Дело о Бермудском треугольнике - Станислав Гагарин

Стайка дельфинов вынырнула у кормы «Паломы». Грациозные, изящные животные шутя обошли яхту, пересекли ее курс, оказались с другого борта и принялись выпрыгивать из воды, то обгоняя яхту, то отставая от нее.

Хуан Мигуэл с улыбкой смотрел на дельфинов. Он любил их, красивых и смышленых.

Вдруг хлопнул стаксель. Капитан взял влево, парус дернуло, он снова наполнился ветром.

«Размечтался, — сердито подумал о себе де ла Гарсиа. — Давно пора ставить грот, а я сижу тут и философствую…»

Но сначала он решил пройти на бак и осмотреть носовые паруса. И стаксель, и кливер едва ли не сутки боролись с циклоном, их стоило обтянуть.

Хуан Мигуэл подумал, не поднять ли на подвахту Дубинина или кого-нибудь из американцев. Но капитан видел, что солнце скоро покажется из-за горизонта, надо будет определить поправку компаса, а стаксель захотелось проверить уже сейчас. Когда он сделает это, то позовет кого-нибудь на помощь ставить грот… И потом, разве помогал кто-нибудь капитану Слокаму, Джону Колдуэлу или Чичестеру в их одиночных океанских бдениях на таких же вот посудинах, как и его «Палома»?

Хуан осмотрел автоматическое устройство, которое управляло сейчас яхтой. Все было в порядке. Стараясь осторожнее ступать по крыше рубки, он подобрался, держась за закрепленный по диаметральной плоскости судна гик, к мачте, миновал люк носовой каюты и вскоре был у самого бушприта, над которым упруго выгибался стаксель.

Парус был неплохо обтянут, и, проверив его крепление, капитан хотел перейти к кливеру. В это время он услыхал за спиною непонятный звук и подумал, что стаксель может заполоснуть, хотя этого никак не могло быть…

Нос яхты приподняла зыбь, затем «Палома» стала опускаться, и Хуан Мигуэл ждал, когда движение прекратится, чтобы оторваться от бушприта и повернуться.

Повернуться ему не удалось. Де ла Гарсиа ощутил удар по голове и толчок в спину.

«Стаксель!» — успел подумать он, и перед глазами капитана все расплылось…

Глава девятая

Передав капитану де ла Гарсиа вахту, Юрий Алексеевич спустился в кормовую каюту и прилег, не раздеваясь, на откидную койку. Американцы уже перебрались для отдыха в носовую каюту.

Леднев попытался уснуть… Несмотря на шесть трудных часов, в течение которых Юрий Алексеевич вел «Палому» по затихавшему, но все еще штормовому морю, сон не приходил к Леденеву.

Он знал, что коли не спится, то и не надо стараться вымучить из себя этот сон. Лежи спокойно, размышляй о том и о сем, не напрягайся, и тогда дрема сама накатит на тебя, полонит постепенно сознание.

Юрий Алексеевич поворочался в узковатой для его крупного тела койке, умащиваясь поудобнее, ему вдруг вспомнились тесные кубрики «Морских охотников» и торпедных катеров, в которых приходилось коротать часы старшине первой статьи Леденеву и его товарищам в те тревожные военные ночи, когда их разведывательно-диверсионный отряд не раз выбрасывали на скалы фиордов Северной Норвегии.

«Вот и прав по-своему майор Нимейер, — подумал с улыбкой. Юрий Алексеевич, — прав, когда толкует о прошлых наших жизнях. Подумал я и о том, что было тридцать с лишним лет назад, и какое-то мгновение пожил там, в сорок втором, в сорок третьем… И в пространстве переместился, не только во времени. Из Мексиканского залива махнул в суровую Лапландию. Только не слишком углубляйтесь в эти размышления, полковник… Не то незаметно для себя сойдете с позиций диалектического материализма и станете исповедовать буддизм, как этот странный летчик американских ВВС. Впрочем, в нашем положении не только с позиций — с катушек можно слететь…»

Леденев вспомнил ночной разговор с Робертом Нимейером неделю назад. Они стояли вдвоем ночную вахту. «Палома» шла с острова Ки-Уэст на Кубу. Ярко горели звезды, и, разглядывая их, Юрий Алексеевич заметил, что, если б имелись на яхте соответствующие инструменты и приборы да были у кого-нибудь специальные знания в области астрономии, они могли бы по величине смещения созвездий довольно точно вычислить, в каком находятся времени.

— И что это нам даст? — отозвался Нимейер.

— Знание, — сказал Леденев.

— Что есть «знание»? Когда Будду спрашивали о природе этого мира, его происхождении и законах, он отвечал «благородным молчанием». И вовсе не потому, что не обладал знанием, — он отрицал знание. Ибо, говорил Будда, если в тело человека вонзилась стрела, он должен попытаться извлечь ее, а не тратить время на размышления по поводу того, из какого материала она изготовлена и кем пущена.

— Метафора принадлежит Будде, это так, — согласился Юрий Алексеевич. — Но происхождение этого взгляда уже позднее приписали ему. Автором этого агностицистского[7] подхода был четвертый из шести «учителей-еретиков» в древнем индуизме, звали его, кажется, Санджая Белатхипутта. Он говорил: «Если бы вы спросили меня, существует ли иной мир, я ответил бы вам утвердительно, если б так думал, но не это я имею ввиду. Я не утверждаю, что он существует, но не утверждаю и обратного. Я не считаю мир несуществующим, но не считаю и существующим»… За точность цитирования не ручаюсь, но звучит это примерно так.

— Послушайте, полковник, — воскликнул Роберт Нимейер, — откуда вы знаете обо всем этом? Может быть, вы тоже исповедуете буддизм?

— Почему «тоже»? Нет, я — коммунист, а коммунисты верят в человеческий разум, в объективные законы природы и социального развития человечества. Что же касается древней и современной индийской философии, то мне пришлось ею заняться в прикладном, так сказать, порядке при расследовании одного загадочного преступления.

Леденев замолчал. Он вспомнил запутанную, сложную историю убийства профессора Маркерта, заведующего кафедрой научного атеизма в Западноморском университете, свои долгие беседы с подозреваемым в убийстве знатоком буддизма и конфуцианства. Одно из труднейших, но весьма интересных в его следственной практике дел, названное условно «Третий апостол»…

Юрий Алексеевич несмотря на темноту почувствовал, что Нимейер улыбается.

— Так вы военный юрист? — спросил он.

— Нечто в этом роде.

— Тогда у вас широкое поле деятельности. Разгадайте эту историю, которая произошла с нами…

— Мы разгадаем ее сообща, майор. Не забывайте, что буддизму всегда был чужд фатализм. Буддийский подход к действительности предполагает неограниченные возможности человека… Правда, они направляются, согласно предписаниям Будды, на изменение внутренней природы человека и «освобождения», но в первооснове содержат и веру в самого человека. Не так ли?