Очарованный - Джиана Дарлинг

запретный плод, так что сейчас, спустя столько лет, пройдя столько миль, я все еще была неразрывно связана с его владениями.

Даже после жестокого прощания в Милане.

Даже после долгих часов терапии у одного из лучших женских психиатров-травматологов на Манхэттене.

Спустя годы между мной и островом моего рабства был океан времени, а я все еще была пуста и привязана к прошлому.

— Полагаю, все, что помогает нам спать по ночам, — пробормотал Себ, отвлекая меня от моих мыслей и превращая нас в новую позу для кричащих фотографов.

— Ты поможешь мне, — сказала я ему, прежде чем мы подарили пененной нами аудитории две сияющие улыбки. — Всегда.

Наше продвижение по дорожке было медленным и отупляющим, но я не возражала против того, чтобы быть конфеткой для рук Себастьяна. После многих лет упорной работы мой брат наконец добился успеха, которого обычно достигают в фильмах Hallmark. Его первый фильм, сценарий и главную роль в котором сыграл его друг, имел международный успех: сначала на Каннском кинофестивале, а затем в Америке, где его выбрала Sony.

Теперь он был одним из самых популярных товаров в Голливуде.

Я тупо улыбнулась третьей женщине, которая взяла у нас интервью о чувствах Себастьяна по поводу его первой номинации на премию BAFTA и второй номинации на Оскар за столько же лет. Я попыталась ослабить напряжение в своей улыбке и поняла, что мне это удалось, когда оператор навел на меня камеру, увидев выражение моего лица.

— Никого особенного? — спросила опытная репортерша с блеском в ее сильно накрашенных глазах.

Себастьян одарил ее одной из своих мегаваттных улыбок, ее сияние заставило репортершу ошеломленно заморгать. — Каждый может быть особенным в эту ночь.

— Маленькая птичка сказала мне, что вы отказались участвовать в последнем проекте Тейта и Саванны Ричардсон, несмотря на все их попытки соблазнить вас на главную роль. — Я наблюдала, как она тяжело сглотнула, ее решимость добыть потенциальную сокровищницу сплетен было глубже, чем ее желание переспать с моим красивым братом.

Себ слегка напрягся под моей рукой. Ему не нравилось упоминание о Саванне Ричардсон. За свою легендарную жизнь у нее было много имен, но, несмотря на превосходное обаяние Себастьяна, она никогда не носила имени Ломбарди, и теперь он не мог выносить ее имени в своем ухе.

Прежде чем он успел ответить, репортер индустрии развлечений повернулся ко мне с широкой, притворно-невинной улыбкой и сказал:

— Буквально вчера Мэйсона Мэтлока видели выходящим из Tiffany's с фирменной синей сумкой Робина. Одобряете ли вы будущего мужа своей сестры?

— Спекуляция — это потворство ленивым, — холодно сказала я ей, направляя свою внутреннюю Елену, стараясь быть такой же отчужденной и невозмутимой, как моя старшая сестра. Тихий голосок сказал мне, что я также использую влияние моего бывшего Хозяина. Только Александр Дэвенпорт, повелитель этого чертового королевства, мог так легко высказать столь язвительную снисходительность. — Мейсон — хороший друг, не более того.

— Вы говорите так, как будто о браке не может быть и речи.

Я прижала большой палец к голому безымянному пальцу левой руки, где постоянно ощущала призрачный вес золотого кольца, которое когда-то носила менее четырех часов.

— Это так, — сказала я, глядя в камеру и гадая, смотрит ли мой муж. — Я никогда не выйду замуж.

Не снова.

По закону я не могла этого сделать без развода с графом Торнтоном, наследником герцогства Грейторн и одного из самых богатых землевладельцев Англии. Это было то, чего я бы никогда не сделала. Я ушла, как и хотел Ноэль, и ничто не могло заставить меня связаться с Александром.

Я обдумывала это бесчисленное количество раз на протяжении многих лет. Сначала я хотела позвонить ему по самой простой причине. За разрешением кончить, когда я прикасаюсь к себе ночью, отчаянно нуждаясь в том уровне удовольствия, который мог мне дать только он. За правом даже выходить из дома и разговаривать с мужчинами, которые не являются им.

Я скучала по нему, когда одевалась утром, ненавидя то, как я подгоняла одежду под свои изгибы вместо того, чтобы одевать его. Я жаждала его во время суеты после работы, видя, как бизнесмены спешат домой, и зная, что за океаном Александр будет делать то же самое, только меня не будет рядом, стоя на коленях, чтобы поприветствовать его.

Сказать, что моя новая жизнь в Америке была корректировкой, было бы большим преуменьшением.

Я была несчастна.

События последних четырех лет были неразличимы, мои слезы текли чернилами по страницам дневника, который я вела, просто чтобы отметить время.

До Александра и после Александра.

Раньше моя жизнь была печальной, но у меня не было контекста, который мог бы усугубить мое отчаяние.

Теперь-то я точно знала, чего мне не хватает.

И ужас из ужасов, это был холодный укус кнута в безжалостных, требовательных руках Доминанта и Лорда по имени Александр Дэвенпорт.

Мой терапевт назвал это стокгольмским синдромом. Она сказала мне, что больше всего меня предало его бесчеловечное прощание в Милане, потому что я нездорово привязалась к клетке, которую он построил вокруг меня, и что моя продолжающаяся меланхолия была побочным эффектом, который со временем пройдет, когда я приспособлюсь.

Три года терапии, и ничего не изменилось.

Себастьян провел нас мимо остальных репортеров, смазывая нам путь своей скользкой улыбкой и несколькими удачными подмигиваниями. Мы оба остановились прямо в роскошном вестибюле отеля и обоюдно решили устроиться в укромном уголке рядом с лифтами, чтобы передохнуть перед путем наверх, в бальный зал.

Мой брат резко выдохнул, прислонился спиной к мраморной стене и крючковатым пальцем ослабил воротник на шее.

— Ты более взвинчен, чем я видел тебя за долгое время, — сказала я ему, нахмурившись, глядя ему в лицо, заметив напряжение вокруг его глаз и рта, глубокие синяки от бессонницы под его золотистым взглядом.

Он закрыл глаза.

— Оставь меня в покое, mia bella sorella.

— Себ… ты можешь поговорить со мной. — Я сказала ему то, что он уже знал в глубине души.

Он посмотрел на меня одним прищуренным глазом.

— Да? Так же, как ты говоришь со мной?

Настала моя очередь вздыхать.

Мы все еще были близки, что могли понять только близнецы. Его присутствие в комнате наедине приносило мне неописуемый комфорт, а прикосновение его руки к моему плечу заземляло меня, как молния сквозь стальной стержень.

Но все изменилось.

Мы были в разлуке всего пятнадцать месяцев, но эти месяцы были наполнены быстрыми и необратимыми переменами. Изменение было настолько значительным, что изменило нас как личностей и как доверенных лиц друг друга.