Головокружение - Франк Тилье

– Ты схватил насморк, потому что пещера проникает в каждого из нас и пронизывает насквозь. До самых потрохов. Она сопротивляется, не желает, чтобы ее одолели, и одолевает нас. Послушай, как она поет, ей на нас плевать. Если мы хотим отсюда выбраться, придется с ней сражаться каждую секунду. Ты ведь не собираешься сдаваться, верно?

Молчание само по себе – признак слабости. Я поднял перевернутый стакан:

– Погляди на Желанного Гостя, на моего паучка, и скажи себе, что если уж такой хрупкий организм справляется, то и мы тоже справимся.

Я собирался уже выйти из палатки, но он меня окликнул:

– Жонатан? Я голоден.

Голод… слово, которое стучит мне в голову по сто раз на дню.

– Я так голоден, что готов обглодать себе руки. Это как? Мы здесь три дня? Три дурацкие вертикальные палочки… А кажется, уже три месяца. И я… не знаю, сколько их еще будет, этих палочек. Мне… мне уже хочется заснуть и не просыпаться никогда. Так было бы гораздо проще.

Вернувшись в палатку, я отдал себе отчет, до какой степени наши тела пребывают в опасности и до какой степени нам плохо.

– Сейчас чувство голода ощущается наиболее резко. Надо перетерпеть, и твой организм привыкнет к отсутствию пищи, ему будет достаточно воды с запахом апельсина. Ведь ты же голодаешь в Рамадан?

– Это разные вещи. И потом, в Рамадан всегда можно сжульничать. А здесь меня не покидает чувство, что силы вот-вот кончатся.

– Знаю. В этом огромную роль играет холод. Он заставляет организм растрачивать резервы на поддержание температуры для жизнеобеспечения. И этим объясняется то, что наши глаза видят порой странные вещи. Но если я здесь нашел маленького паучка, это означает, что есть и другие насекомые, а может, и мелкие зверьки. Будем есть их, если придется.

– Я не видел никаких насекомых. Ни одного живого существа. Микробы и те мои. А что? Если мы найдем навозного жука, мы его что, на троих делить будем?

Я подумал о существе, которое карабкалось по скале. Животное или вообще непонятно что? А может, привиделось? Я вздрогнул, а Фарид снова зашмыгал носом.

– Ты, наверное, рассердишься на меня… ну, что я думаю о таких вещах, но… это без конца крутится у меня в голове. И отделаться от этой мысли я не могу.

– А в чем дело?

– Может быть, существует решение проблемы еды. Кое-что, что поможет нам продержаться. И придаст нам сил, бодрости и тепла. Ну, скажем так…

– Говори, что ты ходишь вокруг да около?

– Твоя собака.

Его ответ убил меня, я почувствовал себя обескровленным. То, что для них было очевидным, мне даже не приходило в голову. Потому что Пок был не просто собакой. Он был моим лучшим другом.

– Моя… моя собака?

Фарид вскинулся, сбросив с плеч спальник и сняв перчатки. Пальцы у него были и правда в ужасном состоянии.

– Я с самого начала задавал себе вопрос, зачем здесь твоя собака. С чего это тебе такие привилегии, почему именно тебе захотели доставить удовольствие. Как видишь, само понятие удовольствия здесь не существует. Вряд ли наш палач, учитывая его садизм, хотел тебе сделать приятное. И потом… все эти тарелки, приборы… Думаю, ответ на вопросы один: голод. Обалдеть, до чего пустой желудок обостряет способность мыслить.

Меня захлестнул гнев.

– Никто никогда не прикоснется к Поку.

– Ну да, ты говорил. Но ты же говорил, что нельзя бросать человека, который нуждается в помощи? Скоро помощь потребуется мне. Я не хочу умирать, а тем более здесь и такой смертью. А твоя собака – всего лишь животное.

– Для меня Пок – гораздо больше, чем собака. В тот день, когда я вырвал его из лап неминуемой смерти, не я спас ему жизнь, а он мне.

– Ну так он еще раз может спасти тебе жизнь, и нам тоже. Жертва на благо общества… У нас демократия, парень. Если ничего не предпринять, то сдохнем все, и пес вместе с нами.

– Нет, весьма сожалею. Съесть мою собаку – это… это равносильно каннибальству.

Фарид вернулся в свой угол и натянул рукавицы. Сигарету он раскуривать не стал, только понюхал с жадностью.

– В любом случае имей в виду, что если уж я об этом подумал, то уж Мишель и подавно. И он твоего разрешения спрашивать не станет.

18

Когда я учился в школе, у нас в коридоре висел застекленный ящик, выкрашенный красной краской. Там, насколько я помню, хранился топор. А снизу была надпись: «В случае опасности разбить стекло». Думаю, что каждый, кто прочтет мое руководство по выживанию, должен поместить его у себя в доме в такую же застекленную витрину.

Макс Бек (напарник Жонатана Тувье по восхождениям). Выживание в любых условиях

После слов Фарида мне очень захотелось сразу приласкать Пока, и я вышел из палатки. Он больше не выгрызал у себя лысин в шкуре, я обнял его и вдруг заметил, что к его губе прилипли кусочки бумаги. Под собачьей грудью оказалось письмо, которое пес уже начал жевать.

Мне захотелось пустить себе пулю в лоб: это письмо я оставил в палате Франсуазы за два дня до того, как мы узнали, что у нас есть донор костного мозга. Слезы хлынули у меня из глаз. Бумага смялась и попортилась, но текст сохранился хорошо, и я принялся читать про себя:

Моя милая Франсуаза,

вчера вечером я впервые в жизни нашинковал красной капусты. Не знаю, с чего это вдруг меня потянуло на кулинарные подвиги, однако объяснение пришло, когда я сел писать это письмо. Не успел я нарубить и половины, как всадил себе нож в палец. Если бы ты была рядом, ты бы рассмеялась, как обычно, и побежала к шкафу, где хранятся бинты и антисептики. У этого шкафа еще дверца заедает… Подтрунивая надо мной, ты бы распечатала пластинку лейкопластыря и заклеила мне безымянный палец.

В конечном счете этот эпизод с капустой прекрасно показывает, кто я такой. Индивид, абсолютно не приспособленный к самым простым житейским занятиям. А ведь из таких неброских деталей и складывается семейное счастье.

Этот «трагический» эпизод я мог бы рассказать тебе, вместо того чтобы писать письмо. Вот приду и расскажу, что не просто по глупости порезал себе палец, что затеял шинковать капусту, чтобы услышать знакомое постукивание ножа о деревянную доску. Для меня услышать этот звук в нашем старом доме – еще один повод ощутить твое присутствие.

Такими мыслями я обычно делился с тобой либо в письмах, либо по телефону. Я всегда описывал важные моменты нашей жизни. Когда мое сердце, выбирая между скалами и тобой, выбрало тебя. Мне всегда удавалось ловко уходить от диалога, и это качество я, несомненно, унаследовал от отца. Знаешь, дорогая, слова любви постоянно жгут мне губы, но они как волны, которые гаснут, подкатывая к пляжу. Не могу понять, почему в свои пятьдесят лет я боюсь выговорить «я люблю тебя», не утонув в твоих глазах. Я пишу тебе «дорогая», но никогда этого не говорил, я пишу «милая Франсуаза», а в жизни говорю просто «Франсуаза», как будто слова тоже надо экономить.

Милая Франсуаза, мне очень скоро понадобится твоя помощь в отношении Клэр. Ей еще нет двадцати, но нам с тобой обоим надо с ней поговорить. Надо рассказать ей правду о ее прошлом по мере наших возможностей. А я трушу, и мне снова не хватает мужества. Ты ведь поможешь мне, моя Франсуаза?

И еще одно, что я хотел бы тебе сказать. Ты часто спрашивала, зачем я полез в горы. Понимаешь, большие трудности порой заслоняют собой мелкие. В какой-то момент нашей жизни мы все штурмуем Эверест. Мать, когда дает жизнь новому человеку, молодая пара, когда потуже затягивает пояса, чтобы купить дом… Трудно судить, что проще. Строить свою жизнь в вертикальной плоскости, как это делал я долгие годы, – всего лишь средство убежать от мучений, которые меня преследовали всю мою юность, и надежда, что во мне произойдут перемены.

В следующий раз я расскажу тебе правду о своем прошлом, притом лично, а не на бумаге.

Со всей моей любовью,

Твой Жо

Я прижал к груди письмо и посмотрел в глаза Поку:

– Где ты это нашел? Говори, где ты это нашел?!

А этот дурачок в ответ облизал мне пальцы. Я быстро собрал обрывки бумаги и засунул в карман. Мне хотелось умереть на месте. Мерзавец подобрался к моей жене, проник к ней в больничную палату. Он стащил письмо, принес его сюда и спрятал. Видно, рассчитывал, что рано или поздно я его найду. А если Фарид действительно что-то выбросил в пропасть? И выронил это письмо, блуждая в темноте? Я незаметно взглянул на араба. Он съежился и дрожал от холода. Снова склонившись к собачьему уху, я тихонько спросил:

– В подземелье еще кто-то есть? И он прячется? Скажи, мой пес…

Я выпрямился и обшарил глазами все темные углы. Прямо передо мной луч налобника освещал поверхность ледника. И я решительным шагом направился к маячившему там силуэту Мишеля. В прошлый раз пришлось оставить горелку Фариду, но теперь пришло время принимать жесткие меры. Мы уже не живем, а выживаем. У меня ослабли и перестали слушаться ноги. Они заметно отяжелели, мышцы то и дело сводило, особенно при ходьбе. Фарид прав: я самый крепкий, но без горючего даже полноприводной автомобиль не сдвинется с места. Случилось то, чего я опасался: мой внутренний источник энергии иссяк. Не победив меня морально, «Истина» прибегла к гораздо более пагубному средству: истощить физически.