Белое Пламя - Анна Тьма

– В тебе? Да ты что, никогда! – Он с таким обожанием поглядел на девочку, что мастера и офицеры, наблюдавшие эту картину, усомнились, а тот ли человек, тот ли Белый Грифон сидит перед ними. – Все помнишь, что я тебе говорил?

– Ага, – повторила девочка и, обняв брата, закрыла глазки.

– Это гарантия, что я вас не поубиваю, – серьезно сказал отставной командор, и никто не усомнился в его словах. – Начнем.

Глубоко вздохнув, парень прикрыл глаза и открыл страшную, кровавую память Мародера…

…Очнулся Ален оттого, что крохотная теплая ручка гладила его по щеке, а тоненький голосок просил:

– Проснись, братик, дорогой мой, ну проснись…

Он с трудом осознал, что ничком лежит на полу, а рядом сидит сестренка. Ален попытался улыбнуться, но губы свело судорогой. Тело била крупная дрожь.

– Вставай, миленький, вставай, – просила Яночка.

Когда он попытался сесть, в глазах потемнело от боли, он глухо застонал, но кто-то его поддержал, не позволяя упасть.

– Что со мной? – прохрипел Ален, с трудом узнав старого маршала. – Что с памятью? Что за отряд?.. Не понимаю… война же окончена… я не понимаю… – В его голосе проскользнули нотки отчаяния.

Ничего не ответив, старик легко приподнял и поставил на ноги небольшого, но тяжелого волшебника.

– А ну не трогайте его! – Малышка попыталась оттолкнуть Феникса. – Вы все не смеете его обижать! Потому что я его люблю!

– Я его не обижу, – попытался уверить девочку маршал, но она только больше насупилась.

– Тихо, котенок… – Ален погладил прижавшуюся к нему сестренку по головке. – Уже все хорошо. Сейчас домой тебя отведу.

Командора шатало, в глазах то и дело темнело. Едва сумев дойти до скамьи, он тяжело рухнул на нее и огляделся, когда сознание немного прояснилось. Два офицера приводили в чувство лежащих без сознания изрядно избитых братьев-магов, Ивана и Григория.

– Это… я их так? – тихо спросил Ален.

– Не бери в голову, сынок, – не глядя на парня, сказал Феникс. – Ты все сделал наилучшим образом.

В глазах Яночки был страх за Алена, и девочка недоверчиво косилась на маршала. Она опять погладила брата по щеке. Прикрыв глаза, он шепнул:

– Люблю детей. Своих у меня нет и не будет. Поэтому я люблю чужих.

Маршал одарил его удивленным взглядом. С каждым разом он все больше убеждался, что совсем не знает этого мальчишку.

Домой Пламенный явился за полночь. Мать не спала, ожидая свое блудное чадо. Маг бросил в сторону матери хмурый взгляд и, ни слова не сказав, прошел на кухню. Отыскав там молоко, он так же молча налил два стакана, один отнес матери, другой взял себе.

– Пей и иди спать, – спокойным голосом сказал он. Сделав пару глотков, добавил несколько другим тоном: – И больше так не делай.

В ответ Карина разрыдалась. Ален тяжело вздохнул и обнял мать, утешая.

Глава 5

Звери у порога

Несколько дней маг пытался восстановить форму, но память причиняла больше боли, чем рана, не позволяя в полной мере пользоваться силой. И все-таки он был сильнее любого человека. Рана хоть и с трудом, но заживала. В нормальном состоянии Ален мог бы полностью зарастить ее в считаные часы, убив несколько человек и взяв их жизни.

Все эти дни Василиса старалась быть рядом с ним. Карина тревожилась, глядя на эти странные отношения, ведь девушка не знала тайны Алена. А точнее, одной из его страшных тайн. Яков хоть и не показывал, но тревожился гораздо больше Карины, так близко к сердцу принимая проблемы парня, что казалось, он его отец, а не отчим. А Василиса боялась за волшебника и плакала по ночам.

На третий день ребята под предводительством Росомахи ввалились в дом мага и, не слушая протестов, забрали его с собой на рыбалку. Растерянный Ален даже не очень сопротивлялся. Василису, как та ни рвалась с ними, не взяли. Девушка топала ногами и в ярости обещала Росомахе, что тот пожалеет о своем бессердечном поступке. Парень только усмехался.

Чистая речная вода журчала и сверкала в отблесках ясного солнца. Сети парни поставили еще с раннего утра, так что рыбалка была лишь прикрытием накрытой поляны. Легкая закуска из фруктов, сыра и черного хлеба стояла в окружении немалого количества бутылок самогона и крепкого вина.

Ален уставился на поляну, потом на друга.

– Это что, все придется выпить? – с оттенком ужаса в голосе спросил он.

Рома от души расхохотался. Как оказалось, ребята собирались остаться здесь на ночь, поэтому сейчас шла лишь подготовка: разбивали лагерь, копали яму для костра, растягивали парусину для палаток, рубили дрова. Росомаха запретил Алену ходить за дровами, греша на его незажившие раны. Маг нахмурился, но противиться не стал. Дабы не чувствовать себя обузой, он носился по лагерю и то помогал укрепить штыри в слишком мягкой почве, то заговаривал палатку на случай дождя, чтобы та не протекала, и избавлял на ночь от кровососов. Казалось бы, мелочи, но они здорово поднимали настроение дубравским парням.

Лагерь закончили только к вечеру. Усталые, но довольные, расселись вокруг весело потрескивающего костра и с радостью принялись за распитие спиртных напитков. Даже маг, поддавшись общему настроению, пил со всеми и хохотал над шутками Лисенка Лени, местного остряка, самого младшего среди парней. Лисенку еще не минуло пятнадцати.

Когда стало достаточно «жарко», по не очень умелым рукам пошла старенькая лира. Пели в основном о девушках да о подвигах. Ален хмурился, потом, не выдержав, отобрал измученную лиру у рыжего Данилы, с яростью проклиная отсутствие у того слуха. Раздались возмущенные вопли протеста. Красочно выругавшись на орочьем, маг положил старенькую лиру к себе на колени и с неожиданной нежностью погладил измученные струны и ободранные бока инструмента.

– Бедная, – прошептал он, – маленькая. Как же над тобой эти оболтусы издеваются. Души твоей не видят. Не бойся меня, милая, прекрасная…

Ребята замерли. Лира на коленях мага жалобно застонала, когда он коснулся струн. На ободранных боках вдруг засеребрилась свежая краска, а струны засияли первозданной чистотой. Рука в черной перчатке любовно коснулась струн и извлекла чистейший звук. Лира запела, а не завыла, как раньше у рыжего Данилы. И тогда маг завел песню. Его голос, который мог соперничать в чистоте с нынешней лирой, слился с ней воедино. Он пел о войне. О трех Грифонах, Красном, Черном и Белом. Пел о том, как, не зная пощады, несли они на своих крыльях смерть врагам.

«Пленных не брать!» – вскричал командорИ черные крылья над полем простер,Красный с улыбкой свой меч занес,Рухнул с небес – выполнять приказ,Белый не двинулся с места на шаг,Крылья раскинув, нес смерть он, как маг…[1]

…Когда Леон ринул свою боевую полусотню вперед, Анжей приказал Алену атаковать с расстояния боевой магией огня и ветра. Леон, Красный полусотник, клином врубился в отряды вражеской армии, рассекая ее надвое, давая возможность основным силам империи наброситься на разделенного противника. Солдаты ринулись в битву, с легкостью тесня воинов Нимадорга. Ален и его полусотня не отставали, творя одно заклятие за другим. Атаковали волнами – полусотник разделил своих магов на пятерки. Первая пятерка, сразу после нее – вторая, и так десять волн. Пока атаковали остальные, первая пятерка успевала восстановить силы, и так далее по счету. Ален атаковал без перерывов – он был сильнее всех вместе взятых своих волшебников, а каждая отнятая даже с такого расстояния жизнь добавляла ему сил. Удлиненные зрачки расширялись в желтых глазах. Один удар Алена отнимал больше жизней, чем две атаки пятерок. От привкуса смерти он трепетал, словно осенний лист на ветру. Леон не уступал Алену, и под его трехметровым клинком сотни воинов нашли свой конец. Один раз Красный обернулся, и его глаза встретились с глазами Белого. Леон улыбался, взгляд горел тем же безумием, что читалось и во взгляде Алена.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});