Пустота – это радость, или Буддийская философия с прищуром третьего глаза - Артур Пшибыславски

В Тибете, где преобладают прекраснейшие горы, снег и пустота, последняя стала главным природным богатством, используемым для создания необычайной философии, которая извлекла все главные следствия из текстов авторства Асанги и Майтрейи, Манджушри и Нагарджуны, а также таких сутр, как Ланкаватара. Кристаллизации наиболее полной трактовки пустотности помог философский спор между тибетской буддийской школой, называемой Гелуг (главой которой является Далай-лама), и школой Карма Кагью (которую возглавляет Кармапа)[38]. Если кто-то называет себя «гелугпа», что означает «добродетельный», он наверняка может иметь больше склонностей к суровой дисциплине (монастыри Гелуг славятся этим) и к ортодоксальной трактовке пустоты, особенно когда главной практикой становится изучение текстов и ведение дебатов, а не медитация. Если же, наоборот, упор делается на медитативный опыт, который благодаря глубокому пониманию философии с течением времени становится более спонтанным, то и трактовка пустоты окажется гораздо менее профессорской и намного более радостной. Эти два подхода назвали соответственно рангтонг и шентонг.

Рангтонг дословно означает «лишенный самого себя» в смысле отсутствия сути, которая гарантировала бы существование. Этот подход нам уже знаком по беседам о столе с отломанными ножками. Но вы наверняка согласитесь, он суров и язвителен, особенно если мы ранее принимали крайне реалистичное отношение к миру, а буддийская философия должна была послужить противоядием этому. Если мы верим в абсолютную реальность вещей, то, даже соглашаясь с простой буддийской логикой и признавая, что невозможно найти сущность, мы испытываем неудовлетворенность, разочарование и ностальгию по реальности вещей. Мы сожалеем об отсутствии их честной сути, которую предполагали раньше. Тут очень подойдет понимание пустоты в соответствии с взглядом шентонг, благодаря которому оказывается, что мы не только не потеряли, а наоборот, нашли, и к тому же очень многое. Вместо того чтобы сокрушаться из-за утраты сущности вещи, которой вовсе никогда и не было, теперь можно радоваться реальности более богатой и многообразной. Она уже не ограничена внутренней сердцевиной, настойчиво заставляющей вещи постоянно быть одним и тем же. С этих пор ничто уже не будет таким же самым — пустота становится лекарством от скуки. Как же? А вот так:

Давайте посмотрим на явление с двух упомянутых перспектив. Вот это явление.

Кажется, это старая, скучная буква М, но именно так не позволяет ее представить ни позиция рангтонг, ни позиция шентонг. Начнем с точки зрения рангтонг и спросим в ее рамках, можем ли мы быть уверены, что это М. Если перевернуть книгу вверх ногами, окажется, что это W. Может быть, на самом деле я написал перевернутое W, а не М. Если бы эта вещь обладала сущностью, например, эмовостью, то благодаря своей внутренней детерминации всегда представала бы как М, перевернутая или не перевернутая. Никто бы сомнений не испытывал. Если же в явлении мы не можем найти ни эмовость, ни дубльвэвость, скорее всего, оно их лишено. Само в себе это ни М, ни W, оно становится ими в зависимости от положения книги. И все же жаль, что это не М, ведь на М начинается много милых слов, — скажет кто-то, расстроившись. Вместе с констатацией отсутствия сущности мы потеряли главное в этой вещи, а впоследствии и саму вещь, которая кажется теперь лишь туманным, неопределенным явлением — не то М, не то W. Эта вещь теперь — рангтонг, то есть пуста в том смысле, что лишена самой себя. Конечно, теперь мы можем внушать себе, что от нас ничего не зависело, но сейчас мы знаем, почему уже не важно, и никогда больше… Но наверняка останется чувство неудовлетворенности (как после покупки столоподобного товара), особенно если наш ум склонен к развлечениям и просто любит радоваться богатству мира. Суммируя, рангтонг означает фундаментальное отсутствие чего-то самого главного в вещи, ее сущности, делающей из нее вещь. Поэтому можно также сказать, что вещь сама себя (тиб. ранг) лишена, или пуста (тиб. тонг).

А теперь точка зрения шентонг.

Мы не только можем перевернуть книгу вверх ногами, но и повернуть против часовой стрелки на 90 градусов. Теперь это ни М, ни W, а греческая буква сигма — ∑. И теперь мы не огорчимся, что это не М само в себе, потому что, во-первых, это явление очень хорошо выступает в роли М, несмотря на то, что в нем нет эмовости, а во-вторых, именно поэтому может выступить также и в роли W, и именно поэтому может выступить в роли сигмы. Вместо одной вещи с сущностью у нас есть целых три вещи, правда, без сущности, но математика неумолима: 3 больше, чем 1. Именно потому, что явление не существует детерминированным изнутри, оно может быть настолько многообразным. Либо даже еще более многообразным, потому что если на М смотрит неграмотный, он увидит только четыре черточки, а другой неграмотный увидит две сломанные палочки, а для третьего это будет одна длинная черта, согнутая на четыре и т. д. А потому и грамотные, и неучи могут ругаться, и даже не только в собственных кругах — спор может возникнуть даже между обеими фракциями. Это метафизический спор, возникающий из-за попытки ответить на вопрос «Что это такое?», который, во-первых, предполагает какую-то вещь, а во-вторых, еще и ее существование. Более того, к примеру, художник — не важно, как у него с чтением, — когда смотрит на М, может увидеть модерновый шедевр с необычной композицией направленного напряжения. Математик-извращенец в свою очередь увидит в М две целующиеся единички (признаюсь, это наиболее интересная опция, хотя такая же ненадежная, как предыдущие). Что же это такое

Не слишком ли сложно? Может, просто пятно чернил на бумаге? Но я не соглашусь на простую интерпретацию — когда я писал М (в какой там уже раз), то имел в виду не зачерненное поле в такой форме, а как раз белое поле вокруг, на которое вы не обратили внимание. Речь идет не о контуре, а о том, что он означает, не смотрите вообще на чернила, смотрите на то, что вокруг них. Когда вы видите черное М на экране своего компьютера, можете ли вы, положа руку на сердце, признать, что видите именно М, а не что-то иное? Ведь пиксели, складывающиеся в эту форму, как раз и не светятся, свет от них не доходит до глаза, который видит белый свет, исходящий от остальных светящихся пикселей. То есть, мы видим то, чего нет?

Если вам еще не наскучило, и вы все еще хотите осилить злосчастную пластичность простого, казалось бы, явления, задавая вопрос «Что это такое?», обратите, пожалуйста, внимание, что уже постановка вопроса указывает на поражение, потому что это ограничивающий вопрос. Ограничивающий что? Еще один плохой вопрос, потому что дело вовсе не в каких-то «что», хотя нам будет все труднее говорить об этом, или лучше сказать «об этом» в кавычках. Приглядимся к вопросу еще раз с самого начала.

Когда наш взгляд упал на

у нас было переживание этого

Сильная привычка ума приказывает нам сразу же замкнуть переживание в некоторых рамках. Например, в форме буквы М нашего алфавита. Если такое замыкание произошло, мы автоматически исключаем возможность, что это перевернутое W. Правда, через минуту мы понимаем — это может быть перевернутое W, но даже тогда, решив считать это явление образованием, одновременно являющимся и М, и W, мы автоматически исключили сигму и другие возможности, о которых уже упоминали. Значит, каждая минута восприятия или осознавания на самом деле является осознаванием чего-то, но это что-то — ограничение потенциала, временно назовем его первичным, который мог бы выступать как буква того или иного алфавита, как композиция из черточек, неприличная цифра и т. д. Следовательно, под всяческими определениями скрывается не столько нечто, сколько «нечто» в кавычках, что может оказаться произвольным нечто, к которому хотел бы привести наш ум. Произвольным нечто оно может быть как раз потому, что само не является никаким нечто, а обгоняет и создает возможность для нечто. Первичный потенциал в нашем опыте всегда остается ограниченным до определенной вещи, а его богатство сокращается до одной-единственной опции. Если М, то уже не W, если сигма, то уже не М и т. д. Подспудно мы чувствуем что-то или скорее «что-то», что больше, чем просто М или просто W, или другие перечисленные варианты. Это «что-то» само в себе не является, скажем, М, но не является не только потому, что лишено эмовости (рангтонг), но и потому, что оно значительно богаче всякой эмовости, оно в значительной мере большее «что-то». Воззрение рангтонг гласило, что М пусто — лишено М, провозглашало отсутствие сущности, и на этом все закончилось. Воззрение шентонг говорит, что М пусто — лишено М, потому что мы имеем дело не с отсутствием чего-то, а со сверхполнотой, которую фактически чрезмерно исполняет отсутствие сущности и которую наш повседневный ум всегда сокращает до одной опции. Пустота в значении шентонг невыразимо полна, невыразимо, потому что выразить все богатство словами невозможно, ибо сами они являются ограничением до какой-то одной опции. Первичное богатство само в себе, с которым мы контактируем в нашем ограниченном способе восприятия, не является само в себе ни М, ни сигмой, ни чем-либо иным. М и сигма, как ограничения, являются чем-то иным (тиб. шен), чем богатство само в себе, и именно потому это богатство называется шентонг, то есть пустое в смысле «лишенное чего-то иного», лишенное того, что им самим не является. Именно поэтому пустота в понимании шентонг уже не может вызвать грусти, возникающей из-за утраты чего-то самого важного. Ведь самое важное как раз осталось, но это однозначно является не сущностью вещи, а богатством, кипящим возможностями. То, что отпало, — не столько сущность вещи (ведь ее и так никогда не было), а все иное (тиб. шен), что не было тем, чем явление является в самой глубинной глубине. Взгляд рангтонг говорит, что вещи не обладают сущностью, а взгляд шентонг восполняет это воззрение, убеждая, что отсутствие прежде всего является отсутствием внутреннего ограничения, что выявляет еще более глубокое, чем сущность, первичное богатство происходящего явления.