Догмат крови - Сергей Степанов

Высокие двери собора распахнулись, и на пороге появились диаконы в серебристых стихирах с фонарем и образами. Под тихое пение «Воскресение твое, Христе Спасе» за духовенством двинулись люди с зажженными свечами, продетыми в бумажные кружочки, чтобы не обжечь руки горячим воском. Бесчисленные огоньки сливались в широкую огненную реку, словно храм извергал поток лавы. Толпа подхватила Бразуля и Мищука, и они влились в общий поток, медленно продвигавшийся вдоль ограды. В крестном ходе принимало участие столько людей, что передние ряды уже обогнули собор, а последние еще только выходили из дверей. Колокольный перезвон становился все мощнее и оглушительнее. Двери собора, выпустив последних участников крестного хода, затворились. Внезапно умолкли колокола, и перед собором началась утреня. Духовенство запело:

— Да воскреснет Бог и расточатся враги его…

Бразуля невольно захватило общее воодушевление. Как он ни сопротивлялся этому чувству, на него нахлынуло радостное умиление. Когда епископ Назарий провозгласил: «Христос воскресе!», а в ответ раздался ликующий многоголосый хор: «Воистину воскресе!», на глаза Бразуля навернулись слезы. Чтобы стряхнуть с себя этот дурман, он наклонился к Мищуку и, стараясь выдержать насмешливый тон, шепнул:

— Благостная картина. Хочется каяться и просить прощения у ближних…

Он осекся, увидев взволнованное лицо сыщика. Размашисто перекрестившись, Мищук ответил:

— Как вы правы! Величественный момент! Забываем, что нам, православным, надлежит быть милосердными. Я помолился Господу, и молитва просветлила мое сердце. Утром съезжу в дом предварительного заключения и распоряжусь освободить Александру Приходько. Пусть хоть Светлое Воскресенье проведет по-христиански. Арестовать ее снова всегда успеем.

Глава четвертая

18 апреля 1911 г.

На Лукьяновском кладбище собрались черносотенцы. Панихиду по невинно убиенному отроку Андрею отслужил почетный председатель «Двуглавого орла» отец Федор Синкевич. Когда певчие хора Союза русского народа отошли от могилы, студент Владимир Голубев принял деятельное участие в установлении массивного дубового креста. Вокруг плескались на ветру знамена черносотенных союзов. Голубева радовало, что в Киеве было много монархических обществ, но до слез огорчало, что патриоты никак не могли объединиться. Вот и сейчас, едва начали произносить речи, вспыхнул скандал. Стоило отцу Михаилу Алабовскому упомянуть о том, что на экстренном заседании губернского отдела Союза русского народа было решено обратиться за помощью в расследовании изуверского убийства к правым депутатам Государственной думы, как среди черносотенцев раздались возмущенные голоса:

— Что могут депутаты-обновленцы? Лижут зад Столыпину, этому жидовскому батьке! Надо бить челом Государю…

Голубев устыдился этих неуместных препирательств, и когда подошла его очередь говорить речь, встал у могильного холмика и дрожащим от волнения голосом воскликнул:

— Крест за моей спиной. На нем начертано: «Андрею Ющинскому от киевского отдела Союза русского народа». Лучше бы начертать: «От всех православных русских людей». Вспомните августейшее напутствие: «Объединяйтесь, русские люди! Я рассчитываю на вас». Как же мы, верноподданные, исполняем государеву волю? Устраиваем распри над свежей могилой в то время, как изуверы готовят христианским детям новые гробы! Клянусь жизни не пожалеть, чтобы найти злодеев и успокоить душу невинно убиенного дитяти!

Произнесенная срывающимся голосом клятва произвела фурор. К студенту подходили люди, жали ему руки.

— Вы правы, мой юный друг, — говорил Адам Любинский, председатель киевского губернского отдела Союза Михаила Архангела. — Жиды подбрасывают нашим горе-пинкертонам одну лживую версию за другой. Calomniez, calomniez! Клевещите, клевещите! Что-нибудь обязательно пристанет!

Стоявший рядом с ним грузчик, член Союза русских рабочих, подхватил:

— Колом их, колом! Це вы, пане, дюже гарно гуторите. Русскому человеку плюнуть некуда. На пристань не суйся, артели грузчиков сплошь из жидов и нанимаются за гроши.

Адам Любинский отвел Голубева в сторону и таинственно зашептал:

— В моем распоряжении имеется редчайший документ, проливающий свет на историю ритуальных убийств. Могу одолжить вам на время. Манускрипт на латыни, но вы наверняка разберете.

Голубев положил в карман свиток и поблагодарил. Кто-то тронул его за локоть. Студент обернулся и увидел невысокую женщину в черном траурном одеянии. Лихорадочный румянец на щеках выдавал несомненную чахотку. Задыхаясь от кашля, женщина сказала:

— Паныч, миленький, я — Наталья Ющинская, тетка убитого Андрюшеньки. Слышала, як вы поклялись пошукать злодеев. Помогите, Бог вас отблагодарит!

Наталья сквозь слезы рассказала о погибшем мальчике. Из ее бесхитростного повествования Голубев узнал, что, распростившись с надеждой завести собственную семью, она перенесла нерастраченную любовь на племянника. Дав себе слово вывести Андрюшу в люди, она поместила его в Софийское духовное училище. В случае успешного окончания училища мальчик смог бы поступить в духовную семинарию.

— Андрюша выбрал пастырскую стезю? — расспрашивал Голубев. — Чем его привлекал священнический сан?

— Як же? — удивилась Наталья и бесхитростно пояснила. — Андрюша був розумний хлопчик. Вин знав, шо пойдешь по этой линии, всегда будешь сытый, с панами будешь знаться. Тильки не привел Господь!

В училище Андрея прозвали Заднепровским, потому что он каждый день приходил в Киев по Цепному мосту из Предмостной слободки, расположенной за рекой. Мать и отчим мальчика снимали жилье на одной улице, а Наталья с бабкой поселились на другой. С малых лет Наталья клеила коробки, причем в последнее время работала исключительно на шляпный магазин Манделя.

— Бачили, верно, первое шляпное заведение на Крещатике, — с гордостью подчеркнула она. — Мандель ценит меня, поручает робить самые дорогое футляры, обклеенные бархатной бумагой.

По словам тетки, Андрюша большую часть времени проводил в её доме, но незадолго до Пасхи в магазин привезли парижские шляпки весеннего сезона. Чтобы сделать футляры к сроку, Наталье пришлось обратиться за помощью к своему брату Федору Нежинскому, перебивавшемуся случайными заработками. Брат временно перебрался к Наталье, и вследствие этого племяннику пришлось ночевать у матери. Вечером 11-го марта Андрей занес четверть фунта кнопок-пистонов, купленных в городе по поручению тетки. Оставшийся на сдачу пятак она подарила племяннику. На следующий день, 12 марта, после занятий в училище мальчик должен был ожидать тетку на Крещатике, чтобы помочь ей выгрузить футляры и обвязать их лентами. Обычно они встречались у входа в магазин, но на сей раз Андрюши не было.

— Я его, бедняжку, обругала, а он, бедненький, об это самое время лежал зарезанный… — взрыдала Наталья и зашлась в надрывном кашле.

В тот день она долго провозилась со сдачей заказа и вернулась в Слободку поздно вечером. Тетка думала, что мальчик у матери, а мать решила, что он заночевал у тетки. Поэтому Андрюшу хватились только утром следующего дня. Александра Приходько отправилась в город на поиски. В Старокиевском участке ей посоветовали сходить в анатомический театр, посмотреть, не зарезало ли мальчика трамваем. После этих слов мать упала в обморок, и ее пришлось отливать холодной водой. На следующий день к поискам Андрюши был привлечен брат Федор, а Наталья послала сестру в редакцию «Киевской мысли» напечатать объявление о пропаже мальчика.

— Я дала Сашке пять рублей заплатить за объявление, но в редакции сказали, шо они объявления о пропаже людей печатают бесплатно. Мы тогда подумали: есть же добрые люди на свете. Як вони вывернули!

— Были ли у Андрюши знакомые из жидов?

— Як ни було? Андрюша дружил с мальчиком Арендарем, выменивал у него голубей. Но Арендари людины добрые. Да и негде в Слободке зарезать, то в Киеве его загубили. Не знаю, на кого и подумать? Пошукайти злодеев, паныч. Господь вам воздаст!

Поговорив с теткой Ющинского, студент решил осмотреть пещеру, в которой нашли тело убитого. Причем осмотреть сейчас же, немедленно. Такой у Голубева был характер. Если уж он чем увлекался, то забывал обо всем на свете. Он вышел за ограду Лукьяновского кладбища и двинулся в сторону Загоровщины. Из-за плохого знания местности он изрядно поплутал и вышел в глубокий и сумрачный Бабий Яр, но потом, глянув на солнце, сообразил, что взял слишком вправо, и через густые заросли и поваленные деревья выбрался на Багговутовскую улицу. На этом древнем пути, шедшем от Подола по склонам Юрковицы, сахарозаводчик Лазарь Бродский построил лечебницу для евреев. Она состояла из нескольких двухэтажных и трехэтажных зданий, стоявших в некотором отдалении друг от друга. По дорожкам прогуливались больные. Неподалеку находилось еврейское кладбище, и Голубев увидел печальное шествие. «Носить вам не переносить!» — мысленно напутствовал он похоронную процессию.