Исцеление - Борис Мишарин

Не получилось у него с Лаптевым, этот старый консерватор, боящийся нововведений, не захотел понять и своей, в том числе, выгоды. Не захотел отрывать жирную задницу с кресла — побегать, выбить кредит, найти помещение. Он смог настоять и на контрольном пакете, тогда бы Михайлов, как соучредитель, имел не более 49 %, он бы согласился на это, в принципе считал, так Лаптев и поступит, муниципалитет бы имел 51 %.

Михайлова поражала тупость, замешанная на упрямстве, и нерешительность Лаптева. Он представил заголовки газет: «Начальник Комитета здравоохранения против новых методов лечения» или «Руководитель здравоохранения против выздоровления». Пусть покусает локотки, достанется ему и от губернатора, и от министра… Он постарается раздуть это в средствах массовой информации.

Два раза у него был и в результате — пшик. Словно на вечер юмора сходил, а не в облздрав. Пусть потом побегает, говорить красиво умеет — посмотрим, как будет объясняться. Станет отрицать, фальсифицировать, а это его совсем сгубит: не зря он записал разговор на пленку, слава Богу, сейчас в каждом магазине мини магнитофоны продаются. Михайлов улыбнулся, вспомнился фильм «Бандитский Петербург»… Порядочный человек встал на преступный путь, вступил в банду Адвоката, которой руководил вор в законе, хитрый и безжалостный Антибиотик. Но кто толкнул его на это — жизнь и фактически прокурор города.

Михайлов нахмурился — похожее начало… Лаптев — прокурор, Саша — Адвокат, Антибиотик — Бром. Он вздохнул, ситуация все же была не та, он будет только лечить, пусть и преступников в том числе. Хороший, враг, преступник — для врача нет разницы, он лечит человека, а другие пусть потом разбираются. Он понял, что ищет себе оправдание, такова жизнь… Нужно переключиться.

Кадровый вопрос — вот о чем необходимо сейчас подумать, пока решаются организационные проблемы. Ему, как воздух, нужны преданные деловые люди, способные пойти за ним до конца, поддержать в трудную минуту, на которых он сможет положиться во всем.

Врач, лучше анестезиолог, который сможет продержать жизнь больного на искусственном дыхании, массаже сердца, если потребуется, пока не подойдет он. В его клинике — смертность исключена, как и врачебное бессилие. Одна медсестра или фельдшер, хороший бухгалтер, завхоз и секретарша, знающая иностранный разговорный язык, с которой не стыдно появиться за границей. Он подумал о Вике… завтра надо заехать, не был два дня. Отправить ее на курсы, пусть учит английский, маму можно завхозом, Светлану медсестрой. Эти не подведут. Остается бухгалтер и врач. А сейчас спать, утро вечера мудренее.

* * *

Михайлов приехал к Петровым в начале четвертого. Он рассчитывал поговорить с Викой наедине и позже с ее мамой, когда она вернется с работы.

В их уютной небольшой комнате он чувствовал себя комфортно, обретал спокойствие и уверенность, гнетущие мысли отступали на задний план, выдвигая ощущение благожелательной атмосферы.

Вика выглядела великолепно, над волосами явно поработал опытный парикмахер, темно-бордовое платье выразительно подчеркивало сексуальные части тела.

«Ждала», — подумал он, — иначе бы ходила в халатике», — и вслух сказал:

— Извини, столько дел навалилось — некогда даже позвонить.

— А я ждала, — откровенно сказала Вика и, немного помолчав, добавила, — и мама тоже.

«Как она хороша»! — подумал он, его начало мучить расстояние между ними. «Она так молода и красива и я лечил ее… Как перешагнуть через это? Если бы я мог ухаживать за ней?.. Как объяснить, что у нее нет обязанностей предо мною? Все так сложно, но я люблю ее»!

От этих мыслей он вздрогнул, отвел взгляд.

— Вас что-то беспокоит, Николай Петрович, наверное, вспомнили неприятное? — заметила его переживания Вика, которые он не в силах был скрыть.

— Как раз приятные, — он улыбнулся, — разве рядом с такой красавицей могут появиться грустные мысли?

— Вы шутите, — Вика вздохнула.

Ее тон не походил на кокетство и свидетельствовал о полной серьезности, бледность лица выдавала тревогу и беспокойство. Пальцы, подрагивая, перебирали складку платья.

— Вовсе нет, — ответил он.

— Красавиц навещают чаще…

В голосе появилась решительность, ее фигура выпрямилась и стала стройнее, она встала и нервно заходила по комнате.

Михайлов закурил, мучительно затягиваясь дымом, он чувствовал взаимность и это еще больше пугало его. Впервые в жизни он не знал, что делать, чувствовал себя не вправе ответить из-за возраста. Ее мать младше его… Чистое создание манило и тянуло к себе. Сил не было…

Михайлов решил сменить тему разговора.

— Твой упрек, Вика, принимаю, как предложение, мы будем встречаться чаще. Чем ты планировала заниматься зимой? Отдыхать, искать работу, готовиться к поступлению в ВУЗ?

Вика ответила не сразу, она присела на край кресла, беспокойно перебирая пальцами взятую в руки ленточку, не об этом ей хотелось говорить сейчас. Она вздохнула и подняла голову.

— Раньше я мечтала быть переводчицей, глубже изучала английский язык, ходила на дополнительные курсы, после аварии занималась самостоятельно. Верила, что когда-нибудь поправлюсь — трудно быть безногой. Сейчас я мечтаю походить на вас, стать хорошим врачом, учиться у вас, работать с вами, — она покраснела.

Михайлов понял, что не договорила Вика, и его сердце забилось сильнее, дыхание участилось.

— Значит, будешь усиленно готовиться к вступительным экзаменам? — с трудом произнес он, стараясь скрыть охватившее волнение.

— Да, время у меня есть, я все равно поступлю!

Ее уверенность поразила и порадовала Михайлова.

— Твоя целеустремленность похвальна и я не сомневаюсь, что ты добьешься своей цели, но еще есть друзья, развлечения — кино, книги, дискотеки…

Вика опять вздохнула, не об этом ей хотелось говорить, она мечтала о нем, своем любимом человеке. За минуту радости с ним она бы отдала свои ноги, приняла и вынесла любые страдания. Впервые ее посетила настоящая большая любовь, и она страдала, страдала и боялась обидеть его своей любовью, своим чистым чувством, считая себя недостойной. Вика снова вздохнула и ее тяжелые вздохи болью отдавались в сердце Михайлова.

— Кроме книг, мне это все безразлично, у меня нет друзей, в свое время подруги предали меня — вначале навещали часто, потом реже и реже, пока не перестали приходить совсем.

— Вика, нельзя вести замкнутый образ жизни, неужели тебе не хочется куда-нибудь сходить?

— Хочется, Николай Петрович, но я никого не хочу видеть, — она помолчала и, опустив глаза, тихо добавила, — кроме вас…

Разговор опять повернул в опасное русло, Вика второй раз определенно намекала, но шум в прихожей спас Михайлова от ответа — пришла Алла Борисовна.

— Николай Петрович, как хорошо, что вы пришли, вы так давно не были у нас!

Румяное лицо Аллы Борисовны, подкрашенное морозцем, светилось неподдельной радостью.

— Теперь буду заходить чаще.

Он посмотрел на Вику, она не ожидала прихода матери именно в этот момент и расстроилась. С трудом решившись сказать, пусть и намеком, она надеялась на ответ.

Михайлов помог Алле снять пальто, от нее веяло уличной прохладой и духами, перехватывающими дыхание. Прижать и согреть… Сердце не вынесет, разорвется… на две половины.

— Вы пока с Викой поговорите, телевизор включите, я сейчас, приведу себя в порядок, — Алла убежала в комнату.

Он вернулся к Вике.

— А маме нравится ее работа? — спросил Михайлов.

— Думаю, особенно нет. Но жить надо… где потом устроишься? Мама и так боится — идут большие сокращения, отправляют в вынужденные отпуска.

— Чем вы занимаетесь, когда дома вдвоем, вечерами, — он не хотел отдавать инициативу разговора в ее руки.

— Когда я болела, мы обсуждали судьбу, к какому врачу еще сходить, куда съездить. Плакали, искали выход, не находили и все равно надеялись. Сейчас мы радуемся, благодарим судьбу и говорим только о вас!

Зашла Алла Борисовна, она успела переодеться, подправить прическу, несколько штрихов на лице выдавали явные способности самородного визажиста. Для ее возраста она обладала великолепной фигурой и выглядела лет на 30, скорее меньше. А, возможно, чувства «молодили» Михайловские глаза.

— О-о! — воскликнул он, — вы выглядите потрясающе, никто не скажет, что вы Викина мама — старшая сестра, не более.

Алла зарделась и, в отличие от дочери, была явно довольна. Николаю Петровичу хотелось еще сказать несколько теплых слов, но не стоило огорчать Вику. Алла присела рядом.

— Николай Петрович, мы все время о вас вспоминали, а вы нас совсем забыли, — последнее она произнесла по-детски капризно и рассмеялась.

— Я здесь и это явно не прав-да, — он тоже рассмеялся.

Михайлов решил, что когда они вместе: комплиментов лучше не произносить, более уместен деловой разговор, о литературе, искусстве, политике, работе.