Конвейер смерти - Николай Прокудин

– Вова, вряд ли у тебя это получится, могу и послать подальше, – ответил я, глотая прохладный боржоми.

В дежурку ворвался начальник штаба полка и с порога дико заорал:

– Сбитнев! Тебя из Генерального штаба разыскивают! Сними трубку и ответь!

Ошуев стоял в дверном проеме и пытался вникнуть в смысл разговора с Москвой.

– Здравствуйте, дядя Вася! – поздоровался в трубку смущенный Сбитнев. – У меня все в порядке. Не болит. Нет. Нет. Нет! Не беспокойтесь. Да как-то неудобно просить. Хорошо. Тете Кате привет. Маме скажите, чтоб не переживала. Да. Да. Ну, конечно, берегу себя. Никуда я не лезу, на боевые не хожу, берегу зубы и голову. До свидания!

Начальник штаба, осознав, что это обычный частный разговор, по личным вопросам, молча вышел и закрыл за собой дверь.

– Ну ты, Вован, даешь! Переполошил штаб полка! Генштаб на проводе! Складывается такое впечатление, что из столицы советуются со старшим лейтенантом Сбитневым по тактике и стратегии ведения войны в Афгане, – произнес я иронично.

– Хм… Могли бы и посоветоваться, я плохого не подскажу. Объясню, как войну закончить и домой убраться целехонькими! – ответил очень серьезно Володя.

– Тебя за этакие речи маршалы сразу разжалуют в рядовые и со службы попрут. Ты только подумай, сколько народа вокруг воюющей армии кормится! Сколько на нашей крови, на солдатском поту карьер выстроено, высоких должностей получено, званий, орденов. Не покидая кабинеты и не выезжая за пределы Кабула, штабные куют свое светлое будущее. Министр обороны, начальник Генштаба, Главком стали Героями Советского Союза, а помимо них еще десяток генералов. А сколько украдено материальных ценностей? Многие себе и детям будущее обеспечили. Армия в мирное время (по мнению гражданских «шпаков») – балласт общества. Но вот организовали маленькую войну, напомнили о себе, доказали свою необходимость – и, пожалуйста, расходы на Вооруженные силы возрастают на порядок. Штатная численность увеличивается, генеральские и маршальские звания штампуются, заводы гудят от напряжения, загруженные заказами на вооружение, технику и боеприпасы. А гибель одного солдата или даже нескольких тысяч – малозначительный эпизод. В нашей стране руководители всегда говорят: бабы новых солдат еще нарожают. Главное – политическая или идеологическая целесообразность! И она заключается в расширении лагеря социализма любыми путями и по всему миру.

– Никифор! А ты действительно, как любит балакать Мелещенко, диссидент и оппортунист, – улыбнулся ротный.

– Нет, я просто здраво мыслю. Боюсь, что страна надорвется и лопнет. Не выдержим мы гонки вооружений, не осилим поддержку мирового национально-освободительного движения в Азии, Африке и Латинской Америке. Мы считаем своим долгом каждого, кто вчера слез с пальмы, а назавтра объявил о построении социализма, поддерживать изо всех сил. Однажды наша военная мощь может рухнуть.

– Если силы и мощь страны иссякнут, главное – успеть отсюда выбраться. Не то духи захватят Саланг или взорвут мост у Хайратона – и абздец! Придется остаток жизни или овец пасти в горах, или каналы рыть, или восстанавливать виноградники. Тебе особенно! Я приму ислам и непременно расскажу афганцам, сколько Ростовцев сжег сараев и хибарок сломал! – рассмеялся Сбитнев.

– Не успеешь! Они тебе обрезание начнут делать с «конца», а закончат в районе горла. Как-никак командир рейдовой роты! Каратель! – улыбнулся я, а затем, помолчав, осторожно спросил: – Ты с кем болтал-то по телефону?

– С мужем родной сестры моей мамы. Дядя Вася, адмирал. Служит в Генштабе, в одном из главных управлений. Он еще зимой, после моего ранения, вместе с матерью прилетел в госпиталь и предлагал помочь остаться в Ташкенте. Я отказался. Неудобно было перед вами, балбесами. Вы тут будете потеть в горах, жизнью рисковать, а я вроде бы друзей предаю. Бросаю на произвол судьбы свою роту. Отказался. Дядька ругался, материл очень сильно. «Мало одной дырки, – говорит, – в башке, еще хочешь? Мать не переживет твоей смерти, одна останется на белом свете!» Я же улыбался и отшучивался. Шашлыка не наелся из баранины, не все горы покорил, орденов мало получил. Снова сейчас спрашивал: не передумал ли? Нужна помощь или нет? Хотел сказать: нужна! Оставьте замполита в роте, не дайте ему стать моим начальником! Но пожалел тебя, олуха.

– Ах ты гад! Спишь и видишь, как бы меня извести, замучить! – возмутился я.

– Конечно! Кому охота, чтобы бывший подчиненный командовал. Но мы тебя всегда на место поставим. Найдем способ напомнить, под чьим руководством вырос, кто был первый наставник.

– Не первый, а второй. Первый – капитан Кавун!

– Неважно! А пока служим так же, как и прежде, идем в рейд вместе. Я тобой покомандую напоследок!

Утром, как гром среди ясного неба, – объявили начало вывода войск! Неужели долгожданный конец войне? Командир полка распорядился о проведении совещания через час и умчался в штаб армии. Убежал к уазику на предельной скорости, которую позволяет развить тело массой сто сорок килограмм. По возвращении сообщил офицерам:

– Товарищи! Через два месяца начинается частичный вывод подразделений из Демократической Республики Афганистан!

Далее подполковник Филатов продолжил свою речь, перейдя с возвышенного слога на нормальный язык:

– Нас, долбое…в, он не касается.

«Ох-ох!» – прошли по рядам вздохи горечи и сожаления.

– Полку выпадает почетная миссия принять Правительственную комиссию, которая прибудет для контроля над этим торжественным историческим событием. И если какой-нибудь чудак на букву «эм» на порученном участке работы по встрече комиссии что-либо загубит, то пожалеет, что на свет родился. Откуда вылез – туда и засуну обратно!

Из зала послышался тихий голос, и в воздухе повисла вопрошающая фраза: «Интересно, куда и как?». Филатов напряженно всматривался в зал.

– Кто посмел п…еть?! А?! Помощник начальника штаба, это ты? – сурово спросил Иван Грозный у худощавого капитана Ковалева.

– Никак нет, – ответил Ковалев, бледнея и съеживаясь.

– Значит, не ты? Но мне показалось, твой умный голосочек раздался из зала. В документах – неразбериха! Штатно-должностная книга полка словно филькина грамота: ничего не поймешь! А он тут вякает!

– Товарищ подполковник, ШДК заполнена согласно правилам и требованиям. В ней полное соответствие.

– Ах, соответствие?!! – рассвирепел Филатов. – Да у вас до сих пор покойный Буреев начальником ГСМ числится! А он месяц назад застрелился, и нового прислали давно! И зам по тылу в полку все еще Ломако! Подполковник Махмутов, штаб не считает вас руководителем тыла! – Командир полка ехидно посмотрел на недавно прибывшего зама по тылу и развел руками: – Вот так-то! И зампотех в полку не Победоносцев! – Командир ткнул пальцем в унылого длинноносого майора, прибывшего неделю назад. – Я сегодня утром листал штатку, ужасался и покрывался холодным потом! Опять кого-нибудь не по тому адресу хоронить отправите! Канцелярские крысы!

Иван Васильевич в конце тирады уже не говорил, а рычал, вспоминая служебное несоответствие, полученное за прошлогоднее происшествие с похоронами не того солдата. Он тогда оказался без вины виноватым.

– В строевой части все проходит согласно приказам, – робко попытался возразить капитан.

– Бегом! Неси полковую книгу приказов, штатную и свою служебную карточку не забудь. Будем сравнивать, и если я прав, сразу накажу! – рявкнул командир и с силой бросил рабочую тетрадь на стол. – А пока Ковалев бегает, зам по тылу, ставь задачи!

Маленький, щуплый подполковник-татарин вышел на край сцены и, нервно теребя кепку-афганку, начал путано формулировать свои мысли. Он от волнения слегка заикался, говорил гнусаво через нос. Татарский мягкий акцент от этого еще больше усиливался.

– В полку мною спланирован большой объем работы! Вот перечень того, что необходимо сделать в каждой казарме, в общежитиях, в столовой, на складах. Самое главное – внешний вид полка! Приедут гражданские люди, и ухоженность, благоустройство для них главное! Я наметил следующее: покрасить казармы светло-розовой краской. Стены на солнце выгорели, и сейчас не поймешь, какого они цвета. Мусорные баки сделать черными! Обсерить бандюры. По всему периметру городка.

– Чего сделать? – громко спросил Подорожник, не поняв незнакомую фразу.

– Обсерить бандюры, – еще раз повторил зам по тылу.

Народ в зале тихо засмеялся.

– Фарид Махмутович, поясни, я ни хрена не разобрал последнее выражение. Что зах…ню ты несешь? Я вроде не дурак, но не понял смысла. Какое-то новое ругательство ты ввел в русский язык! – в свойственной ему манере грубо хохотнул Филатов.

– Обсерить бандюры-то? Как? Что непонятного? Ну, бетоные камни вдоль дорожек сделать серыми. Покрасить цементным раствором, – смущаясь и краснея, пояснил Махмутов.

– А-а-а-а… Обсерить… Ага, бондюры-бордюры… Теперь понял. Хорошо хоть не пересерить! А то пехотинцы, понимаешь ли, дружище, большие мастера все вокруг пересерить! Поясню для бестолковых: покрыть серой краской бордюры. А не то, что вы подумали! Продолжай дальше, – махнул рукой командир, вытирая брызнувшие слезы. Его большое тело сотрясалось от беззвучного хохота, лицо покраснело.