Выстрел в Орлиной Гриве - Сергей Высоцкий

Николай Ильич похолодел, почувствовал противную, тошнотворную слабость. Он хорошо знал, на что способен Гриша.

- Да ты сдурел? - выдохнул Зотов, вцепившись ослабшими от страха руками в пиджак приятеля. - Сдурел, да? Ведь знают, что он с тобой приехал.

Гриша зловеще молчал, будто собирался с духом, чтобы принять окончательное решение.

- Сколько денег-то? - пугаясь еще сильнее, спросил Зотов. - У меня рублей пятьсот найдется.

Мокригин стряхнул с себя руки Николая Ильича.

- Да черт с тобой, Гришка! Пускай забирает он свои кубики. Черт с тобой! Завтра отведу его на делянку, - чуть не плача, запричитал Зотов.

- Я знал, старик, что ты не подведешь, - только и сказал Мокригин.

Но вскоре Григорий опять явился с покупателем. И когда Николай Ильич стал отказываться продать лес и, не внимая угрозам, упрямо твердил: "Нет, Гриша, не быть тому! Не возьму грех!" - Мокригин неожиданно размахнулся и, злобно выругавшись, ударил Зотова в подбородок. Николай Ильич охнул и осел на стоявшую сзади лавку. Он избил бы Зотова до полусмерти - Николай Ильич хорошо знал Гришины повадки, да тут в дом вошел покупатель...

Несколько месяцев после этого они не видались. Николай Ильич посчитал, что расстались они навсегда. И хотя тосковал, оттого что порушилась у них с Григорием давняя дружба, временами чувствовал такое облегчение, будто хомут у него с шеи сняли.

Но Гриша всегда умел быть нужным... Он появился на кордоне, когда Зотов тяжело простудился и лежал один-одинешенек в холодной, нетопленой избе, не в силах встать с постели и напиться воды.

Мокригин оставался на кордоне три дня. До тех пор, пока Зотов не оклемался. Кормил его с ложки, поил брусничным соком. Сходил в Пехенец, в аптеку. Принес горчичники. Николай Ильич лежал в постели слабый, но умиротворенный. Чувствовал, что дело идет на поправку, и с одобрением следил, как хозяйничает Мокригин. Думал уже без злости: "Ну что ж, Гриша всегда был на руку скор. Вспыльчив. Да ведь никому, окромя его, я не нужен. Никто даже не спроведал. А Гриша пришел. Сердцем, видать, почувствовал..."

И снова все завертелось по-прежнему, покатилось своим чередом. Выздоровев, Николай Ильич махнул на все рукой. Решил с горечью: "Не сложилась жизнь..."

К старым деревенским друзьям пойти не мог. Стыдился. Думал, что не простят ему подлости, совершенной в трудное время. По себе знал - не простят.

А новых друзей Зотов заводить боялся. Мокригин не советовал: "С новым другом выпьешь, отмякнет душа - проболтаешься. Тут же донесет".

Так и жил Николай Ильич, стараясь не думать о будущем. Пока был здоров - пил.

Но в последний год Зотов все чаще и чаще вспоминал с тоской свое родное Зайцово. Несколько раз он встречал в поезде зайцовских баб. Однажды даже заговорил с Полиной Аверьяновой, что жила в Зайцове через дом от него. Аверьянова с трудом признала Николая Ильича и все охала, жалостливо вглядываясь в его лицо: "Эко жизнь поломала человека! Ведь и не узнать тебя, Коля, не узнать". Николая Ильича раздосадовали ее причитания. "На себя бы посмотрела, кочерыжка", - подумал он. На расспросы Аверьяновой, где он нынче осел, Николай Ильич ответил туманно: "Да есть тут одно местечко..." Желание выспрашивать односельчанку у него пропало. "Почему бы и не съездить туда самому? - думал он иногда. - Что было, то быльем поросло. Может, и забыли мои грехи. Не век же в клейменых ходить. Да и не один я из деревенских забран-то был!" Он начинал вспоминать, кто еще из зайцовских мужиков сидел в ту пору и за что, но утешения от этого было мало. Двоих взяли за злую драку, конюх Антоша сел за то, что пьяный спалил конюшню. Все были виноваты перед законом, но никто так не провинился перед односельчанами, как Зотов.

...Позавтракав, Николай Ильич разогрел вчерашнего супа собаке, старой лайке Дружку. Потом вынул из шкафа свой парадный костюм - купил его лет пять назад в Ленинграде, да почти совсем не надевал. Куда в лесу костюм? А в Лугу и в Ленинград Николай Ильич наведывался редко. К Грише в Гатчину он ездил в робе. Сегодня повод надеть костюм был. Гриша пригласил отпраздновать день рождения. "В ресторан пойдем, Коля, - сказал. - Что мы, не заслужили или в карманах у нас совсем уж пусто?"

Съездить в Гатчину надо было и по другой причине. Вызывал директор лесхоза. Чего уж там стряслось, Зотов не знал, но под ложечкой тревожно сосало.

Костюм был как новенький. Коричневый, с красной искоркой. Из ткани с громким названием "ударник". Николай Ильич хорошо помнил, что отдал тогда за костюм сто тридцать рублей, а пятьсот, оставшиеся от очередной продажи леса, они пропили с Гришей. "Не стал ли узок? - с тревогой подумал он, надевая брюки. Костюм и впрямь был чуток узковат. - Огруз я, огруз". Николай Ильич надел пиджак и подошел к зеркалу. На него смотрел лохматый седой старик с широким морщинистым лицом, заросшим седой щетиной, с впалыми тревожными глазами, под которыми залегла нездоровая желтизна. "Надо в Гатчине в парикмахерскую забежать, - решил он. - Чегой-то вид у меня смурной, глаза вон как у дохлой рыбы". Он снял костюм и сложил аккуратно в вещевой мешок. На себя натянул старый. Вышел в сарай, погладил жалобно заскулившего Дружка, взял широкие самодельные лыжи. На дворе уже светало. Николай Ильич запер дом, закинул за плечи мешок. Надев лыжи, глубоко проседая в снежной целине, скатился с пригорка вниз, оглянулся на утонувший в снегу дом с примороженными окнами и покатил дальше по еле заметной лыжне. Два километра он шел лесом, кое-где сбиваясь со старой лыжни и утопая в снегу, потом пересек большую поляну, оставив справа деревню Владычкино, и вышел наконец на тропинку, ведущую к станции. В лесу Николай Ильич снял лыжи, оглянулся и, шагнув с тропинки в сторону, сунул их в снег, обломав у большой елки лапу - для памяти. Где-то наверху стрекотала сорока. Николай Ильич проворчал: "Стрекотуха чертова, только и знает, что подглядывать!"

В Гатчине Зотов был в десять. Гриша уже ждал его - на столе весело посвистывал чайник, лежала всякая снедь: колбаса, сыр, большой кусок студня.

- Здорово, старче, - обрадовался Гриша. - Выбрался из своих лесов, прикатил колеса. Давай раздевайся, чайку попьем, погутарим. Я и с начальством договорился прийти попозже.

При упоминании о начальстве у Николая Ильича на лице появилась кислая гримаса. Он скинул ватник, разул ноги, кивнул на рюкзак:

- Там в мешке грибы... Беленьких тебе приберег.

- Ай да Коля, золото ты у меня, а не кореш, - радовался Гриша, доставая большую банку с грибами. - И костюмчик новенький прихватил! И корочки. Да мы тебя женим, Колюня, женим. Заживешь ты у себя в лесу припеваючи. Такую маруху найдем!

Николай Ильич, улыбаясь, слушал болтовню друга.

- Ну что у тебя, Григорий, за бардак на столе, - сказал он, усаживаясь и оглядывая приготовленную Мокригиным закуску. - Что у тебя, тарелок нет? Все на газете, на клеенке! Словно междусобойчик в зоне.

- Приехал чистюля из мшинских лесов, - усмехнулся Мокригин. - Подавай ему серебряную посуду. - Смеясь и балагуря, он достал из серванта красивые тарелки, вынул из холодильника бутылку водки. - По рюмашечке хватим, Коля, для затравки. Артподготовочка перед генеральным наступлением.

- Мне ведь к директору идти, - сказал со вздохом Николай Ильич. Чего ему, черту, от меня надо? Для доброго дела ведь не вызвал бы.

- Забежишь к нему, забежишь. По магазинчикам потом пройдемся. Всюду поспеем, - ответил Гриша. - Ты у меня заночуешь. Заночуешь ведь, Коля? Никто там без тебя лес не покрадет? - И громко засмеялся.

Николай Ильич поднял стакан:

- Ну, Гриша, с днем рождения тебя. Дай бог тебе здоровья! Живи и здравствуй!

Гриша встал, подошел к Зотову, чмокнул молча в лоб.

...Потом они пошли по городу. Николай Ильич чувствовал себя не очень уютно. Вид у него был нелепый - на костюм пришлось надеть ватник, пиджак торчал из-под него, и рукава все время вылезали.

- Ты уж, Григорий, пройди по магазинам один. Купи мне, как всегда, отдельной колбасы батона три, селедки. Чаю поищи индийского. Ну и сам знаешь, - сказал Зотов Грише. - А я заверну в парикмахерскую и в контору. Там встретимся.

В парикмахерской работал всего один мастер, надо было ждать. Николай Ильич сел в кресло у маленького столика с газетами и журналами. Один из журналов был раскрыт на цветных вкладках. Что-то показалось Николаю Ильичу знакомым в деревенском пейзаже с маленькой белой электростанцией. Он притянул к себе журнал и долго-долго рассматривал картинку. Крутой песчаный берег с нависшими над обрывами соснами, заросшая кувшинками гладь реки и серые, крытые дранкой домики среди цветущей сирени...

- Клиент, вы стричься или читать пришли? - прозвучал у него над головой капризный голосок.

Зотов вздрогнул от неожиданности и вскочил. Перед ним стояла молоденькая парикмахерша и смотрела на него с пренебрежительной усмешечкой.

- И стричься, и бриться, милая, - сказал он торопливо. - Да вот засмотрелся...