Убийство вне статистики - Виктор С. Качмарик

заклятья и молитвы. Наконец вдруг что-то засвистало вдали: это был отдаленный крик петуха. Изнуренный философ остановился и отдохнул духом. Вошедшие сменить философа нашли его едва жива. Он оперся спиною в стену и, выпучив глаза, глядел неподвижно на толкавших его казаков. Его почти вывели и должны были поддерживать всю дорогу. Пришедши на панский двор, он встряхнулся и велел себе подать кварту горилки. Выпивши ее, он пригладил на голове своей волосы и сказал:

— Много на свете всякой дряни водится! А страхи такие случаются… ну… — При этом философ махнул рукою».

После второй ночи, проведённой с покойницей в церкви, Хома полностью поседел. Он подошёл к отцу умершей и сказал ему, что больше не будет читать молитвы ночью у гроба его умершей дочери. Отец усопшей после слов Хомы впал в ярость и сказал, что если он не будет отпевать последнюю третью ночь его дочь, он прикажет своим слугам избить его кожаными канчуками, а если согласится последнюю ночь отпеть возле гроба в закрытой церкви — он выплатит ему тысячу червонцев. Хома понял, что его ждёт неминучая смерть, если он продолжит отпевание ведьмы и задумал бежать. Побег не удался, его поймали и он третью ночь насильно пошёл отпевать покойную дочь сотника:

«Все было так же. Все было в том же самом грозно-знакомом виде. Он на минуту остановился. Посредине все так же неподвижно стоял гроб ужасной ведьмы. «Не побоюсь, ей богу, не побоюсь!» — сказал он и, очертивши по-прежнему около себя круг, начал припоминать все свои заклинания. Тишина была страшная; свечи трепетали и обливали светом всю церковь. Философ перевернул один лист, потом перевернул другой и заметил, что он читает совсем не то, что написано в книге. Со страхом перекрестился он и начал петь. Это несколько ободрило его: чтение пошло вперед, и листы мелькали один за другим. Вдруг… среди тишины… с треском лопнула железная крышка гроба и поднялся мертвец. Еще страшнее был он, чем в первый раз. Зубы его страшно ударялись ряд о ряд, в судорогах задергались его губы, и с дикими взвизгиваниями понеслись заклинания. Вихорь поднялся по церкви, попадали на землю иконы, полетели сверху вниз разбитые стекла окошек.

Двери сорвались с петлей, и несметная сила чудовищ влетела в божью церковь. Страшный шум от крыл и от царапанья когтей наполнил всю церковь. Все летало и носилось, ища повсюду философа. У Хомы вышел из головы последний остаток хмеля. Он только крестился да читал как попало молитвы. И в то же время слышал, как нечистая сила металась вокруг него, чуть не зацепляя его концами крыл и отвратительных хвостов. Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю стену стояло какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза, подняв немного вверх брови. Над ним держалось в воздухе что-то в виде огромного пузыря, с тысячью протянутых из середины клещей и скорпионьих жал. Черная земля висела на них клоками. Все глядели на него, искали и не могли увидеть его, окруженного таинственным кругом.

— Приведите Вия! ступайте за Вием! — раздались слова мертвеца.

И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса, увидел он, что ведут какого-то приземистого дюжего косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые крепкие корни, выдавались его засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома, что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял Хома.

— Подымите мне веки: не вижу! — сказал подземным голосом Вий, и все сонмище кинулось подымать ему веки.

«Не гляди!» — шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул.

— Вот он! — закричал Вий и уставил на него железный палец.

И все, сколько ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха. Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышали гномы. Испуганные духи бросились как попало кто куда — в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не т ут-то было: так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах. Вошедший священник остановился при виде такого посрамления божьей святыни и не посмел служить панихиду в таком месте. Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги».

Вот ужасы происходят! А я этому свидетель. Лежу в холодном поту на полу и жду своей очереди. Философ Хома погиб. Его истерзала нечистая сила.

Страшный ужасный Вий приказал кошмарным чудовищам:

— С одним умником мы уже расправились. Хома уже мертвец, а теперь приведите мне этого следователя Сергея.

Меня взяли под руки и привели к Вию.

— Ах вот ты какой, следователь! Думаешь, что ты слишком умный? Ты посмел расследовать смерть Марты Кочубей! Не веришь постановлению полиции, что Марта Кочубей покончила жизнь самоубийством?

— Нет, я не верю современной украинской полиции, прокуратуре и судам. Возможно, эти органы лет через десять станут нормальными. Там легко за деньги могут из свидетеля сделать преступника, и наоборот.

— Ты хочешь, чтобы тебя сделали преступником? Это легко в современной Украине. Ты посмел усомниться в правоте правоохранительных органов и судов своей страны и противостоять им?! За это ты поплатишься жизнью, как Хома Брут! Хоме Бруту отец покойной дочери обещал за молитвы тысячу червонцев, а тебе за расследование причин смерти Марты Кочубей подарили очень дорогую булаву. Чем ты отличаешься от Хомы Брута? Ты же тоже хочешь материальной выгоды? А ведь многие работники прокуратуры, полиции и суда тоже любят материальную выгоду, и поэтому там нет справедливости.

— Да, но я помогу Арсену Кочубею узнать истину — кто укоротил жизнь его девятнадцатилетней дочери. Ведь хирург в больнице за операцию, проведённую пациенту, тоже получает деньги. То есть хирург тоже за деньги делает людям добро. И работа хирурга почётна, хотя он операции делает за деньги. Моё расследование за деньги поможет установить отцу истину, ведь скоро он сам умрёт