Бегом с ножницами - Огюстен Берроуз

Потом обстановка внезапно изменилась. Словно пе-реключили софиты, и камера поехала по рельсам, переходя на крупный план и жужжа прямо ей в лицо. Музыка почти наполнила комнату. Мама стояла перед окном, так что рубашка ее просвечивала на солнце, и силуэт тела проступал сквозь тонкую ткань.

— Всю жизнь меня угнетали. И всю жизнь я упорно боролась, чтобы освободиться от этого угнетения. Когда я была маленькой и жила в штате Джорджия, в городке Кейро, у меня была черная няня, Эльза. Она жила в развалюхе на другом конце города. — Мать опустила руку в карман, достала сигарету, засунула ее в рот и начала театрально закуривать. Потом драматично выпустила в воздух кольцо дыма. — В те дни черных людей называли ниггерами. Я знала, что слово «ниггер» — плохое, грязное, наполненное ненавистью и злобой. И знала, что его говорят, когда описывают черных людей. А еще я знала, что Эльза — не «ниггер». — Она замолчала и посмотрела мне прямо в глаза. — Знала, что это не так.

Мама выдержала паузу, прошла через комнату и по-вернулась к стене.

— Мне потребовалась целая жизнь, чтобы найти себя в искусстве. — Она снова повернулась ко мне. — И осознать себя как женщину. Я боролась против диктата матери. Потом против диктата твоего отца. И вот сейчас впервые в жизни я чувствую, что действительно могу сказать о себе: я — это я.

Зачем слушать учительницу, рассуждающую о том, сколько монеток в двадцать пять центов потребуется Нэнси для того, чтобы купить шесть яблок по четыре с половиной цента каждое, если можно слушать такое?

— Огюстен, надеюсь, что могу рассчитывать на твою поддержку в отношениях с Ферн. Потому что на этом этапе своего пути я не потерплю угнетения. Я провела долгие годы, всю свою жизнь, в борьбе с насилием. Не хотелось бы бороться еще и с тобой.

Она выпустила дым, закрывая глаза и опуская подбородок на грудь.

Наверное, я должен был зааплодировать, но я этого не сделал.

Я сказал:

— Хорошо, мне, собственно, все равно. Ты мне можешь дать пять долларов?

Она улыбнулась.

— Надо сказать «Дай мне, пожалуйста, пять долларов». Да, конечно, я тебе их дам, если они у меня есть. Принеси мой кошелек, я посмотрю.

Чистейшее проецирование

Стоял сияющий субботний день, такой, когда высоко в небе плывут тонкие, похожие на дымку облака. Самый подходящий день для парада. Пока мы с Хоуп надували шарики и завязывали их цветными лентами, доктор расхаживал по дому в подштанниках и штиблетах с загнутыми носами и фальшиво распевал:

Мечтать о несбы-ы-ы-ыточном...

Пап! — позвала Хоуп.

Боро-ооться с враждебными си-и-и-илами...

Пап! Ты хочешь, чтобы мы привязали шарики к твоей шляпе или просто к зонтику?

Финч вошел в комнату.

— Я хочу, чтобы шарики были привязаны ко всему! Сегодня объявляется день радости. Цветные шары повсюду!

Хоуп улыбнулась:

— Хорошо.

Я надул синий шарик и отдал его Хоуп. Она перевязала его красной лентой, а потом зацепила всю конструкцию за ленту серой фетровой шляпы.

— Для этой шляпы нам потребуется еще несколько розовых шариков, — распорядилась она. — Розовый — папин любимый цвет.

В итоге мы надули примерно шестьдесят шариков и привязали их к шляпе и зонтику, просунули в петли черного шерстяного пальто, которое доктор собирался надеть, несмотря на жару. Привязали шарики к своим поясам, а два даже прицепили Агнес — по одному над каждой грудью.

— Я не могу выйти в таком виде на улицу, — жалобно протянула Агнес. — Дайте мне еще, я их куда-нибудь привяжу. Не могу идти только с этими двумя.

Подслушав слова Агнес, доктор вошел в комнату, теперь уже облаченный в костюм.

Нет, Агнес, — прогремел он. — Ты должна идти только с этими двумя шарами. Ты — глава большой семьи, Великая кормящая мать. Что и символизируют эти шарики.

Ой, ерунда, — возразила Агнес. — Не убедил.

Я сказал, что ты пойдешь с двумя шариками, и все тут. Они — твои нагрудные шары.

«Нагрудные шары» — это хорошо, пап. Мне нравится, — поддержала отца Хоуп.

Тебе нравится? — переспросил он, шутливо насупив брови. — Тогда и ты тоже должна идти только с двумя шарами.

Через полчаса доктор Финч выплыл из дома в украшенном разноцветными шариками пальто, держа над головой и без того яркий, да еще и с несколькими шарами зонт. Розовые шарики на розовой ленте свисали и с его шляпы.

В нескольких шагах за ним шли мы с Хоуп, неся плакат с надписью «Отцы мира, объединяйтесь! Сегодня — Всемирный день отцов!!!». Я оказался весь покрыт шариками: они были привязаны даже к дыркам на брючном ремне. Но у Хоуп было только два шара — по одному над каждой грудью.

Младшая сестра Хоуп, Энн, шла за нами вместе со своим маленьким сыном Пухом. Энн была недовольна тем, что ее обманом заманили на парад, и отказалась надевать нагрудные шарики; она несла в руке только один. Пух, разумеется, ухватил штук шесть-семь: привязанные к его коленкам, шарики волочились по земле.

Следующей шествовала Натали. Она согласилась на нагрудные шарики, но в то же время настояла на темных очках и большой широкополой шляпе, чтобы никто из знакомых не смог ее узнать.

Моя мама шла в самом конце процессии с чрезвычайно нервным и рассеянным видом. В одной руке она держала маленький белый шарик, а в другой — свою любимую сигарету «Мор». Она шла на почтительном расстоянии от всех остальных, как будто вышла на обычную прогулку и случайно наткнулась на маленький белый шарик, который и решила прихватить с собой. Я не знал, стыдится ли она принять участие в параде или просто пытается оправдать свои действия.

— Я сегодня что-то не чувствую склонности к подобным представлениям, — сказала она мне еще раньше. — Я сейчас нахожусь в середине новой поэмы, и работа очень иссушает.

Процессия направилась по Перри-стрит, через Холи и вверх по Мэйн-стрит, прямо по центру города.

Чтобы еще больше привлечь внимание, доктор играл на красной дудочке мелодии из «Человека из Ламанчи».

Видя его, дети визжали от восторга, и доктор обязательно останавливался перед ними, приговаривая: «О-хо-хо!» При этом он раздавал их родителям отпечатанный на ротапринте информационный бюллетень под названием «Как эмоционально незрелые отцы способны навредить собственным детям и обществу в целом. Автор — И.С. Финч, доктор медицины».

Родители вежливо, хотя и несколько нервно, улыбались, а когда мы проходили мимо, выбрасывали печатные материалы в урну. Еще я несколько раз замечал, что матери осматривали руки детей: не всунул ли он им что-то тайком.

Мне наше шествие совершенно не казалось унизительным и неприличным. Наверное, я просто легко воспринимал из ряда вон выходящие явления.

— Помогите моему отцу просвещать отцов Америки! — на полном серьезе взывала Хоуп к тем людям, мимо которых мы проходили. — Вступайте во «Всемирную организацию отцов»! Вместе мы сможем изменить мир к лучшему!

Мы прошли мимо небольшой группы студенток колледжа Софии Смит. Они, хихикая, прижались к стене, пропуская нас.

— Вы, юные девы, вы, невинные чистые создания! Кто из вас может похвастаться сильным, зрелым, состоявшимся отцом? Кто из вас хотел бы потрогать мои яйца? — игриво обратился к ним доктор.

Улыбки моментально поблекли, а в глазах появился неподдельный страх. Очевидно, их предупреждали о многих вещах, которые могут произойти в жизни. Но не о подобном.

А доктор шел, посвистывая, дальше, своей дорогой.

Пару раз нас останавливала полиция. Впрочем, как только доктор Финч показывал водительское удостоверение, подтверждающее, что он доктор медицины и врач, нам разрешали продолжать шествие. Даже удивительно, как многое может сойти с рук просто потому, что человек принадлежит к медицинскому сообществу.

Моя мать плелась сзади, останавливаясь, чтобы посмотреть на витрины книжных магазинов, а один раз забежала в обувной и успела примерить пару сандалий.

Что с тобой? — поинтересовался я.

Переживаю трудный период в отношениях с Ферн, — ответила она. — Я ее очень люблю, но ее ханжество ужасно действует на нервы. Ферн — очень властная женщина.

Жаль, что она оказалась такой сучкой, — заметил я.

Ну, — угрюмо ответила мама, — дело еще и в ее муже, Эде. Он совсем не поддерживает наши с ней отношения. А это лишь создает дополнительный стресс.

Ферн отказывается оставлять семью. Хотя там все уже достаточно взрослые, могут сами позаботиться о себе.

Ее младшая дочь — почти твоя ровесница.

Ну, Дейрдре, надеюсь, что ты с этим справишься. — Мама велела не называть ее мамой, а звать исключительно по имени. Ей нравилось думать, что мы с ней не столько мать и сын, сколько просто друзья. Она заявила, что это более здоровые и зрелые отношения.

Спасибо, — поблагодарила она. — Я тоже на это надеюсь.

Потом лицо ее просветлело.