Смысл жизни - Александр. Омильянович

Шел последний день апреля 1944 года. Вечер был холодный, мглистый. Время шло, а командир, которого все с нетерпением ожидали, не возвращался из разведки. Партизаны разожгли костер и расселись вокруг него — русские, поляки, белорусы — товарищи по оружию.

Командир вернулся лишь в полночь, уставший. Он сел на пень, но, видя праздничное настроение в лагере, усмехнулся и объявил о собрании. Его окружили партизаны.

— Я изучил обстановку на месте. Поезд оставим другим, это уже решено…

Партизаны посмотрели на него вопросительно.

— Есть лакомый кусочек… Вечером в Наревку прибыла военная автоколонна. Там у них ночевка. Утром поедут дальше. Их маршрут проходит по нашему району.

— А что везут? — спросил Василий.

— Не проверял. Машины охраняет полевая жандармерия. Похоже, едет ягдкоманда. В конце концов, разве это важно?

* * *

Неторопливый лесной ручеек пересекал дорогу. Через него был проложен деревянный мостик. Партизаны залегли цепью в густом лесном кустарнике, отсюда хорошо просматривался мостик и ровный участок дороги, убегающей в лес.

Лейтенант Макар, командир группы, командовал левым флангом. Василий — правым. К флангам, прикрывая их мхом и хвоей, партизаны вели два провода, прикрепленные к взрывателям. Место засады было хорошо замаскировано, и с дороги никто не смог бы обнаружить притаившихся партизан.

Все теперь в напряжении ждали. Их беспокоило то же, что и командира: не изменит ли колонна маршрут и удастся ли атаковать ее внезапно? Ночью они слышали доносившиеся откуда-то издалека взрывы — все знали, что это партизанские отряды выполняли свои первомайские обязательства.

Уже совсем рассвело. Партизаны окоченевшими пальцами ежеминутно стирали иней с прицелов автоматов.

Нет, теперь это уже не обман. Издалека явственно донеслась стрельба и шум моторов.

— Внимание! — пронеслось шепотом по цепи.

— Почему стреляют? — тихо спросил Петр, обращаясь к командиру.

— Может, для придания себе смелости? Они часто так делают, когда проезжают по лесу.

Рев моторов, усиливаемый лесным эхом, нарастал. Командир обернул шнур вокруг ладони и шепнул лежавшему рядом Петру:

— Лишь бы у Василия не сдали нервы и он не начал бы первым…

Он не успел договорить, как на дороге появился первый грузовик. Через одинаковые интервалы вслед за ним двигались остальные одиннадцать машин.

Партизаны плотнее прижались к земле. Командир неотрывно следил за первым грузовиком. Сидевшие в машине солдаты были в боевой готовности и смотрели на молчаливый лес.

Первая машина въехала на мостик. Макар дернул шнур. Три долгие секунды… Вдруг столб желто-черного дыма заслонил машину и мостик, и по лесу разнесся мощный гул взрыва. Обломки дерева, разбитая машина, разбросанные трупы фашистов, пылающий бензин…

В ту же секунду по моторам и брезентовым навесам машин, сгрудившихся на дороге, забарабанили очереди партизанских автоматов. То здесь, то там рвались бензобаки или ящики с боеприпасами. Крики раненых и бессвязные отрывки немецких команд смешались с грохотом стрельбы.

— Почему, черт бы его подрал, Василий не взрывает! — крикнул со злостью Макар, выдергивая чеку из гранаты.

В эту секунду рванул второй мощный взрыв в двухстах метрах от моста в тылу колонны — это Василий взорвал свою мину. Взрыв заблокировал отход немецкой колонне. Несмотря на неожиданность нападения и большие потери, противник имел, однако, еще превосходство в людях и в вооружении. Партизаны это понимали. И вот последние очереди партизанских автоматов, взрывы гранат и обратный бросок в чащу. Потерь не было. Операция продолжалась несколько минут. Немцы атаковали уже опустевшее место засады. Нет, нет, оно не было пустым. Там, на сосне, развевался флаг с надписью: «Да здравствует Первое мая! Смерть немецким фашистам!»

Дух с красного болота

Землянка была небольшая. Керосиновая лампа бросала тусклый, мерцающий свет. На бревнах, которыми были выложены стены и потолок этого убежища, блестели кое-где капли смолы и инея. На стене висели автоматы, ручной пулемет, бинокли и несколько связок гранат. В углу стоял самодельный столик, на нем — рация, какие-то приборы и бумаги. Нары, устланные ветками и мхом, служили одновременно скамейкой. Рядом с ними стояла небольшая печка. Когда в ней горел огонь, убежище наполнялось приятным теплом.

Над землянкой раскинулся старый, мрачный, уходящий вершинами в небо бор. Густые заросли делали его труднопроходимым. Лесную чащу окружали топи и болота. Среди непроходимых топей лениво несли свои воды Бебжа, Ленг и другие реки, тут же проходил Августовский канал. Ландшафт здесь был равнинный, однообразный. В эти топи и лесные чащи редко кто забредал. Населенные пункты были расположены далеко, и лишь немногие знали здесь проходы.

В землянке жили четверо. Рослый брюнет лет тридцати, с резкими чертами лица и орлиным носом, был командиром. Звали его Леон. Самым молодым был Яшка, паренек с взъерошенной белокурой шевелюрой, круглым лицом и добродушными глазами. Он обслуживал рацию. Был еще невысокого роста, молчаливый и худощавый шатен по имени Василий. И наконец, последний, самый старший по возрасту, среднего роста, с темно-русыми волосами, продолговатым, смуглым лицом, с усиками, с острым, пронизывающим взглядом, с движениями, которые так отличали его от других людей. У него была кличка Кубер.

В этот день жильцы землянки решили не ходить, как обычно, на разведку. Полная опасности работа и трудности лесной жизни сблизили их. Однако, несмотря на близкие отношения между ними, Леон, Василий и Яшка — трое пришельцев издалека — почти ничего не знали о четвертом, Кубере. Знали только, что он коммунист, человек надежный, проверенный, отчаянно смелый — и все. Иногда они пытались вызвать его на откровенность, расспрашивая о его приключениях, но он каждый раз отделывался улыбкой и обещал рассказать в следующий раз.

— О чем ты думаешь, Кубер? — спросил вдруг Леон. Тот взглянул на товарищей и улыбнулся.

— Да так, ни о чем… — ответил он неохотно.

— Вылазки не будет. А ты нам обещал, как только выпадет свободное время, рассказать о себе и своих приключениях, — сказал Леон, глядя ему пристально в глаза.

— Подай кисет! — обратился Кубер к Леону, а потом медленно проговорил: — То, что я расскажу о себе, о событиях и людях, связанных со мной, не будет чем-то особенным или необычным. Меня зовут не Кубер. Так меня прозвали Сильвестр и Борис. Моя фамилия Куберский, Вацлав Куберский из Тайно-Подъезёрного. Это недалеко отсюда. Мне 45 лет. В Тайно-Подъезёрном я провел свои детские годы. Наступил 1914 год. Началась война. Фронт переместился вначале в Восточную Пруссию, затем немцы вторглись в глубь России. Мне исполнилось 18 лет, и вот тогда-то все и началось…

* * *

Очередной сбор Польской военной организации проходил в поле, за деревней Тайно-Подъезёрне. Посты были выставлены далеко от места сбора, поскольку многочисленные прусские патрули рыскали по окрестностям и чуть ли не каждую ночь производили то там, то здесь обыски. Собирались в условленном месте поодиночке, как этого требовали правила конспирации.

Среди группы молодых, которые впервые пришли на конспиративное собрание, обращал на себя внимание восемнадцатилетний стройный паренек с темно-русой шевелюрой и живым взглядом. Его заинтересовала деятельность Польской военной организации. Он уже давно знал о ее существовании и искал лишь случая вступить в ее ряды, но это произошло только сегодня, июльским вечером 1917 года.

Несмотря на темноту, он узнал многих хозяев из Тайно-Подъезёрного. После нескольких выступлений было велено подойти поближе тем, кто пришел сюда впервые. Им давали конкретные поручения. Подошел наконец и паренек, сидевший до этого в одиночестве на траве.

— Фамилия?

— Вацлав Куберский из Тайно-Подъезёрного.

— Сколько лет?

— Восемнадцать исполнилось.

— Состояние имеешь?

— Нет.

— Слышал, о чем здесь говорилось?

— Слышал и хочу…

— Чего? — поспешно прервали его.

— Бить этих пруссаков…

— Успеешь, а пока будешь делать то, что мы тебе поручим. Никакого самоуправства тут не должно быть.

Ему сказали, в какой отряд его включили, кто будет его командиром и что он должен делать в ближайшее время. Затем вместе с остальными новичками он повторил слова присяги.

На следующий день, после ужина, Куберский вышел из дома, взял толстую палку и направился полем к деревне Дренство. По пути увидел густой кустарник и спрятался в нем. Ждал. Вскоре до него донеслась немецкая речь. Он крепче сжал в руке палку, напряг зрение и слух. На дороге показались два силуэта. Чуть не задевая ветки кустарника, мимо него прошел немецкий патруль.

Минул час, другой, третий. Приближался рассвет, и Куберский собирался уже возвращаться домой, когда снова услышал немецкий говор и чьи-то шаги.