О зверях и людях - Карл Гагенбек

С первого дня публика была в восторге, и уже с раннего утра наплыв принимал угрожающие размеры. Поток посетителей пропускался нарядом полиции через главные ворота. Спустя несколько недель, когда уже весь Гамбург насмотрелся вдоволь на наших лапландцев, я поехал с ними в Берлин, где показывал их в саду одного пивоваренного завода. Из Берлина мы направились в Лейпциг; после закрытия выставки я подарил палатки, сани и утварь лапландцев Лейпцигскому этнографическому музею, а выручку, полученную в последние дни выставки, передал городу на благотворительные цели.

Этот первый опыт устройства антрополого-зоологической выставки многому меня научил. Начало было сделано, и я пришел к твердому убеждению, что подобные выставки, имеющие большое познавательное значение, найдут у публики широкий отклик. Я делал мысленный обзор подходящих народностей для следующей выставки, и мои деловые связи привели меня с Полярного круга прямо на солнечный юг. Я поручил моему тогдашнему представителю в Нубии, по фамилии Кон, привезти в Европу некоторое количество туземцев с их дромадерами, домашней утварью и охотничьими принадлежностями. На этот раз я хотел показать картины быта жителей египетского Судана.

Охотники из Хамрана

В июне в Гамбург проездом через Триест прибыли нубийцы и с ними исключительно богатая этнографическая коллекция и много домашних животных. Эти необыкновенно высокого роста охотники из Хамрана привезли с собой огромных черных дромадеров и замечательное оружие. Один из них, молодой великан остом свыше шести футов, пользовался большим успехом у европейских дам и ранил не одно сердце. В группе была женщина по имени Хадидже, первая нубиянка, попавшая в Европу. Куда бы наши гости ни приезжали, везде они привлекали к себе необычайное внимание. В Бреславле мне, например, пришла в голову идея прокатить моих нубийцев в их перьях и украшениях, с оружием в руках по городу в самых лучших экипажах. В первой коляске сидел доктор Шлегель, директор зоологического сада, я сам и красавица Хадидже. Рядом с кучером в каждом экипаже сидел в мрачном величии суданский воин с длинным копьем в руках. Десять колясок следовали одна за другой. По дороге сделали остановку в лучшем городском кафе, которое немедленно наполнилось до отказа массой любопытных посетителей. Результатом этой прогулки было тридцать тысяч зрителей в первый же день открытия выставки.

В Гамбурге я вместе со своими одетыми в белое сынами тропического солнца посетил цирк Ренца[9]. С безграничным восхищением смотрели мои нубийцы на пышное цирковое представление. В свою очередь экзотические гости представляли редкое зрелище для белых зрителей. Впоследствии при организации четвертой или пятой африканской выставки директор цирка Эрнст Ренц пригласил моих нубийцев для участия в пышной пантомиме «Праздник царицы Савской», для которой мною были доставлены жирафы. Впряженные в роскошные колесницы, жирафы показали высокий класс дрессировки, непревзойденный и по сей день.

Вся нубийская выставка была в 1877 году приглашена в Париж, в Jardind Acclimatation, и имела там необычайный успех, затмивший все предыдущие. Из Парижа я отправился со своей большой труппой в Лондон, в Александр-Палас, который тогда только что открылся. И здесь я также имел сногсшибательный успех. Сам лорд-мэр почтил нас своим присутствием.

Лед был сломан, существовавшее вначале недоверие рассеяно. Теперь и зоологические сады стали открывать все шире свои двери прибывающим из разных концов земного шара выставкам народностей. Миллионы европейцев впервые без труда знакомились с бытом многих народов, а ученые получали ценные антропологические и этнографические сведения. Громадный успех, выпавший на долю африканской выставки, заставил меня задуматься над тем, чтобы из экватора перенестись в высокие широты доставить оттуда в Европу совершенно там неизвестных гренландских эскимосов, о которых я и сам узнал только после недавних полярных экспедиций.

Для осуществления этого необычайного плана судьбе было угодно избрать молодого норвежца с небольшого лофотенского острова Ризо, расположенного в 250 километрах севернее Полярного круга; норвежец, только закончивший путешествие вокруг Южной Америки, в одно прекрасное утро 1877 года, в 10 часов, появился у моей конторы и сказал, словно это был сущий пустяк: «Господин Гагенбек, я доставлю вам эскимосов!» От неожиданности я громко рассмеялся. Однако в голубых глазах этого двадцатичетырехлетнего бородатого моряка светилось нечто такое, что заставляло отнестись с доверием к его словам. Я воскликнул: «Вы именно тот человек, который мне нужен!» Спустя полчаса я уже сопровождал Адриана Якобсена на Альтонский вокзал, и вскоре так неожиданно появившийся на моем горизонте полярный путешественник уже кивал мне приветливо из вагона поезда, уходящего в Копенгаген.

Когда я пытаюсь представить себе тысячемильный путь, проделанный этим жаждущим деятельности молодым штурманом, то убеждаюсь, что могу отчетливо видеть лишь его последние несколько сот шагов от Сан-Паули до Нёйен-Пфердмаркта. Возвращаясь из Вальпараисо, Якобсен встретил на вокзале канатной дороги своего брата, который за стаканом грога рассказал ему, что их старый соученик из навигационной школы в Тромсе, по имени Серен Иогансен, поймал для меня несколько белых медведей, но не рискнул отправиться так глубоко в Арктику, чтобы привезти оттуда и эскимосов. «Тогда их привезу я», — воскликнул Адриан, и спустя шесть месяцев он сдержал свое слово.

Трудности начались уже в Копенгагене, так как дорога в Гренландию шла через пороги многих приемных датского министерства внутренних дел, где отрицательно кивали головой и говорили, что они не хотят иметь ничего общего с «торговлей людьми». Лишь после того как видные люди, и в том числе берлинский профессор Рудольф Вирхов, гарантировали, что эскимосам не будет причинено никакого вреда, Якобсен смог отправиться на бриге «Валфискен» в Гренландию. Вблизи Якобсхавна ему удалось взять на борт группу эскимосов — мужчин, женщин и детей и очень интересную этнографическую коллекцию: ездовых собак, домашнюю утварь, палатки, два каяка — столь часто описываемые в литературе охотничьи лодки — и большую женскую лодку, называемую «умиак». Он захватил также большое количество различной одежды, ножи для снега, ловушки для ловли тюленей и примитивное оружие. Когда бриг поднял якорь, вся эскимосская колония окружила в свете полыхающего в небе северного сияния отъезжающих и провожала в своих быстроходных каяках выходивший из бухты Диско «Валфискен». Много было пролито и слез при прощании.