Булгаков и Лаппа - Бояджиева Людмила Григорьевна

— Сплошная видимость. Кое-как посещает, а может быть, уже бросила. Ее единственное желание — быть рядом с Михаилом. Больше ничего не нужно.

— Вот и отлично, Варя! Кто из нас не мечтал о такой любви, — улыбнулась Соня, показав крупные зубы с золотыми пломбами. — Естественно, в каждом браке есть доля компромисса. И уж такой пристальной критики, думаю, ни одна пара не выдержит.

— То же самое сказал отец Александр, и мне стало легче после разговора с ним. Потом Миша был у него, и он, конечно, старался обратить Мишино внимание на всю серьезность этого шага. Но с Миши все как с гуся вода. Теперь ему надо хлопотать о всяких бумагах, засчитывающих его переход на третий курс, а там… Пусть венчаются. — Варя смиренно вздохнула. — Свадьба будет, конечно, самая скромная и тихая. Я посоветовала Мише и Тасе написать в Саратов с просьбой о позволении венчаться. А то ведь сами не догадались бы! Вчера они такое письмо послали.

Обе женщины замолчали, ощутив какую-то грусть. Вот они тут анализируют и продумывают каждый шаг молодых, чего-то опасаются, о чем-то волнуются, планируют, а судьба возьмет и распорядится по-своему. Все вывернет наизнанку, и не поймешь, где правые, а где виноватые. «Безумная любовь» — что способна вынести она на своих эфемерных крыльях?

17

Старшее поколение считало этот брак безумием, опасаясь легкомысленности юной пары. Молодежь же, настроенная романтически, с радостью ждала свадьбу, свершающуюся без всяких расчетов и компромиссов по необычайно сильной любви. В качестве сюрприза они даже хотели заказать шуточную пьесу «Таську замуж выдают».

Но накануне свадьбы Миша выдал собственное сочинение «С миру по нитке — влюбленным шиш», высмеивая заварившуюся вокруг свадьбы кутерьму. В пьесе действовал хор «доброжелателей» — пожилых родственников с обеих сторон, которому противостоял хор «доброжелателей молодых».

«Где же будут спать молодые?» — спрашивала «добрая бабушка». «В ванной комнате, — отвечали ей. — Миша в ванне. А Тася в раковине».

Родные прислали Тасе сто рублей на свадебный туалет, но она наотрез отказалась и от фаты, и от платья. Деньги были незамедлительно потрачены на ужин с друзьями в модном ресторане.

Прибыв в Киев накануне венчания, мать Таси, Евгения Викторовна, осмотрела гардероб дочери и пришла в ужас. Худо-бедно, для такого случая могла сойти имевшаяся светлая полотняная юбка в складку. Спешно была приобретена нарядная блузка и белые туфли.

Но разве таким должно было быть это событие?

Конечно же, в отношении свадебной церемонии тон задавал Миша. Во-первых, он не хотел устраивать празднество по поводу столь вымученного брака, во-вторых, учитывал скромные средства своего семейства и, наконец, испытывал отвращение к показухе свадебных церемоний. Естественно, и Тася, отбросив так желанные всякой девушке мечты о свадебных нарядах и торжествах, искренне поддержала аскетичный настрой. Честно говоря, в меру праздничный.

Молодым преподнесли в качестве благословения красивые образа Божьей Матери, заказали под руководством Варвары Михайловны именные обручальные кольца в лучшей ювелирной мастерской города. Перед свадьбой оба постились, причащались и исповедовались, старательно соблюдая требования церковного ритуала и пожелания Варвары Михайловны.

Венчание состоялось в церкви Николы Доброго двадцать шестого апреля 1913 года в присутствии родных жениха и невесты и самых близких друзей — Бориса Богданова, Гдешинских. Варвара Михайловна все же разболелась — год нервотрепки истощил ее силы. Она мужественно поднялась с постели, чтобы проводить молодых к венцу. А в церкви присутствовать не смогла, да и к лучшему: Миша и Тася под венцом хохотали до колик. Общая торжественность и напряжение службы заразили Михаила смешинкой. Глянув на него — с прилизанными во лосами и свечой в руке, давящегося едва сдерживаемым смехом, Тася удержаться не смогла — прыснула, зажав рот ладонью. И пошло! Чем сильнее старались брачующиеся сохранить подобающие моменту вдохновенные мины, тем больше их одолевал смех.

Садясь после церемонии в специально нанятую карету, Михаил шепнул:

— Жена моя, ты заметила — опять май!

— Почти май. Пять дней не дотянули, муж мой.

— Ерунда! Наш май будет всегда. — И он, завернув крахмальный манжет, показал на Тасину браслетку: — Талисман не подведет!

С тех пор в самые ответственные моменты Михаил надевал золотую Тасину браслетку с выгравированными на брелочке у замка буквами «ТН».

Дома родственники и друзья встретили новобрачных цветами, хлебом-солью, выпили донского шампанского и стали читать телеграммы, которых с обеих сторон оказалось штук пятнадцать. Потом пошли пить чай.

Едва выдержав церемонию, Варвара Михайловна удалилась в спальню. Температура поднялась до тридцати девяти, и три следующих дня она пролежала в постели.

В квартире на Рейторской улице, где поселились новобрачные, не спали до утра: молодежь догуливала свадьбу самостоятельно. А следующие три дня новобрачные провели вдвоем, не выходя из дома. «Медовые» три дня.

На лето переехали в Бучу, а с сентября поселились у Ивана Павловича Воскресенского, у которого как раз оказалась свободная комната, причем с отдельным входом.

К сожалению Таси, пикники на островке прекратились. Случилось это после странного случая.

Михаил ушел прогуляться по берегу и вскоре выскочил на поляну, где грелась на солнышке после купания Тася. Сел рядом на траву, спрятал в ладонях лицо. Руки его дрожали, и кожа на щеках между загорелыми пальцами казалась мертвенно-белой.

— Что-то случилось? — испугалась Тася.

Он только мотнул головой и продолжал сидеть не двигаясь. Потом вскочил и стал торопливо, кое-как засовывать в сумку скомканные вещи.

— Одевайся скорей! — произнес сквозь зубы зловещим шепотом.

Его испуг передался Тасе. Быстро собравшись, они вернулись к лодке и вскоре были на пристани. Михаил греб так неистово, словно боялся погони. На вопросы Таси не отвечал.

Лишь дома, на следующее утро, под лучами падающего сквозь легкие занавески солнца, сказал:

— Там был змей. Я видел его. Огромный, он посмотрел мне в глаза… — Михаил содрогнулся, вскочил с постели и распахнул окно в яркий летний сад. — Глупости, не слушай меня. Уж, должно быть.

— А, ерунда! Их бояться нечего. Да ты же вообще герой — ничегошеньки не боишься!

Михаил подошел к ней, пристально посмотрел в глаза и нахмурился. Мрачным ходил целый день, на эту тему больше с Тасей никогда не говорил. Она впервые удивилась тому, как мало знает о детстве Михаила, будто он никогда и не был маленьким.

Став законным мужем Таси, Миша успокоился и теперь не пропускал ни одного занятия. Каждый день ходил в новую общественную библиотеку на Крещатике у Купеческого сада, штудировал толстенные медицинские фолианты. Тася сидела рядом, зачитываясь Гоголем, Салтыковым-Щедриным, Мопассаном. Дома ночами Михаил часто писал что-то при свече.

— Тебе это неинтересно — слишком страшное, — отвечал он на ее расспросы и прятал листки. Тася видела надпись в начале первого листка, видимо, название. И вправду страшное — «Огненный змий».

Они часто ходили в кафе на улице Фундуклеевской, в ресторан «Ратус», завели домашние субботы, на которых отчаянно «винтили», — играли в винт с ближайшими друзьями.

Через полгода Тася окончательно забросила учебу — не хватало денег на оплату курсов. Все, что присылали из дома, тут же тратилось — на развлечения, на лихачей. Тася приобретала продукты в хороших магазинах, а когда деньги кончались — супруги обедали в студенческой столовой или ели приготовленные Тасей на спиртовке бифштексы — больше молодая жена ничего не умела. Миша зачастил в библиотеку при духовной семинарии. Что он там читал, Тася не знала. Не знала, куда исчезает порой часа на два, а то и на вечер. Загадка мучила ее, и однажды, крадясь, как опытный сыщик, по тенистым переулкам, она проследила за мужем до самых дверей знакомого павильона. Это был вход в панораму «Голгофа». Купила билет, вошла и тихо стала рядом. Лицо Михаила, чуть озаренное отсветом далекого распятия, было сосредоточенным, отсутствующим. Она легонько тронула его за руку. Михаил вздрогнул, посмотрел на жену туманным взглядом, словно и в самом деле вернулся из знойной пустыни у библейской горы.