Его последние дни - Рагим Эльдар оглы Джафаров

— спросил наконец санитар.

— Нет, но у нас тоже так говорили.

— Ясно. — Он, кажется, потерял ко мне интерес. — Ну че, чай будешь с ништяками? Волонтеры притаранили.

— Давай.

Он ушел. Я встал с кровати, осмотрел ее критически. Почему-то меня стал раздражать беспорядок, и я аккуратно заправил одеяло. Отжался несколько раз, чтобы чуть-чуть взбодриться. Умылся холодной водой.

К этому моменту как раз вернулся санитар. Он завис около тумбочки с подносом и кивком головы указал на книги, занимающие все место. Я подчеркнуто неторопливо, по одному экземпляру переложил их на кровать. Денис поставил поднос с алюминиевой чашкой чая и тарелкой печенек. Собрался уходить.

— Погоди. — Я остановил его. — Есть пять минут?

— А чего надо?

— Ну расскажи, как тут все устроено, как мутить всякое, с кем договариваться?

Он с сомнением посмотрел на меня, как бы решая, стоит ли мне доверять. Даже затылок почесал от перенапряжения.

— Угощайся. — Я указал ему на печенье.

— Да я уже все самое вкусное сточил, тут шляпа осталась, — без зазрения совести отмахнулся он.

— Ты мне торчишь так-то. Не забыл?

Денис посмотрел на меня немного обиженно:

— Ну и че тебе надо намутить?

— Телефон.

— Ну ты и дурак. — Он усмехнулся, в этот раз слово «дурак» прозвучало в прямом смысле. — Попроси доктора, он тебе даст.

— Эм-м… — Я растерялся. — То есть можно?

— А че, так можно было? — спародировал героя знаменитого анекдота Денис. — Можно, если доктор разрешит. А он разрешит, если ты не совсем дурак.

— А ручку и бумагу?

— А ручку нельзя.

— Почему?!

— Потому что ручку можно засунуть в очко, а телефон нет. Были бы ручки такого размера, как телефоны, проблем не было бы.

— Ясно…

Денис оглянулся на дверь, потом сел на стул и спросил.

— Еще какие вопросы?

— Ну как тут все устроено? Меня из изолятора скоро в общую палату переведут. Что там надо знать? Какие особенности, традиции, правила? Ну, типа, как в хату входить?

— Да ничего особого, там всем пофиг на тебя. Есть сейчас один нестабильный, но так, относительно. Там, кстати, твоих несколько.

— Моих? — не понял я.

— Ну, пограничники с попыткой суицида.

— Я симулянт, я заехал, чтобы книжку написать, — возразил я.

Забавно, но с каждым разом эта фраза давалась все легче и уже не вызывала никакого стыда. Я даже успел поставить мысленную пометку — подумать об этой новой идентичности «Симулянт».

— Ага, писатель там тоже есть, — усмехнулся Денис.

— Кто? — заинтересовался я.

— Рулев.

— Не знаю такого, — как-то даже расстроился я.

— И никто не знает. Это он думает, что он писатель. Шизик. Он непризнанный гений, а все его идеи воруют. Ты ему книжки не давай, а то он расстраивается, что очередную идею украли.

— Ясно, а что по поводу покурить?

— Выйдешь из изолятора, можно будет что-нибудь придумать, а пока — не вариант.

— У вас тут санаторий какой-то, а не дурка, — заметил я.

— А ты что ждал? Смирительные рубашки и галоперидол? Ужасы карательной психиатрии? Ну, мож, буйных и органиков обкалывают, но вот в таких отделениях — себе дороже. Засудят на раз-два. Так что тут реально санаторий. Даже занятия интересные.

— Какие занятия?

— Ну, там, арт-терапия, трудотерапия, физо-шизо.

— Серьезно?

— Угу, тут движухи знаешь сколько? Волонтеры постоянно приходят, настольные игры, лекции, мастер-классы, хошь — развивайся, хошь — нет.

Я медленно взял кружку и отхлебнул невкусный чай. Я почувствовал, что меня обманули. Хотя очевидно, что обманул я себя сам.

— Весело.

— Все, вопросов больше нет?

— Нет, спасибо.

— Ну удачи!

Денис вышел из палаты. Я попробовал печенье. Вкусное. Кажется, домашнее. И почему-то от этого стало удивительно паршиво. Как так вышло, что из всех возможных вариантов изучения психушки я выбрал самый безумный? С одной стороны — это, конечно, опыт намного более обширный, чем просто прийти на экскурсию, с другой стороны… Я так и не смог сформулировать, в чем именно моя претензия.

Вместо этого решил взять за основу само чувство обиды и писать из него. В конце концов, во время работы над книгой часто бывает так, что я не успеваю разделить переживания героя и свои собственные. Может, это и не я обижен вовсе.

Итак, с базовой концепцией книги я вроде определился, хотя, конечно, не могу сказать, что понимаю, зачем делаю ее такой сложной. Для чего вся эта рекурсия, почему у меня возник герой в герое? Тот случай, когда могу легко это объяснить кому угодно, но сам не понимаю. И это скорее хорошо, чем плохо.

Я вернулся к недавнему сну. Нужно начинать с начала, а не с конца. Все, что происходит во сне, так или иначе продукт моего сознания, значит, где-то внутри меня есть такая позиция. Другой вопрос — что она значит? Нужно писать биографию героя линейно? От рождения и до психушки? Но тогда первая половина книги не будет работать. Учитывая, что все должно писаться по канонам, то заряды сцен должны чередоваться. Положительная сцена, отрицательная сцена. Никто не будет сопереживать сотне страниц чужого нытья и страданий. Это просто психически тяжело. И скучно.

Пойти в обратную сторону? От психушки? Если подумать, рассматривать историю человека не как условную линию от рождения до смерти, а как сумму восприятия даже логичнее. Допустим, прямо сейчас я в плохом настроении и все свое прошлое вижу в негативном свете. Это нормально. В каждый момент времени я фактически переписываю свою историю, в зависимости от состояния. Поэтому началом биографии стоит настоящий момент,