День джихада - Александр Щелоков

Салаху не стоило большого труда сопоставить даты, события и сделать неожиданное открытие — скорее всего фамилия и родство с Рахманом в глазах бдительных армейских кадровиков перевесили двадцать лет его верной службы, участие в боевых операциях, ранения и награды.

Он зло стукнул кулаком по соломе, на которой сидел. Подлость всей процедуры, когда человеку даже не объясняют, почему и за что дают пинка в зад, возмущали до глубины души. Ведь и верный пес не прощает хозяина, который причиняет ему боль. Человек — тем более.

Взаперти Салаха держали трое суток. Наконец грязного, со щетиной на лице, которая доставляла немало неудобств человеку, привыкшему ежедневно бриться, под конвоем привели в «служебку». На этот раз его доставили в другую комнату, где за столом сидел не майор, а капитан.

— Подполковник Мадуев? — «Фильтратор» приветливо улыбнулся. — Садитесь.

Салах словно нехотя опустился на табуретку. Шевельнулся и ощутил, что сиденье не шелохнулось — оно было привинчено к полу.

— Слушаю вас.

— Мы запросили часть, где вы до увольнения служили. Нам ответил полковник Лебедев. Он дал вам отличную аттестацию. На телеграмме есть виза командира дивизии: «Согласен». Так что вы свободны. Мы дадим вам соответствующую справку — на будущее…

— Спасибо. А где ваш коллега — майор?

— Мишаков? Отбыл в командировку.

— Передайте ему привет и мою благодарность за хлеб, соль и гостеприимство. Мыши в пакгаузе меня не съели. Ухожу, слегка обогатившись. Вшей, знаете ли, приобрел. Тухлой водички попил. Лечебная, говорят…

— Я так понял, что в случившемся с вами вы вините майора? — Капитан сложил бумажки в папку, закрыл ее. — Ваше дело, конечно. Однако скажу: запрос командиру полка посылал не я, а майор. Вот, пожалуй, и все.

4

За два дня до появления Салаха в Жана-ауле над горами ревущим смерчем пронеслись два самолета Су-25. Мелькнув в синем небе белыми стрелами, они умчались, обгоняя собственный рев. Но две фугаски, сорвавшиеся из-под крыльев, нашли свои цели. Что уж там собирались накрыть могучим ударом крылатые соколы, неизвестно, но одна бомба попала точно в дом Мадуевых, вторая разнесла в щепы хилую сельскую лавку, стоявшую на въезде в аул.

Глазам Салаха открылась огромная яма с краями, запорошенными красной кирпичной пылью. Все остальное, что здесь когда-то было, испарилось, исчезло.

Окаменев, стоял Салах над воронкой и смотрел в одну точку, не в силах сдвинуться с места. Он вдруг ощутил в себе глубокую пустоту, и все, что еще полчаса назад делало его живым человеком, потеряло смысл, стало ненужным.

Дом, семья, твое дело — это настоящее.

Твои дети, внуки и правнуки — будущее.

Ничего этого больше нет, ибо настоящее уничтожено.

А будущее даже не начиналось…

Подошли две женщины — молодая и пожилая. Встали за спиной Салаха, кивая сочувственно головами.

Салах почувствовал присутствие посторонних. Обернулся. Увидел женщин и вдруг улыбнулся, открыв крепкие ровные зубы. И было в этой улыбке не доброе — грустное или радостное, а злое, волчье. Молодая женщина даже отшатнулась, слегка выставив руку вперед, словно хотела отгородиться от видения.

— Офф-фай!

Салах понял, что испугал ее, хотя сам не знал чем. Сказал мрачно:

— Вардах, оха ма кхеталлах — смотри, не упади.

И снова растянул губы все в той же пугающей улыбке. Он будто перешагнул в себе то, что отделяет человека от хищника — страх, жалость, сострадание.

Пожилая женщина молча ушла. Молодая задержалась. Ее звали Деша — Золотая — дочь Накаевых, соседей, когда-то приютивших мать Салаха. Деша учила детей в соседнем ауле, в школе.

Дом Накаевых стоял на пологом склоне, со всех сторон окруженный фруктовым садом. Каждое деревце здесь взрастили трудолюбивые руки отца Деши — Имрана.

В один из дней, когда Деша была в школе, откуда-то из долины, прозвенев в воздухе лопнувшей струной, прилетел одинокий снаряд. Он попал в северную стену дома Ненаевых. Взрыв разметал полдома, сорвал крышу и высадил все окна. Стены родного жилища стали для отца и матери Деши скорбной могилой.

Комната, в которой жила теперь Деша, с трещинами в стенах и на потолке, сохранилась чудом. Старик Керимсолта — деревенский плотник, помог учительнице наладить быт. Они вместе разобрали кирпичи, завалившие вход в сохранившуюся часть дома. Затем мастер наглухо забил окна фанерными листами, стекла в ауле не было. Подправил косяки двери, укрепил ее изнутри и снаружи, сделав все, чтобы развалюха осталась обитаемой.

Салах пристально посмотрел на Дешу. Желваки заиграли на загорелых щеках. Сказал жестко и властно:

— Я сегодня к тебе приду. Вечером.

Думал — смутится, возразит молодая женщина. Не в правилах горской морали вот так принимать бесцеремонные предложения мужчин. Не на Тверской у «Националя» в Москве происходило дело. В скромном ауле на краю гор. Но Деша посмотрела на Салаха и увидела все, что он сказал не словами, а взглядом: свое беспредельное одиночество, неуемную тоску и неприкаянность. И еще она оценила, как по-мужски красив этот человек, принявший на ее глазах страшный удар судьбы. Его худое чувственное лицо, мужественного, закаленного воина, волевые глаза — все выдавало натуру гордую и свободолюбивую. Чувствовалось — он привык повелевать и умел заставлять людей подчиняться себе. Нет, он не искатель легких приключений и не захочет оскорбить или унизить ее здесь, на родной земле.

Она ответила так, словно они были знакомы давным-давно:

— Приходи.

Скажи Салах по-иному, улови она в его голосе малейшую нотку просительности, Деша по привычке презрительно улыбнулась бы и отошла, не ответив. Но Салах не просил, он приказывал. И Деша уловила в его тоне именно то, чего не слыхала в голосах других, предлагавших ей себя мужчин.

— Приходи.

Она повернулась и, мягко покачивая широкими бедрами, ушла. Гордая и красивая. С ровной спиной и высоко поднятой головой.

Салах проводил ее взглядом и не заметил, как к нему неслышно приблизился мальчик лет двенадцати. Он тронул тонкими пальцами рукав.

— Дядя Салах, с вами желает поговорить дядя Дага.

Салах встрепенулся. В юные годы с Дагой Берсаевым они были большими приятелями. Потеряли друг друга из виду только после того, как Салах поступил в военное училище. Конечно, известия о земляках доходили до Салаха. Он знал, что Дага окончил юридический факультет, стал прокурором в одном из районов Чечни, но встречаться им не приходилось.

Салах не сразу узнал старого товарища. Круглое лицо Даги обрамляла рыжая борода. Он был в подогнанном по фигуре камуфлированном армейском обмундировании. На широком ремне — кожаная кобура фирмы «Бианчи», дорогая и элегантная. Из нее торчала рукоятка «вальтера ППК-38». С оружием как-то не вязались четки, которые Дага, не переставая, перебирал длинными пальцами. Он выглядел сурово и воинственно.

Они обнялись.

Салах стиснул приятеля в объятиях порывисто, энергично.

Дага обнял Салаха протокольно: мягко коснулся его спины руками и тут же отпрянул. Но сказал приветливо:

— Здравствуй, брат. Рад тебя видеть. — И показал на мягкую банкетку у столика: — Прошу, садись.

Салах сел, глядя на Дагу и пытаясь вспомнить, что осталось в нем от того сорвиголовы, которого он знал много лет назад.

— Ты был дома? — Голос Даги звучал спокойно, умиротворяюще. Слова он произносил странно — почти нараспев, будто молитву. — Очень сожалею, Салах. Твоя мама всегда была для меня как родная.

Салах молча склонил голову, принимая соболезнование.

— Что собираешься делать? — продолжил Дага.

— Пока не знаю… Меня уволили из армии…

Дага помрачнел.

— Я знаю это, и меня удивляет твое спокойствие. Мы здесь все считаем, что тебя не просто уволили. Они взяли от тебя все, что им было нужно, и выкинули, как использованный презерватив.

Последняя фраза прозвучала хлестко, словно пощечина. Нацеленная в лицо, она попала в сердце. Хотелось вскочить, вмазать обидчику, но ноги не слушались, а рука не поднималась.

Разве Дага не прав? Да, его сравнение грубо, грязно, но кто сказал, что оно не точно?

Можно говорить деликатно: «Уволили по сокращению штатов». Можно говорить… Все можно, черт возьми! Но от этого правда не станет менее оскорбительней слов, ее обозначивших.

— Да, ты прав, Дага, — смиряя гордыню, согласился Салах, — употребили и вышвырнули…

Дага вежливо склонил голову.

— Хорошо, друг, что ты это понимаешь. Умение видеть и признавать правду — очень важное качество. Мы тебе поможем. Я надеюсь, ты все еще настоящий чеченец?

— Что значит «настоящий»?

— Хватит у тебя мужества вступить в ряды воинов Аллаха и продолжить борьбу в наших рядах?

— Ты говоришь как мулла.

— Почему — «как»? Я и есть мулла.

Салах оторопел.

— Разве я обманывал тебя? — тихо спросил Дага.