Ведьмина гора - Марк Котлярский

горячо, и в моей руке возникнет Ваша рука…

И вообще я давно пришел к выводу, что ожидания чего-то – это не самое лучшее, что должно сопутствовать нашей жизни. Очень часто ожидания столь высоки, что они просто не оправдываются. Сначала вас превозносят, а потом поносят. И почему? Да только лишь потому, что вы не оправдали их ожиданий. Хотя, собственно, вы ничего и не обещали. Более того: как только ты начинаешь уповать на ожидания – пиши пропало вообще любым отношениям. И легкое дыхание сменяется угрюмым сомнением…

От Тани

An-Pet

[email protected]

Кому: Ян Карми

[email protected]

14 января, 16:13

Ян, вы как Ангел – являетесь и меняете линию моей судьбы…

* * *

– Неужели невозможно остановить время, ну, правда, в самом деле? – Таня умоляюще посмотрела на Яна.

– Я тоже об этом часто думаю, и почему-то больше всего мне хотелось сделать это на Ведьминой горе, где столь ощутимо колдовство. Наверное, меня еще не раз настигнет этот ведьминский флешбэк, когда вы и я… – Тут Ян умолк, молчала и Таня, словно в их объединенном сознании вдруг отпечатался стоп-кадр, соединивший их в жарком объятие недалеко от дерева – двуликого Януса, – искореженного и изуродованного с одной стороны, а с другой еще живущего полной жизнью и радующемся солнцу.

– А может быть, мы по-настоящему существуем в собственном воображении?

– В былые времена вас назвали бы субъективной идеалисткой…

– …Или сожгли бы на костре…

– Нас обоих сожгли бы на костре. Вас за то, что вы – ведьма, а меня за то, что я еврей, да еще и поддавшийся колдовским запретным чарам. А если бы не сожгли, то убили бы просто так…

– Ян…

– Да, Танечка, простите.

– Я рада, что мы снова встретились, – тихо сказала Таня. – И встретились именно в Иерусалиме… И встретились весной, когда у вас тут цветут цветы и поют птицы…

«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…» Что за художественное вранье? «Ершалаим» даже глубокой ночью не погружается во тьму. Звезды, как огромные люстры, покачиваются на небе; кажется, что даже слышен легкий, прозрачный звон хрустальных подвесок, а Стена плача плывет навстречу небу. Ненадолго стихает гул молящихся голосов, но уже ранним-ранним утром появляются первые посетители, словно черные вóроны, покачивающие крылами. Мужчины уходят на свою половину, женщины – на свою; каждый ведет неспешный разговор с Богом, и – возможно – Он даже кого-то и слышит.

Сказано в трактате Кидушин: «Десять мер красоты досталось миру – девять (мер) взял Иерусалим, а одну меру – весь мир».

Иначе говоря: девять мер красоты присутствуют в Иерусалиме; но на словах это понять невозможно, только ощутить, только впитать в себя этот пронзительный воздух, почувствовать каждой клеткой присутствующую здесь вечность, понять, что Иерусалим – это не город, а состояние души; здесь уходит вспять время, здесь мифы оборачиваются реальностью, а реальность предстает в виде бесконечного телевизионного сериала, начинающегося сразу же за Яффскими воротами, когда дорога со ступенями, ведущими вниз, уходит на Виа Долороза, а уходящая вправо проходит мимо башни Давида, проскакивает, пританцовывая, Армянский квартал, а затем уже ластится, сделав крюк, к Еврейскому кварталу, который рассекает, как взмах меча, древнеримская улица Кардо.

Ян с Таней шли, обнявшись, по Еврейскому кварталу, древние камни бросались им под ноги, а мимо неспешно, как – видимо – и тысячу лет назад, шли евреи на разговор с Богом, шли, обращая свои взоры к Всевышнему, моля, чтобы он не оставил их, не пренебрег.

Кто-то, впрочем, считал, что Бог на какой-то момент все же пренебрег евреями, отвернулся от них, а может, и вовсе умер – на время – в страшных муках вместе со своим народом в концентрационных лагерях, в газовых печах, в расстрельных рвах, в уничтоженных гетто; шесть миллионов раз умирал Бог, в каждом из шести миллионов душ умирала Его душа.

Но почему он допустил это?

Может быть, потому что отчаялся достучаться до сознания тех, кто забыл Его?

Это – известный спор Бога с дьяволом, где в качестве испытуемого кролика выступает несчастный Иов.

Каждый человек должен пройти свой, ему одному предначертанный путь.

Все это описано в гениальной книге Иова.

Это тяжкий и горький путь.

Но это – путь, приводящий к Богу и к самому себе.

Слава Богу, во время Иова не было психологов, коучеров, мастеров личностного тренинга, а также специалистов по НЛП. Они, может быть, переформатировали бы Иову программу, но это был бы точно не Иов, да и к Богу он бы не пришел.

Психологи порой совершают невозможное: они – по сути дела – заставляют человека жить другой жизнью, форматируя его сознание.

Они называют это помощью, и счастливые зомби оставляют благодарственные записи на страницах своих гуру, заместивших им Бога.

Это похоже на искусный троллинг, созданный даже не человеком, а роботом: вот оно, долгожданное счастье розовых слюней.

Исключения (среди психологов), конечно, редки.

Но не в исключениях дело.

Исключения – безусловно – были и среди нацистов, но порой кажется, что в немецком, жутком, как клацанье затвора, слове jawohl – jawohl, mein Führer! – спрятался, затаился дьявол.

А где же Бог?

Where is God?

Ницше говорил: «Бог умер», – и все, кто принял эту информацию к сведению, решил, что все дозволено.

Но Ницше ошибался. Бог не умер.

Так Where is God – где Бог?

Иногда – честно говоря, – думается, что Он давно покинул все эти храмы, капища, мечети, соборы, костелы и прочие молельные дома и поселился в нас самих; точнее, Он сослал Себя в нас.

И, чтобы услышать Бога, приблизиться к Нему, нам надо прислушаться к самим себе. Только и всего.

Пути Господни неисповедимы: Ян вспомнил, как когда-то лет пятнадцать назад его водил по лабиринтам Старого города Цион Ав-Рам, веселый, ладный крепыш в кипе, в недавнем прошлом – «отказник», которого долгое время не выпускали в Израиль, человек героического склада и ясного ума.

Цион знал старый Иерусалим так, как никто другой; казалось, что он с закрытыми глазами мог провести группу по узким, петляющим улицам и не заблудиться, он знал буквально каждый дом, каждый кирпичик, история в его рассказах оживала, ее дидактический характер исчезал, уступая место живому и горячему слову.

– А где он сейчас, этот Цион? – спросила Таня.

– Вот тут начинается вторая часть Марлезонского балета, – усмехнулся Ян.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Таня.

– А затем с Ционом случилась метаморфоза, – пояснил Ян. – Он поехал в Москву и заболел. Но