Рейтинговые книги
Читем онлайн От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности - Гершом Шолем

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 84
нам, выходцам зачастую из совсем нерелигиозных семей, относился с открытым сердцем и без малейшего отчуждения. Всем своим существом он воплощал еврейский образ жизни, но при этом не делал ни малейшей попытки как-то повлиять на нашу жизненную позицию, целиком полагаясь на «свет Торы», который сам возжёг перед нами. Мы были его лучшими учениками, и, быть может, как раз на нас воспламенился его педагогический гений. Шестидесяти пяти лет он приехал в Иерусалим и принял участие в моих лекциях о «Зоаре»[49]. Когда мои ученики с удивлением расспрашивали меня о старом господине скромного вида, я по праву мог им ответить: «Всё, что моё и что ваше, всё это – его».

Когда я спрашиваю себя, было ли в моей жизни что-то, что можно назвать личным переживанием собственно еврейского опыта, ответ у меня только один: это было потрясение, случившееся со мной весной 1913 года, когда в апрельский полдень я под руководством Бляйхроде прочёл первую страницу Талмуда в оригинале («Когда читают Шма вечером?» – и комментарий Раши к этой фразе) и позднее, в похожий день, пояснения Раши, величайшего из всех еврейских комментаторов, к первым стихам Бытия. Это была моя первая непосредственная, в духе традиции, встреча – не с Библией, а с самой субстанцией еврейской традиции. Как бы то ни было, эта встреча сильнее, чем какое-либо другое событие, заставила меня восхищаться иудаикой и склонила к её изучению. В то время мы встречались по воскресеньям и занимались всё утро в течение 5–6 часов, и вскоре Бляйхроде пригласил меня принять участие в каком-либо «шиуре» (уроке), который он проводил дважды в неделю в своей квартире для нескольких членов его общины. Там мы учили талмудический трактат «Беца» целиком: евреи Талмуд в принципе не изучали, а именно «учили». Так я в течение четырёх лет выучил у Бляйхроде главу из трактата «Шабат» и трактата «Гиттин» и вскоре получил возможность принять участие в подобных курсах, проводимых другими раввинами, где мы читали разные отрывки из Талмуда вместе с комментариями Раши и тосафистов (то есть развернувшиеся на этом материале дискуссии между французскими раввинами XII и XIII веков).

В то время, особенно между годами 1913 и 1915, я вдобавок к школьным занятиям выкраивал по пятнадцать часов в неделю на обучение ивриту. Теперь не могу сказать, то ли мой энтузиазм облегчал мне это высокое напряжение, то ли напротив, само содержание этих ни с чем не сравнимых уроков возбуждало мой энтузиазм. Нечего и говорить, что ни тогда, ни позже я не заплатил за эти занятия ни пфеннига. Никто из моих праведных учителей не принял бы платы за обучение юноши умению «учить» религиозные книги.

Конечно, те впечатления, которые сложились у меня в юности, когда я впервые встретился с иудаизмом, и которые, могу сказать, в равной степени окрылили мой ум и мою фантазию, сильно отличаются от образа, сложившегося у меня после пятидесяти, а потом и шестидесяти лет, отданных изучению многочисленных аспектов этого феномена.

То, что в те годы меня пленило, мощь многотысячелетней традиции, определило мою дальнейшую жизнь и побудило перейти от выучивания материала к его исследованию и рефлектирующему погружению в него. В результате этого погружения живой образ традиции, почти незаметно для меня самого, решительно изменился в моём сознании, принял другие формы, так что теперь мне нелегко исходя из этого образа реконструировать мою первоначальную интуицию. То, что тогда мне казалось постижимым, о чём я исписал кипы тетрадей, преобразилось в самом процессе постижения, ускользая от понятийного схватывания, коего я так добивался, причём с годами все отчётливее, так как оно раскрывало такие глубины тайной жизни, что уложить их в постижимые понятия оказалось мне не по силам, и потому представить их стало возможным лишь посредством символов. Но об этой возникшей гораздо позже стороне моих штудий, предмете моих трудов, здесь говорить не место.

Возвращаясь к моим занятиям Талмудом и сопутствующей литературой – было три обстоятельства, которые особо меня заинтересовали. Первое, что оставляет читателя в растерянности, – это непредвзятая честность, с которой здесь сохраняется традиция, пусть где-то подвергнутая позднейшей редактуре. (Будь редакторами вавилонского Талмуда нынешние главы раввината, уж они бы, думается, утаили большую часть этих поправок.) Абсолютная непринуждённость в передаче разнообразных жизненных примет меня подкупила. Прибавьте к этому лаконичность, которой учат восхищаться на латинских уроках и которую я ещё в гораздо более явном виде обнаружил в ивритских и арамейских текстах Мишны, Вавилонского Талмуда и мидрашей. Словесный аскетизм этих раввинов, безусловная точность их выражений притягивали меня сильнее, чем у латинских авторов. И ещё – многими столетиями длящийся диалог поколений, протоколом которого и является Талмуд. Здесь воистину правит «диалог жизни», который поздний Бубер так выразительно поместил в центр своей философии, при этом – что достаточно парадоксально – не приняв во внимание и с непостижимой слепотой упустив само это свойство как чистейшую характеристику иудейской традиции. Континуум «Учения», на который проецируются все высказывания «мудрецов» и их учеников, в конечном итоге не был историческим медиумом в собственном смысле слова (слишком очевидны в нём религиозные и метафизические предпосылки, которые впоследствии столь серьёзно будут меня занимать), но имел собственное достоинство и, в чём мне вскоре предстояло убедиться, собственную проблематику. Перечитывая мои записи тех лет, вижу, что не мог достаточно чётко выразить это в период юношеского ознакомления с материалом, но именно эти элементы классических текстов раввинистического иудаизма вызывали у меня благоговейное желание их читать.

Так, в те годы к моему интенсивному чтению немецких авторов, среди которых меня более всего влекли Жан Поль, Лихтенберг, Мёрике, Пауль Шеербарт и Стефан Георге, всё в большем объёме прибавлялись Библия, Талмуд, мидраш – тексты, в которых нормативные аспекты интересовали меня не менее глубоко, чем аспекты имагинативные. Долгие часы, проведённые за изучением полемики среди галахистов и апофегматики агадистов, оставили во мне глубокий след, хотя при более близком знакомстве с формами жизни, присущими правоверному еврейству, я после тяжких колебаний, длившихся годами, так и не решился избрать их мерилом собственной жизни. И должен в интересах истины признаться, что этому во многом способствовало подробное чтение многочисленных разделов трактата Шломо Ганцфрида «Кицур шулхан арух»[50], который был мне рекомендован в качестве своего рода путеводителя. Так или иначе, само слово «книжник», которое в неиудейской литературе приобрело слегка насмешливый призвук, для меня в мои самые впечатлительные годы имело в высшей степени позитивный смысл. Пытаясь нащупать следы традиции, утраченной кругом моих друзей, но для меня магически притягательной, я обратился

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20 ... 84
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности - Гершом Шолем бесплатно.
Похожие на От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности - Гершом Шолем книги

Оставить комментарий