безнадежно.

И мне без продолжения было ясно, что она могла бы сказать еще. Неужели действительно настал тот роковой момент, неизбежность которого она нередко предвещала? Я вспоминал, как яростно она сражалась с моими друзьями, стараясь отвадить их от моего дома, – не всех, а тех, кто без бутылок никогда не приходил. Вспоминал и ее суеверное, как мне казалось, пророчество: добром это не кончится! А я видел во всем этом своего рода ревность и доказывал, что почти все великие поэты, художники и писатели – пили, и вреда их творчеству от этого не было.

Но, в сущности, я относился к ее предупреждающему голосу так же, как относятся семнадцатилетние к заветам родителей: вечно вы каркаете!.. Но семнадцатилетним-то, может быть, и простительно, а вот мне…

Зайчишке казалось, что мне не следовало уезжать, не Дождавшись дальнейшего развития событий. Но они могли Развиться по-разному, именно поэтому я и уехал. Все зависело от того, что будет дальше с потерпевшим – выживет или нет. Пока что он находился в больнице и меня разыскивали. А я сидел в глуши, на хуторе, и обдумывал свой роман. И следователь не знал пока, кем я для него являюсь: мелким хулиганом, учинившим драку в общественном месте (три года), или, если Келлер умрет, – убийцей. Все зависело от крепости головы Келлера.

Я ничем не мог оправдать свой отъезд из Москвы, кроме как надеждою на здоровье Келлера. Если он выживет, а я за это время закончу роман, не так трудно будет выпутаться: ведь победителей если и судят, то не слишком сурово, а мелкое хулиганство – оно мелкое и есть. А что Келлер непременно выздоровеет, я в это верил фанатично.