Retrum. Когда мы были мертвыми - Франсеск Миральес

Я аккуратно засунул коробку на ту полку, где она до этого лежала, поставил стул на место и все так же тихо вернулся в свою комнату. Мне просто не терпелось как можно скорее прослушать «Ночную смену», составленную для меня Алексией.

Воткнув вилку магнитофона в розетку, я нажал на клавишу «STOP/ EJECT», и в ответ на мои действия с легким скрипом открылась полупрозрачная пластмассовая крышка. Покрутив кассету в руках, я вставил ее нужной стороной в приготовленные для нее салазки и закрыл крышку. Оставалось лишь нажать кнопку «PLAY». Кассета завертелась, из динамика послышалось легкое шуршание. Мне оставалось только ждать, когда зазвучит музыка.

Если не обращать внимания на непрекращающееся фоновое шипение, качество записи можно было считать вполне приемлемым. Первой на кассете шла песня группы «Siouxsie& theBanshees», по которой, собственно говоря, и был назван весь альбом. Сначала зазвучали три ритмично повторяющиеся низкие ноты, а затем к ним подключились жалобные завывания терзаемой гитары. Наконец мрачный женский голос запел:

Only at night time

I see you in darkness…

What goes in your mind,

Always silent and kind

Unlike the others…[7]

Внезапно дверь в мою комнату распахнулась.

От неожиданности я вздрогнул. Отец стоял на пороге и с удивлением смотрел на старый магнитофон. Тот издавал мрачные звуки прямо с пола рядом с моей кроватью.

Я выключил музыку.

Отец посмотрел на меня очень внимательно, так, словно видел впервые, затем с явно напускным безразличием, как бы невзначай, спросил:

— Что-то случилось?

— Нет, папа, все нормально.

— А почему же ты не спишь?

— Очень хотелось послушать музыку. Мне тут одну кассету подарили. В общем, ты меня извини за то, что я взял эту рухлядь без спросу, но аппарат просто потрясающий!

— Хочешь — забирай его себе, — сказал отец, внимательно глядя на вешалку в углу комнаты. — И пальто, кстати, тоже, — добавил он. — Что-то тебе в последнее время стали нравиться старые вещи…

— Правда? Огромное спасибо! Слушай, а ты не будешь против, если я еще и перекрашу пальто в черный цвет? Оно ведь тебе все равно не нужно.

Глаза Сиокси

Надейся на все, и ни на что больше.

— Дэвид Сильвиан —

До полудня я так и не уснул. Эти старые песни меня просто покорили. Многие из них относились к совершенно доисторическим временам — к эпохе панк-рока. Прослушав очередную композицию на магнитофоне, я останавливал кассету и начинал искать на YouTubeвидеоролики по названию песни и группы, исполнявшей ее.

Вокалистка «Ночной смены» Сиокси на одном из концертов 1983 года вышла на сцену в длинных черных перчатках. Эта деталь гардероба, естественно, напомнила мне про Алексию. Тот концерт проводился в лондонском Королевском Альберт-холле. Вместе с группой в качестве гитариста выступал не кто иной, как Роберт Смит из «Сиге».

Я прокрутил этот ролик несколько раз, остановил его на заинтересовавшем меня месте и с помощью электронного зума сильно увеличил изображение. Мои подозрения подтвердились. Алексия, оказывается, красилась, подражая Ледяной богине, как иногда называли эту певицу. Глаза, подведенные таким образом, чем-то напоминали египетскую маску. Некоторое время я развлекался, выводя черным карандашом на листе бумаги некое подобие этих загадочных глаз. Результат творческих усилий был повешен на стену в изголовье кровати.

Слушая оставшиеся песни, я время от времени не то посматривал в эти глаза, не то оборачивался к стене, почувствовав на себе их взгляд.

Где-то в час дня я ощутил дикий голод и спустился на кухню, где поджарил себе картошку и пару эскалопов, обнаруженных в морозилке. Отец к тому времени куда-то ушел, так что я пообедал в тишине и в полном одиночестве. Вымыв за собой посуду, я вернулся к себе и прослушал песню, стоявшую в списке под номером пятнадцать. Это был «Японский ночной портье», начинавшийся с долгого фортепианного вступления. Неизменно печальный Дэвид Сильвиан мрачно вступал со своим постоянным припевом за каждым куплетом.

Неге I am alone again.

A quiet town where life gives in[8].

* * *

Проснувшись в десять часов вечера, я еще некоторое время не мог понять, где нахожусь. Кошмары, мучившие меня во сне, заставляли предположить, что я по-прежнему тусуюсь где-то на кладбище. Но ощущение тепла от включенных на полную мощность батарей центрального отопления навело меня на мысль, что я все-таки дома.

Включив свет, я посмотрел на часы и испугался. Буквально через час меня уже должны были ждать на станции в Аренис-де-Мар.

Одевался я впопыхах, мысленно прикидывая, успеваю ли на последнюю электричку, идущую в нужную мне сторону. Она проходила через Масноу, ближайшую к Тейе железнодорожную станцию, где-то в половине одиннадцатого. Но ведь до этой станции нужно было еще добраться. Прогулка предстояла неблизкая, пусть и по дороге, спускающейся по склону горы.

В тот момент мне казалось важнее всего на свете не опоздать на назначенную мне встречу.

Отец перехватил меня уже на лестнице. Я был в том самом пальто, которое утеплил двойной подкладкой.

— Опять уходишь? — спросил он с явной тревогой.

Я понимал его беспокойство. Сын, живший до поры до времени практически отшельником, вдруг в один прекрасный день словно срывается с цепи и пропадает по ночам, а спит при этом днем. Что-то явно изменилось в моей жизни.

Отца я попытался успокоить беспроигрышным, как мне казалось, доводом:

— Да, понимаешь, папа, я просто с девушкой договорился встретиться, ну, с той самой, про которую тебе рассказывал.

— Ну и дела!.. Похоже, у тебя все серьезно. Слушай, ты, главное, свою подругу не заморозь. Нечего вам шляться целую ночь по городу — пригласи девушку к нам в гости.

— Папа, сегодня она не сможет, мы по-другому договорились. Знаешь, тут такое дело… в общем, не мог бы ты меня до электрички подбросить?

— Ты что, в такое время в Сант-Кугат ехать собрался?

— Мы с ней договорились встретиться в Аренисе и вместе сходить… В общем, там наши ребята собираются. Вот почему я и бегу на последнюю электричку,

— Но ты будешь спешить на нее только в том случае, если я тебе разрешу пропадать по ночам, — напомнил мне отец о том, кто у нас в семье пока что главный.

Мы помолчали несколько секунд, в тот момент показавшихся мне вечностью.

Наконец он сурово посмотрел мне в глаза и сказал:

— Ладно, я отвезу тебя в Аренис. В конце концов, как твой отец, я имею право знать, с кем ты шляешься по ночам.