Дуэль Пушкина. Реконструкция трагедии - Руслан Григорьевич Скрынников

свете ты Видок Фиглярин.

Беда, что скучен твой роман.

Сотрудничество Булгарина с III Отделением приобрело в 1828–1829 гг. самый интенсивный характер. Журналист регулярно представлял жандармерии и царю обзоры новостей, десятками писал доносы на разных лиц. По существу, Булгарин стал негласным советником при особе государя. Николай I не только читал его донесения, но и делал на них собственноручные пометы154. Однако в 1830 г. его влияние резко пошло на убыль.

Когда «Северная Пчела» напечатала ругательный отзыв о романе Загоскина «Юрий Милославский», Николай I пытался урезонить журналиста. На булгаринском письме от 25 января 1830 г. он начертал собственной рукой: «Критика не есть ругательство; ругать прилично тем, кто благородных чувств не имеет»155.

Булгарин и Греч не вняли предупреждению и продолжали полемику. 30 января 1830 г. император повелел вызвать их в III Отделение и на сутки посадить на гауптвахту156.

Арест Булгарина означал, что литератор лишился милости царя, а вместе с тем и поста негласного советника. Журналист прекратил составлять еженедельную «Секретную газету». Количество доносов на столичных чиновников резко сократилось157. Отныне III Отделение прибегало к услугам своего агента главным образом тогда, когда занималось польскими делами.

30 марта 1830 г. Жуковский направил письмо Николаю I, обвинив Булгарина в ложных доносах, а 1 апреля повторил свои обвинения в устной беседе158.

Предупреждения Жуковского пали на подготовленную почву: раздражение против Булгарина в верхах общества и при дворе нарастало. Журналист обливал чиновников грязью, невзирая на звания и чины. Николай I должен был прислушаться к словам Жуковского и других «арзамасцев,» ставших жертвами булгаринских наветов.

24 марта 1830 г. Пушкин обратился к царю через Бенкендорфа с жалобой на Булгарина: «Я не могу не предупредить вас о моих отношениях с этим человеком, так как он может причинить мне бесконечно много зла»159. Обращение Пушкина было своевременным.

Булгарин не внял советам царя прекратить печатать грубую брань. В номерах от 22 марта и 1 апреля 1830 г. «Северная Пчела» опубликовала пасквильную рецензию на новую главу из «Евгения Онегина». Ознакомившись с рецензией, Николай I тут же написал Бенкендорфу записку следующего содержания: «В сегодняшнем номере „Пчелы“ находится опять несправедливейшая и подлейшая статья, направленная против Пушкина; к этой статье наверное будет продолжение; поэтому предлагаю Вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения; и если возможно, запретить его журнал»160.

Предложение царя закрыть «Северную Пчелу» подтвердило, что время Булгарина миновало. К осени 1830 г. его положение стало столь шатким, что фон Фок обратился к Бенкендорфу со слёзной жалобой на партию Вяземского и Пушкина: «Вся эта партия главной своей целью поставила погубить бедного Булгарина, которого они считают одним из моих самых доверенных лиц. Они несомненно могут сильно повредить этому несчастному…»161

В булгаринский период жандармской цензуры поэт тщетно пытался получить разрешение на публикацию «Бориса Годунова». В июле 1829 г. Жуковский внёс поправки в текст трагедии, следуя пометам на рукописи. Бенкендорф представил исправленный вариант Николаю I, вдруг выразившему желание прочесть пьесу. На этот раз ему потребовалось не пять дней, а более трёх месяцев. В октябре император отклонил ходатайство Жуковского. Пушкин не получил об этом официального уведомления, но Жуковский посвятил друга в подробности162.

Однако весной 1830 г. возникла новая ситуация. 16 апреля Пушкин обратился к Бенкендорфу с настойчивой просьбой о публикации «Бориса Годунова». Оспаривая мнение императора-цензора, он указывал на то, что все Смуты похожи одна на другую, что после воцарения нового монарха прошло много времени, и кажущиеся намёки на события, в то время ещё недавние, утратили значение. «Моя трагедия, – завершал свою мысль поэт, – произведение вполне искреннее, и я по совести не могу вычеркнуть того, что мне представляется существенным. Я умоляю его величество простить мне смелость моих возражений…»163

Николай I подверг трагедию Пушкина критике, не читая её, а лишь следуя наветам Булгарина. Жуковский скомпрометировал продажного журналиста в глазах монарха. III Отделение не могло более использовать услуги самого ценного из своих агентов. 23 апреля 1830 г. Бенкендорф сообщил Пушкину по поводу драмы, что император разрешает её печатать под его, поэта, личной ответственностью164.

Пушкин выиграл одно из самых длительных и трудных сражений с цензурой, хотя ему и пришлось исключить из пьесы три сцены. Через Катенина поэт обращался к актрисе Колосовой с предложением сыграть роль Марины Мнишек. Но при жизни автора его планы так и не были осуществлены.

Критики встретили «Бориса Годунова» не только похвалами, но и порицаниями. Творение Пушкина не было понято даже некоторыми из его друзей, в их числе Катениным. Николай I, долгое время отвергавший трагедию, переменил мнение, что делало ему честь. 9 января 1831 г. он велел передать Пушкину, что читает «Бориса Годунова» «с особым удовольствием»165.

Перемены в отношении царя к сочинению вызвали улыбку у Пушкина. Он писал друзьям, что государь – «литератор не весьма твёрдый, хоть молодец, и славный царь»166.

От царского гнева Булгарина, как и всегда, выручало жандармское управление. Бенкендорф спешил подсказать императору, что в общем и целом порицания заслуживает не Булгарин, а Пушкин: «Перо Булгарина, всегда преданное власти, сокрушается над тем, что путешествие за кавказскими горами и великие события, обессмертившие последние годы, не придали лучшего полёта гению Пушкина»167. Глава секретной полиции имел в виду то, что поездка Пушкина на Кавказ в 1829 г. не оправдала надежд правительства. Поэт не сочинил оды в честь «великих событий» – победы русского оружия над турками, а его «Путешествие в Арзрум», опубликованное в отрывках в 1830 г., было чуждо духу казённого патриотизма.

Бенкендорф считал крамольной пушкинскую трагедию о Смуте, зато рекомендовал императору прочесть булгаринского «Дмитрия Самозванца», в котором тот нашёл бы «много очень интересного и в особенности монархического, а также победу легитимизма»168.

Невзирая на старания Бенкендорфа, царь более не жаловал Булгарина. Николай I не мог простить журналисту его либеральное прошлое, а равно его польское происхождение. Не забыл он и нелестные рекомендации Жуковского. В 1831 г. Николай I выразил своё отношение словами: «Булгарина и в лицо не знаю, и никогда ему не доверял»169.

В первый период своей цензорской деятельности Николай I всецело полагался на секретную полицию. Во втором периоде его доверие к литературным талантам жандармских шпионов поколебалось. Государь стал советоваться не только с агентами, рекомендованными Бенкендорфом, но и с хорошенькими дамами, за которыми ухаживал. Такой образ действий позволял ему лучше узнать общественное мнение и избегать слишком явных промахов.

Прочтя VII главу «Евгения Онегина» и сделав в тексте ряд помет, «славный царь» отослал текст