Достигнуть границ (СИ) - "shellina"

— Как ты смотришь, Леонтий Яковлевич, на то, чтобы отдать Астрахань под начало Василия Никитича, дабы тот укрепил ее как следует и проследил за строительством линий обороны, а самому добавив к своим полкам своих старых друзей, неугомонных башкиров, пойти против Крымского ханства?

— Я… государь, Петр Алексеевич, уверен ли ты, что башкирам можно доверять в таком деле…

— Пока, да, они мне поклялись в присутствии муфтия, что будут себя хорошо вести и больше не пытаться учинять беспорядки. Врут, конечно, но если мы их быстренько займем каким-то делом, пока рубцы от хлыста еще не зажили как следует, то вполне может и получиться, — я откинулся на спинку своего кресла. — Вот только, что скажешь насчет населения Астрахани, много ли там баб и ребятишек?

— Да хватает, — он растерялся от неожиданности вопроса.

— Хватает, — я задумчиво пальцем по губам провел. — А не должно хватать. И поэтому, Василий Никитич, — я повернулся к Татищеву. — Год назад ты челобитную мне послал, что город хочешь основать вокруг крепости Ставрополь, — я не помню, когда конкретно был Ставрополь основан, но, сдается мне, что позже. Вот только все нормальные и деятельные ставленники уже давно просекли, что ко мне можно и нужно обращаться с разумной инициативой, которая при внимательном рассмотрении скорее всего будет поддержана. Так и Соймонов с Татищевым, которые мысль о городе еще несколько лет бы точно вынашивали, не решаясь обратиться к правительству, уже год назад должны были приступить к строительству. — И как дела в городе святого креста обстоят?

— Хорошо обстоят, — осторожно ответил Татищев. — Не сумлевайся, государь, Петр Алексеевич, город изначально закладывается, как ты велел, чтобы испражнения все не в выгребные ямы, а в селитряницы уходили, а в домах была подача воды с водонапорных башен и англицкие уборные, ну те, которые сливают все, проталкивая в клоаки.

— Это хорошо, — я прищурился. — А скажи мне, Василий Никитович, сможет город тот всех баб с ребятишками из Астрахани вместить? Да к делу какому пристроить? В гошпиталях помогать, например, еще где.

— Место-то найдется, но для чего, государь?

— Да для того, что в Астрахани и окрест нее скоро так жарко будет, черти обзавидуются в преисподней. И ты хочешь в этом аду души безвинные оставить? А прорвут татары оборону, и что? В полон всех, до кого дотянутся, погонят? — Татищев совесть имел, поэтому под моим взглядом заерзал и потупился. — Полагаю, что задание для всех понятно. Три дня на обдумывание и разработку первоначального плана действий. Больше дать не могу, скоро события завертяться так, что не остановим, — Соймонов первым понял, что их только что послали работать и вскочил. Татищев несколько задержался, все намеривался что-то сказать, но так и не решился. В полном молчание они вышли из кабинета, а Ушаков задумчиво смотрел им вслед. После того, как дверь закрылась, Андрей Иванович повернулся ко мне.

— Что передать Шафарову, государь, Петр Алексеевич?

— А передай-ка ты ему, чтобы он предупредил Махмуда о том, что дядя собирается вернуть себе утраченный трон и весьма удобный дворец, и в отличие от племянника не оставлять предыдущего султана в живых, — я бросил взгляд на расчерченную вдоль и поперек карту. — Да, сделать это он должен только после того, как войска Ахмеда придут в наступление, а они должны прийти в наступление только после того, как поезд императрицы пересечет границу Российской империи в самой западной ее части, я не хочу неожиданностей.

— Ты хочешь предать Ахмеда, государь? — Ушаков смотрел на меня недоверчиво.

— Нет, конечно. Предать можно того, кому клялся в верности, а я османам ничего не должен. Мне вообще плевать, кто из них в конечном итоге победит и какой ценой. Нам выгодно, чтобы эта резня между двумя родственничками на несколько лет продлилась, откинув Османскую империю да-а-а-леко назад. Так что да, я от всего сердца буду помогать по мере моих скромных сил и тем, и другим, — и я улыбнулся, а от того как Ушаков слегка отшатнулся, подозревая, что улыбка моя больше похожа на оскал. — И да, как там дела у Бенджамина нашего Франклина? Его парламент уже послал… обратно в колонии? Нам очень важно не пропустить момент, когда он выедет обратно из Дувра.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 7

Первым порывом Филиппы было захлопнуть окно, отрезав тем самым путь Карла в ее комнату, чтобы избежать возможных кривотолков. И она уже сделал шаг, чтобы сделать это, но тут, висящий, уцепившись за подоконник, инфант решил вползти повыше, чтобы сделать последний рывок к своей цели. Парапет, по которому он шел, был гораздо ниже, чем он рассчитывал, когда забирался на второй этаж, используя украшения здания в качестве опоры для рук и ног, а ростом Карл не обладал слишком высоким, и получилось так, что он действительно повис на высоте второго этажа, дрыгая ногами, потому что не мог закинуть ни одну на подоконник, так же как не мог подтянуться на руках, и виновата в этом была перевязь, которой он зацепился за какой-то завиток лепнины. А попытка сменить положение, чтобы снова встать на парапет, привела к тому, что руки непроизвольно разжались, из-за того, что злосчастная перевязь больно рванула грудь и спину, и Карл полетел вниз, прямо на роскошный куст бордовых роз, растущий под окном и наполняющий воздух великолепным ароматом, который спас его от серьезных повреждений, но вот от собственных шипов разумеется не уберег. Упал он молча, чем на секунду завоевал уважение Филиппы, которая задумчиво посмотрела на часы и уже не спеша подошла к окну. Облокотившись на подоконник, она посмотрела вниз, чтобы убедиться, что ее бывший жених все еще жив, и пробормотала.

— Не могу себе представить Петра в ситуации, когда он вытаскивал бы из задницы шипы, вместо того, чтобы заключить меня в объятья. И вот в это я всерьез думала, что влюблена? Боже, прости мне эту глупость, — она на секунду замолчала, а затем добавила более громко. — Меня могло бы скомпрометировать твое нахождение в пределах моих апартаментов несколько большее тех двух минут, которые ты доблестно висел, пытаясь сюда забраться, но теперь, это сделать не удастся ни одному злому языку. Вот только, Карл, появилась проблема. Скоро здесь будет проходить стража, совершающая обход, если у них не поменялись часы дозора, и про меня снова начнут болтать, что на этот раз я выкидываю назойливых поклонников в окно, чтобы избавиться от них, коли у меня под рукой нет кочерги, — в ответ ей раздался то ли всхлип, то ли стон. Розовый куст весьма крепко держал инфанта, который едва не поставил Филиппу в чудовищное положение. — А ведь я действительно тебя любила, Карл. Я любила тебя настолько, что пыталась загнать в самую глубь себя всех своих демонов. Я готова была измениться ради тебя, стать идеальной женой, проводящей все время за пяльцами, я боролась за тебя до самого того момента, как меня засунули, словно ненужную вещь в карету и оправили в Париж. И до того момента, пока я не встретила одного высокого, красивого русского офицера, приехавшего с сопровождением герцогини Орлеанской, я каждый день задавала себе вопрос, что я сделала не так? Что я сделала, такого, что ты не боролся за меня? Что даже не попытался этого сделать? Только вот сейчас твой ответ меня очень мало волнует, Карл, действительно очень мало, — и она распрямилась, чтобы закрыть уже окно, оставив инфанта валяться в розах, а случайных свидетелей гадать, что же с несчастным Карлом произошло.

Сделав шаг назад, Филиппа задела ногой вазу, стоящую рядом с окном и опасно качнувшуюся, но все же устоявшую. Она задумчиво посмотрела на вазу, затем перевела взгляд на барахтающегося, уже не сдерживающего брань Карла, и снова взглянула на часы. После этого, улыбнувшись так, что, увидь Карл сейчас ее улыбку, он бежал бы прочь со всех ног, Филиппа подошла к зеркалу и внимательно рассмотрела свое отражение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Самое смешное заключается в том, что перед Петром мне не нужно притворяться, особенно, когда мы наедине. Он прекрасно видит и осознает, что я вовсе не та нежная и хрупкая роза Франции, как меня называли даже здесь. Что я, прежде всего, дочь своего отца, который был самым подлым и потому опасным человеком, которого носила Земля. Во всяком случае, в этом столетии. И он мог любую ситуацию, даже если первоначально она казалась проигрышной, обернуть в свою пользу. Прости, Карл, но за все в этой жизни надо платить, а за глупость, так вдвойне. Уж этот урок я навсегда усвоила, и преподала мне его твоя семейка, — Филиппа быстро сняла с руки все перстни, кроме одного, грани которого отличались особой остротой, перевернула кольцо на пальце таким образом, чтобы камень оказался внутри, и резко ударила себя по щеке. — Ш-ш-ш, больно, — прошипела она, разглядывая довольно глубокую царапину, которая тянулась через всю щеку, задевая нижнюю губу, и в которой уже начали скапливаться капельки крови. После этого она схватила ножницы и специально небрежно сделала надрез на лифе своего платья, после этого рванула в стороны, чтобы порез превратился в разрыв, тщательно следя за тем, чтобы не было видно груди. Пара шпилек были брошены на пол и часть волос рассыпались по спине, а часть все еще была в прическе. Посмотрев в зеркале на себя и оставшись довольной тем, что она увидела, Филиппа подошла ко все еще распахнутому окну. Карл уже сидел на земле, выпутывая свое щедро расшитое золотыми нитями одеяния, из колючек. — Прости, Карл, но все должно быть достоверно, — пробормотала Филиппа, хватая ту самую вазу, о которую не так давно запнулась, и выбрасывая ее в окно. Ваза разлетелась вдребезги, окатив осколками успевшего лишь прикрыть глаза, чтобы избежать порезов и на них, Карла.