Пруд Двух Лун (Ведьмы Эйлианана - 2) - Кейт Форсит

Когда Лиланте проснулась, была уже ночь, а она лежала, закутанная в одеяло, от которого пахло лошадьми. Она открыла глаза, Удивляясь, почему чувствует себя такой спокойной и восхитительно отдохнувшей. Позади нее была каменная стена, на которой играли отблески огня. Она лежала неподвижно, прислушиваясь к раздающимся рядом с ней голосам.

- Научишь меня этой чудесной песенке? - спросил грубый голос.

- Не могу, Бран, - ответила Энит. В ее голосе звучала грусть. - Я поклялась никогда больше не петь ее. Йедды мертвы, их певческое мастерство утеряно. Что толку жить в прошлом? Кроме того, это может быть опасным. - Не меняя тона, она добавила: - Наша древяница проснулась. Как ты себя чувствуешь, Лиланте?

- Я не древяница, - сказала Лиланте. - Народ моей матери - древяники, но они тоже не принимают меня. Я называю себя полудревяницей.

- Никогда не слышала о полудревяницах.

- И я тоже, - сказала Лиланте. - Думаю, я одна такая.

- Хм, думаю, что отпрыски людей и древяников действительно редкость. Я считала, что это вообще невозможно.

- Ну, по всей видимости, все-таки возможно, - сказала Лиланте и села, потягиваясь. - Что произошло? Кто эти ужасные рогатые женщины? Где мы?

- Я усыпила их своей песней, - сказала Энит. - К сожалению, я усыпила и вас всех тоже, но магия ни для кого не делает различий.

- А меня не усыпила, - сказал незнакомый голос. Лиланте приподнялась на локте, чтобы посмотреть, кто это сказал. Это оказался клюрикон - низкорослое мохнатое существо с остроконечной мордочкой и большими мохнатыми ушами. Когда он двигался, уйма маленьких блестящих предметов, висящий на цепи у него на шее, звенела и переливалась, и Лиланте вспомнила, что клюриконы неравнодушны ко всему блестящему.

- Верно, не усыпила, Бран, - согласилась Энит. - А почему мне не удалось тебя убаюкать? - Все существа, которые слышали мою песню, должны были заснуть.

- Магические песни на меня не действуют, - сказал Бран и вскочил на ноги, бросившись помешивать варево, кипевшее в горшке над огнем, который горел в массивном каменном очаге. Над решеткой был каменный экран, украшенный звездами и еле видными рунами, а под ней - эмблема с двумя масками; плачущей и смеющейся.

- Клюриконы невосприимчивы к магии, - сказала Лиланте. - Но у них есть своя магия, они обладают способностью чувствовать чужую магию и сопротивляться ей.

Энит взглянула на нее с интересом.

- Это действительно так?

- Ну, моя мама всегда учила меня именно так.

- Правда? Я думала, тебя вырастил отец.

- Ну да. Но мама была поблизости. Я часто залезала на ее ветви, а она разговаривала со мной. Она очень многое мне рассказала про всех лесных существ и про то, как все было до того, как пришли вы, люди. - В голосе Лиланте прозвучала горечь. - Я много раз пыталась найти ее, но она не всегда оказывалась поблизости. У древяников не очень сильные семейные связи, и она не понимала, с чего это я могу захотеть быть рядом с ней.

- А ты, конечно же, хотела к маме, как все человеческие дети.

- Да.

- А древяники бродят, где захотят, да? У них нет деревень или каких-то поселений? Никакого места, куда ты могла бы приходить?

- Нет. Я всегда искала, но когда они принимают форму дерева, их очень трудно найти. Кроме того, я была им не нужна. Моя мать всегда считала, что я очень странное на вид существо.

- Красивая девушка, вот ты кто, - улыбнулся ей Бран, демонстрируя острые зубы.

Лиланте очень удивилась, почувствовав, что кровь бросилась ей в лицо. Энит улыбнулась и сказала:

- Да, она очень красивая девушка, пусть и не совсем такая, как обычные островитяне. Интересно, что ты так рано проснулась. Посмотри на остальных, они до сих пор спят без задних ног, и я готова поклясться, что и сатирикорны тоже все еще не очнулись.

- Сатирикорны? Так это были они? Я никогда их не видела.

- Бран говорит, что окрестные леса кишат ими. Полагаю, они происходят из Тирейча.

Энит налила Лиланте в плошку горячего бульона и отломила хлеба, с трудом справившись с этой задачей своими скрюченными пальцами.

- Бран говорит, что сатирикорнов сюда привезли солдаты. Интересно, не использует ли Майя Незнакомка их природную злобность для того, чтобы никто не ходил в этот лес. Содержать здесь охрану было бы трудно - слишком мало тропинок и поселений. Насколько легче позволить сатирикорнам рыскать без помех, убивая всякого, кто окажется достаточно глуп, чтобы войти в лес.

- Но разве они не ули-бисты? Тогда Банри должна будет их казнить.

- Майя достаточно ясно продемонстрировала, то она готова использовать тех волшебных существ, которые обладают необходимыми для нее качествами.

Лиланте обнаружила, что ее заколотило от ярости, и ее решимость бороться против Банри только усилилась. Почему за ней охотятся, когда Банри позволяет другим ули-бистам жить?

Энит кивнула.

- Да, меня это тоже приводит в ярость, милая. Хотя я думаю, что большинство людей охотно закроют глаза на магию, если она служит их целям, не важно, насколько ревностно они чтут Правду Банри.

Лиланте медленно проглотила ложку бульона, потом робко спросила:

- Как ты сделала так, что мы все заснули? Ведь это была магия?

- Да, была. Это магическая песня.

- Так значит, ты ведьма?

- Я не башенная ведьма, нет. Моя мать была знахаркой, а отец бродячим менестрелем. Я выросла в лесной глуши и пением сзывала птиц к себе на ладонь. Петь магические песни меня научила одна Йедда, которая изо всех сил пыталась заманить меня в Шабаш. Она сказала, что в моем голосе скрыта магия, и я тоже смогу стать Йеддой, если откажусь от своей свободы. Я не захотела остаться, поэтому уселась в свою маленькую повозку и уехала, хотя Лизбет Сирена была очень сердита, что я отказала ей. Я жила так, как мне хотелось, путешествуя и распевая песни в свое удовольствие, и теперь все мои дети и внуки живут точно так же.

- Значит, ты уже долгое время не пела песню сна?

- Нет, не пела, и вообще никаких магических песен не пела, хотя и обнаружила, что просто петь в какой-то степени тоже означает творить волшебство. Такое заклинание, которое я наложила сегодня, слишком опасно, чтобы разбрасываться им направо и налево, к тому же у меня больше не лежит к этому сердце.

Лиланте дочиста выскребла миску последним оставшимся кусочком хлеба и только тогда оглянулась вокруг. Они сидели на шкурах и старых одеялах, наваленных на широкие каменные плиты, такие старые, что в центре них образовались глубокие ямы. Балки сводчатого потолка потемнели от старости, стены были украшены горгульями. Хотя Лиланте уже многие годы не была в четырех стенах - и считала, что больше никогда не сможет зайти ни в одно помещение, - она чувствовала себя уютно и спокойно. Сквозь щель в полуразрушенной стене виднелась темная и теплая ночь, а снаружи она чувствовала близко подступающий к стенам лес. Старая женщина, закутанная в шаль, была доброй и пела, точно птица, а Лиланте так долго была в одиночестве. Вздохнув, она поуютнее устроилась в своих одеялах, оглядывая лежащие фигуры. У ее ног на одеялах свернулся калачиком Дайд, его рот был полуоткрыт, смуглая щека раскраснелась. У него был такой трогательный и беззащитный вид, что Лиланте почувствовала, как у нее странно защемило где-то в груди. Она почувствовала на себе взгляд Энит и вспыхнула.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});