На веки вечные. Роман-хроника времен Нюрнбергского процесса - Александр Звягинцев

– Думаете, он сразу все и расскажет?

– Не думаю. Но за реакцией понаблюдай.

– А может, не стоит про золото спрашивать?

– Это почему?

– Ну, американцы будут все писать, зачем им знать, что мы знаем про «альпийское золото»?

Филин наставительно сказал:

– Как раз для этого ты и спросишь. Пусть знают, что мы знаем. И захапать золото втихаря не получится.

Постскриптум

«6 апреля 1945 года 12-й корпус американской армии генерала Паттона обнаружил в подземных хранилищах соляного рудника в Меркерсе (Германия) золотые слитки, золотые монеты, ящики с почти тремя миллиардами рейхсмарок и саквояжи с добром, конфискованным немцами у жертв концлагерей. А также предметы искусства, которые, по более поздним оценкам, составляли четверть того, что содержалось в Музее искусств в Берлине. Обеспокоенный тем, чтобы вывезти все сокровища до прихода советских войск, Паттон обеспечил грузовики, танки, воздушное прикрытие и дал батальон рейнджеров».

Из воспоминаний Хэпа Гея – начальника штаба армии Паттона

Глава XVII

Голубые чемоданы

Ребров в сопровождении молоденького американского офицера шел по коридору гостиницы «Гранд-отель» в люксембургском городке Бад-Мондорф.

– Мы их свозим сюда со всей Германии, – охотно рассказывал на ходу американец. – Ждем, когда отремонтируют тюрьму в Нюрнберге, тогда отправим их туда. Мы их тут приводим в чувство. Вот камера Роберта Лея. Хотите взглянуть на этого героя?

Американец подозвал часового, разгуливавшего по коридору, и тот открыл дверь камеры.

Лей встретил их стоящим по стойке «смирно». Он выглядел уже протрезвевшим. Смотреть на этого немолодого уже человека, стоящего навытяжку и пожирающего вошедших глазами, было даже неловко.

Когда дверь снова закрыли, Ребров спросил:

– Таковы тюремные правила – встречать входящих по стойке «смирно»?

– Нет, они сами вытягиваются так, что кости трещат. Немцы, что вы хотите? Порядок и дисциплина у них в крови. Кстати, тюрьма многим из них идет на пользу. Вот Лей, когда его сюда доставили, ничего не соображал. От него разило, как от пивной бочки. Зато теперь все время просит бумагу и чернила и что-то там сочиняет.

– Вы читаете?

– Нет. Для этого здесь есть специальные люди. Целая команда, – засмеялся американец.

– Понятно.

– А Геринг! Видели бы вы, сколько чемоданов он привез с собой! Причем все они были из нежно-голубой кожи. Представляете себе? Голубые чемоданы! Чего в них только не было!.. Мешки крестов и золотых перстней! Только золотых маршальских жезлов с бриллиантами несколько штук. Но при этом он еще канючил, что у него сперли жезл рейхсмаршала! Вы не представляете эту гору барахла. Нам просто некуда было их девать. Еще там были чемоданы со жратвой на все вкусы… А потом мы нашли кучу таблеток, как выяснилось, заменителей морфина. Он трескал их горстями утром и вечером. Мы хотели отобрать их у него, но врачи сказали, что если он резко прекратит прием, то просто немедленно свихнется. Поэтому сейчас мы потихоньку уменьшаем ему дозы. Делаем из законченного наркомана человека. Так что благодаря этой чистке его уже можно допрашивать… А вот и комната для допросов. Устраивайтесь, его сейчас приведут.

В небольшой комнате стояли два стола. За тем, что был в углу, сидели американский офицер с небольшими аккуратными усиками и две девицы в военной форме, жующие резинку.

– Это наш следователь, переводчица и стенографистка. Они будут присутствовать на допросе, вести стенограмму, – объяснил Реброву его словоохотливый спутник.

Когда он ушел, Ребров устроился за пустым столом у окна. Положил перед собой бумаги и карандаш, принесенные с собой, пригладил волосы. Девицы, не скрываясь, разглядывали его и, прыская, обменивались впечатлениями.

– Вам уже приходилось допрашивать Геринга? – спросил Ребров усатого следователя.

Он слегка волновался – все-таки Геринг как-никак! Можно ли было представить себе такое пару лет назад?

– Да, и не раз, – вдруг откровенно зевнул тот.

Видимо, для него это была уже поднадоевшая рутина.

– И что вы можете о нем сказать?

– Это весьма странный и злобный человек. А кроме того, он мастер притворяться, ломать комедию. Каждый раз он ведет себя по-разному… А вообще-то, по-моему, он профессиональный лжец и фантастический сукин сын.

В этот момент двое солдат завели в комнату Геринга. На нем был мешковатый китель без погон и слишком просторные даже для этого толстяка брюки. Геринг по сравнению с кадрами кинохроники, на которых его видел Ребров, выглядел сильно похудевшим, осунувшимся, каким-то обветшалым. Усевшись на указанный ему стул, он улыбнулся и доброжелательно уставился на Реброва. Он словно демонстрировал, что совершенно готов к сотрудничеству. И был совершенно не похож на «фантастического сукина сына». Американец в углу наблюдал за ним с саркастической усмешкой.

Представившись просто майором, Ребров задал заранее придуманный неожиданный вопрос, чтобы сбить Геринга с толка:

– Владеете ли вы русским языком?

Геринг на какое-то время и впрямь опешил, а потом любезно сообщил:

– Нет, я знаю только одно русское слово – «великий».

– Чем же это слово оказалось для вас столь примечательно?

– Под Великими Луками мы столкнулись с большими затруднениями в военных действиях. Тогда я потребовал разъяснить мне, что означает слово «великие».

Похоже, Геринг был непрочь пуститься в воспоминания, но Ребров, тезисно записывая ответы Геринга, резко перебил его:

– Как вы отнеслись к факту нападения Германии на Советский Союз?

– Когда я узнал о военных планах Гитлера, я просто пришел в ужас. Я неоднократно пытался отговорить фюрера от его намерений воевать с русскими. Но фюрер буквально носился с мыслью войны против России, и разубедить его я не мог. Он говорил, что это указание свыше, – Геринг с усмешкой показал на потолок. – Он же был большой мистик. Ездил в Нюрнберг, чтобы беседовать с духами древних германских воинов…

– Почему в Нюрнберг?

– Потому что именно там в храме Святой Екатерины вроде бы было хранилище так называемого Копья Судьбы. Он был уверен, что Копье хранит его от краха… Гесс объяснял мне, что для Гитлера поход на Восток был санкционирован каким-то там Центром космических контактов на Земле… И потому должен был состояться во что бы то ни стало.

– Но в своих публичных выступлениях вы тоже говорили о своей ненависти к Советскому Союзу, о том, что «Советский Союз будет раздавлен»?

Геринг удивленно посмотрел на Реброва. Затем удивление сменилось мягкой укоризной.

– Я был бы очень удивлен, если бы вы могли предъявить мне хотя бы одну мою речь, сказанную в этом духе, – аккуратно выбирая слова, сказал он. – Вопрос стоял не о ненависти или любви к Советскому Союзу, а о целесообразности войны с ним. Я считал, что воевать с СССР нецелесообразно, но вместе с тем я всегда был противником вашего мировоззрения. Мне тут нечего скрывать. Мои мысли известны всему миру.

– Насколько Гитлер доверял вам государственные секреты в последнее время?

– С тех пор как пост секретаря партийной канцелярии занял Мартин Борман, мой главный противник, меня старались не допускать к ним. Никогда в жизни я не пользовался таким влиянием на Гитлера, как Борман за последние годы. Знаете, как в узком кругу мы называли Бормана? «Маленький секретарь, большой интриган и грязная свинья», – с удовольствием доложил Геринг.

– Каковы были ваши личные взаимоотношения с Гитлером?

– Мои отношения с фюрером были отличными до 1941 года, – гордо выпрямился Геринг. – В ходе войны они все время ухудшались, пока не дошли до полного краха. Гитлер снял меня с должности, исключил из партии и приговорил к смерти. 22 апреля Гитлер заявил, что он остается в Берлине и умрет там. Они там, в бункере, посходили с ума… Если бы вы знали, что там происходило!

– Расскажите об обстановке в Ставке Гитлера непосредственно перед капитуляцией.

– Говорить о капитуляции в Ставке запрещалось. Еще 20 апреля Гитлер говорил о возможности победоносного окончания войны. О каком-то оружии возмездия и тайных силах, которые спасут его… Когда я видел его последний раз, это была развалина – голова у него болталась, руки дрожали, голос невнятный. Однако при этом он без колебаний выносил смертные приговоры, никому не доверял. Он как будто действительно слышал голоса и внимал только им… В общем, это был конец.

– Как относились вы лично к расовой теории Гитлера, которую он ставил в основу своей политики?

– В такой резкой форме, как она ставилась Гитлером, я ее никогда не разделял. В то, что мы полубоги, я никогда не верил.

– А Гитлер?

– Для Гитлера это было несомненно. Полубог с Копьем Судьбы наперевес, – хмыкнул Геринг и даже вроде бы подмигнул Реброву.

– Вы понимаете, что вам предстоит предстать перед Международным трибуналом, который оценит ваши действия и их последствия для народов разных стран?