Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я - Астрид Линдгрен

В полдень мы всегда ходим на кладбище, где похоронены папины родители, наши бабушка и дедушка. Там, наверху, среди всех этих старых могил было так тихо, так чисто и бело, так мирно! Я почти уверена, теперь я знаю смысл выражения: „Мир, который выше всякого понимания“.

Когда вы наряжаете елку? Мы никогда не наряжаем нашу в Сочельник раньше полудня, и это было первым, что мы сделали, вернувшись домой. Мы повесили на елку наши всегдашние рождественские украшения, среди которых самые главные драгоценности — стеклянная трясогузка, которая висела на елке, еще когда мама была маленькой, и несколько ангелов из ваты, видавших значительно лучшие дни и наверняка созревших для получения медали Pro Patrias[60] — за долгосрочную и верную службу.

Я охотно рассказала бы тебе о том, как мы ели рождественский обед за столом с откидными краями в кухне и макали хлеб в котелок у плиты, а вечером ели вяленую треску, и кашу, и ветчину. Но отчасти ты, пожалуй, очень кстати интеллигентна, так что сама вычислила все это, а отчасти я, к сожалению, не в таком состоянии, чтобы вообще восторгаться нашим рождественским угощением. Я могу только торжественно и свято заверить тебя, что мы и вправду ели без конца и вправду глупейшим образом рифмовали стихи, посвященные каше. Что ты, например, скажешь об этом стишке, который высидел Сванте и сам считает его выдающимся литературным творением:

Гораздо больше молокалюблю я эту кашу, что сварила в кашнике красавица служанка.

„Красавица служанка“ — это Алида, и вид у нее был такой, будто она не знает, как ей воспринимать эту хвалебную эпическую песню. В конце концов она решила считать себя польщенной, и мы завершили трапезу в наилучшем расположении духа.

Так мало-помалу, к великому удивлению Иеркера, настал вечер. Братец все время сомневался, что это произойдет.

Мы помогли вымыть посуду, а потом собрались в гостиной. Мы зажгли все свечи на елке, на круглом столе и на краю вытяжного колпака над очагом. Мама села за пианино, а мы встали вокруг нее И запели, о, как мы пели, и как весело было петь все эти старинные рождественские песни! Затем на некоторое время настала тишина, и папа открыл Библию. Не думаю, что захочу пережить тот Сочельник, когда не услышу, как папа читает рождественское Евангелие. Оглядываясь назад, на все Сочельники моего детства (теперь, верно, я уже больше не ребенок?), я прежде всего вспоминаю это, вспоминаю гораздо чаще, чем все рождественские подарки, никогда не казавшиеся мне такими чудесными, как чтение папы:

— „В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле“[61].

Блаженная дрожь охватывает меня всякий раз, когда я слышу это вступление. Не знаю ни единого поэтического произведения, которое было бы прекраснее и совершеннее, чем рождественское Евангелие.

— „В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего“ [62].

Кайса, когда ты слышишь эти слова, не чувствуешь ли ты себя перенесенной в маленькую страну Иудейскую на несколько тысячелетий назад? Мне кажется, в них заключена вся мистика Востока!

Затем Майкен и я спели дуэтом „Сияние над морем и берегами“ и „Мерцай, мерцай, звезда ясная…“. Как обычно, Алида плакала так, что только брызги летели, это ее всегдашнее занятие.

— Если бы ангелы пели, и то не могло бы быть красивее, — вздыхала она.

Не думаешь ли ты, Кайса, что в ее суждении есть некоторое преувеличение?

Еще не успели высохнуть слезы Алиды, как в дверь постучали, и Моника в напряженном ожидании намочила брючки.

Вошел Сванте, удачно загримированный Рождественским Домовым.

— Есть тут послушные дети? — совершенно традиционно спросил он.

— Да, я, — дрожащим голоском ответила Моника. — А Йелкел иногда бывает узасно глупым, — добавила эта маленькая мартышка.

— Сомневаюсь, с такой-то младшей сестренкой, — сказал Домовой. — Вот тебе подарок!

Однако мы все, хорошие мы дети или плохие, получили рождественские подарки. Вот что получила я: серые лыжные брюки — специальную модель для слалома, красный шерстяной свитер, связанный Майкен, четыре книги, а именно: „Шведы и их вожди“[63], „Сага о Йёсте Берлинге“[64], „Дядюшка Длинные Ноги“[65] и антологию шведской художественной литературы. Еще я получила портмоне из мягкой коричневой кожи, домашней вязки варежки, гарнитур нижнего белья, бумагу для писем, ну и, в общем, все. Да, правда, я получила от Моники марципанового поросенка и хорошенький маленький флакончик духов от Йеркера. Мне кажется, содержимое флакончика может одурманить весь город, так жутко оно пахнет, и я сказала Йеркеру, что решусь подушиться из этого флакончика только тогда, когда нужно быть особо изысканной. Но он настойчиво желал, чтобы я немедленно капнула немного на себя, поскольку ведь Сочельник. И у меня не хватило духу отказать мальчику.

— Прекрасно, — изрек Сванте, — потому что если в рождественские дни тебя угораздит заблудиться и на тебя объявят розыск, мы тотчас же найдем тебя по этому запаху.

Потом мы танцевали вокруг елки, чтобы Моника стала точь-в-точь такой блаженно счастливой, как и должно быть в ее возрасте в Сочельник. И она сделала несколько слабых попыток впихнуть в нас немного орехов и миндаля, но как будто ничего не получилось. Мама сказала, что Моника может не ложиться спать, пока не захочет. В половине девятого она уселась в уголок и стала играть со своей новой куклой. Она была похожа на маленького сонного херувима. И мы услышали, как она тихонько говорит самой себе:

— Я бы хотела лець спать, но мне не лазлешат.

Однако ей разрешили. И вообще мы все рано легли спать с мыслью о рождественской заутрене.

Интересно, как это — идти к рождественской заутрене в соответствующем настроении в Стокгольме? По крайней мере не так, как у нас, я в этом уверена. Лучше всего, разумеется, идти к рождественской заутрене по настоящей земле, а еще лучше ехать в санях при свете факелов. Но прокладывать себе путь по свежевыпавшему снегу на наших узких улочках и видеть повсюду в окнах свет, а потом пытаться протиснуться в битком набитую церковь и слышать, как гремит под сводами „Приветствую Вас!“ — ведь это тоже связано с рождественской заутреней.

После службы я обычно иду к Аннастине и пью кофе. Так было и вчера.

К обеду у нас гости, множество незнакомых людей. Мама феноменально умеет отыскивать людей, о которых надо так или иначе позаботиться. Если на расстоянии мили во всей округе есть какой-то несчастный, или больной, или одинокий человек, бух, мама наверняка явится с ним, как на крыльях, к нам домой! И на Рождество дом у нас всегда полон гостей. Прежде всего — Тетушка Зеленая, Тетушка Коричневая и Тетушка Лиловая[66]. Разумеется, их зовут иначе, но в детстве я была абсолютно уверена, что это они героини книжки Эльсе Бесков. Во всяком случае, это три очень милые старые девы, даже если учесть, что темы их бесед касаются исключительно болезней и семейных новостей. Им известны симптомы всех болезней, какие только существуют на свете. Через некоторое время после того как они начинают болтать, я абсолютно уверена в том, что у меня пять или шесть заболеваний, из которых по крайней мере два — смертельные.

Я в самом деле сижу и горюю оттого, что вынуждена покинуть этот мир в столь юные годы. А если тебя вдруг в самом деле угораздило заболеть, а они пришли в гости, то их морщинистые лица прорезают глубокие горестные складки, и они печально качают головами. Никакого легкомысленного оптимизма! Особенно вспоминаю я один случай, когда Йеркер серьезно заболел ангиной.

— Я всегда говорила, что этот мальчик слишком хорош для нашего мира, — плача, заявила, едва войдя в дом, Тетушка Лиловая.

И мама, которая так легко может взволноваться, чуть не упала в обморок. Но тут вспылила Майкен:

— Нечего болтать вздор! Ребенок получит столовую ложку касторки, и утром температура у него спадет!

Сегодня в полдень я каталась на лыжах с Бертилем. Он получил в подарок на Рождество пару новых, действительно прекрасных лыж и, мне кажется, хотел их продемонстрировать. Мы доехали до Шерсхульта. Есть ли на свете что-нибудь лучше, чем бежать по лесу на лыжах? Да еще с Бертилем?!

Когда мы расставались, он мимоходом сунул мне в руки рождественский подарок. Это был сборник стихотворений „Голос Севера“, который ты, возможно, знаешь. Я давно мечтала о нем, так что можешь представить себе, как я обрадовалась. Но в то же время и огорчилась, потому что ведь сама я, дура этакая, не подумала о рождественском подарке для него.

Сняв лыжи, я почувствовала себя так дивно — насквозь проветренной, и выносливой, и полной сил. Но неужели ты думаешь, что ветчина, и студень, и колбаса, и вся прочая снедь не стояли снова на столе, когда я вошла в дом?! Так что вскоре я снова оказалась в состоянии объевшегося удава-боа. Но завтра я буду сидеть на поджаренном хлебе и чае. Так я полагаю!