Поступь Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Вокруг него забегал комбайнер. Тоже — редкость великая. Так-то людей, умеющих работать конными жатками, уже обучили в знатном количестве. А вот таких — для комбайнов — еще их было очень мало. Что-то покрутил. Где-то какие-то рычаги подергал. Залез внутрь, запустив привод шнека подачи зерна. И махнул трактористу.

Тот подкатил поближе.

Встал параллельно, выдвинувшись чуть вперед.

Небольшая пауза.

И комбайнер дал ход, включая жатку. Секунда — и тронулся трактор, идущий параллельным курсом.

Клим Дмитрич как-то сжался и прищурился, глядя как здоровенная махина наезжает на зрелую ниву. Секунда. Другая. И комбайн вгрызся в посев, начав его бодро скашивать, затягивая куда-то внутрь.

Еще несколько секунд и сзади посыпалась солома. Достаточно кучно и бойко.

— А зерно? — нервно спросил председатель, видя, что из трубы ничего не сыплется.

— Не спеши! — назидательно поднял палец вверх Дементий.

И верно.

Минуты через две, когда комбайн проехал почти четверть поля, посыпалось зерно. Бодро так. Словно желтоватая водица, ежели издалека смотреть.

— Отчего так?

— А вот так, — развел руками механизатор. — Там короб внутри стоит. Его на четверть часа молотьбы хватит. И комбайнер может включать по усмотрению своему сброс. Вот — проверяет. Сейчас должен выключить.

Так и произошло.

Раз — и все прекратилось.

Доехали до края поля. Повернули. Перекинули трубу подачи со шнеком на другую сторону. И снова тронулись…

Клим Дмитрич смотрел — да охал и ахал. Переживал. А как эти машины удалились проходов на десять от края поля — полез проверять чистоту работы. «Бороды» там искать, не скошенные то есть, участки. Просыпанные зерна. Браки молотьбы. И так далее.

Огрехи были. Их даже выискивать особо не потребовалось. Но умеренно.

— Столько зерна впустую, — покачал он головой.

— А сколько собрали? Видишь? Прицеп уже полон. Вон — сейчас второй трактор подгонит новый. Сколько на лошадях за это время бы собрали урожая?

— Потерь было бы меньше.

— Меньше? — усмехнулся механизатор. — Ежели перестоит хлеб, разве меньше? Зерно-то осыпается. Тут все быстро надобно делать.

— Да, бывает. — нехотя согласился Клим Дмитрич. — Но ежели всем навалиться…

— Один комбайн это поле уберет до обеда. А после — еще одно. Спокойно и без спешки. Сколько бы убирали конными жатками? А если дождь? А если град? А если еще какая беда? Про уборку руками, и не говорю.

— Неужто он нам нужен всего на несколько дней в году?

— А отчего нет? В остальное он еды не просит. Зато, когда надо, выехал и быстро все собрал…

Так и пререкались.

Не сильно, впрочем…

— А вообще… Клим Дмитрич, чего ты бурчишь-то? — улыбнулся Дементий. — Мог бы ты еще двадцать лет о чем-то подобном помыслить? Ты же, как и я — из крестьян.

— Так-то да… — как-то нараспев ответил председатель.

Село действительно изменилось.

Эти относительно небольшие агропредприятия — колхозы стремительно развивались. Отчего за счет более совершенной агротехники, новых культур и прочего продовольствия стало сильно больше. И жизнь стала сытнее. А в купе и с системой государевых складов — еще и с голодом почти поборолись. Но главное — крепостных не осталось. Вообще. Ни одного. Клим Дмитрич еще по осени прошлого года прочитал в газете — кончились.

Сначала после бунта стрельцов в 1698 года царь наказал за попустительство церковь, забрав и угодья великие ее, и всех монастырских крестьян. Обратив оных в государственных — считай вольных. Да, ежели кто посеял что по весне, то до сбора урожай — сиди на месте и трудись, особливо ежели ряд какой заключил. И лишь после страды уходи куда пожелаешь. А ежели по весне ничего не сажал, то и спроса никакого — каждый что вольная птица.

Потом же стал переводить помещиков на денежный оклад, кормовой да вещевой. Отчего буквально за десять лет в России не осталось ни одного помещика и поместного крепостного. Ну и, наконец, дожал к 1713 году крупных землевладельцев, вынудив и их освободить своих крестьян.

Да — не всех с землей.

Да — не всех на добрых условиях.

Но тем, кто желал, помогал переезжать на свободные земли. А там — хочешь — сам живи, а хочешь — поступай на работу в колхозы, которых становилось все больше и больше. А можно и в артель какую податься или еще куда. Полная свобода действий.

Слуги и батраки, конечно, остались. Куда без них? Но все на вольном найме. Подневольных более не имелось…

Не всем, конечно, такое было по нутру. Особенно из числа высшей аристократии, но царь как-то это уладил. Точнее царевич. Среди простого люда упорно ходили слухи, что это не Петр Алексеевич то делал, а сынок его Алексей Петрович. И будто бы его князья да бояре боялись как огня. Хотя Клим Дмитрич в то не верил. Как же сыну-то поперек отца идти? А значит, что? Правильно — и царь за то стоит. Алексей Петрович же лишь помогает ему в том…

— Да… — снова произнес председатель.

— А на зерно это просыпанное плюнь. Оно того стоит. Да и немного его… — добродушно подвел итог Дементий.

* * *

Бывший градоначальник Москвы мерно покачивался в вагоне. Первом вагоне в этих краях. Пассажирском. Его сюда привезли, чтобы работников возить из Охотска к разработке бурого угля. Все остальные вагоны в этом составе были грузовые.

Да и состав был один.

Всего один.

Он подъезжал на станцию.

Паровой экскаватор нагружал его добытым углем. Подчищали пути, чтобы уголь на рельсах не лежал. И он отправлялся обратно. Не так быстро, конечно, как хотелось бы. Но каждые два дня состав прибывал к Охотску и там разгружался. Борт отваливали и высыпали навалом. А потом трактором растаскивали.

Ну и по новой.

— Десять верст[1]… каких-то десять верст пути. А сколько они нам пота стоила… — тихо произнес бывший градоначальник Москвы.

— И сколько его еще пролить придется, — грустно произнес ехавший с ним инженер.

— Думаешь каждый год ремонтировать?

— А как же? Места то тут какие?

— А может обойдется?

— Да кто его знает? Только месяц, как запустили.

— Участок, что по прошлому году проложили, пока цел.

— Так-то да… — пожал плечами инженер. — Но ты сам видел, как порой тут дома корежит. И не только дома.

— Корежит… да… — покивал воевода Охотска. — Слушай, а отчего?

— Оттаивает земля, а потом замерзает. Она же неглубоко оттаивает. Земля там сыростью напитывается. Вот по зиме ее и вспучивает.

— А ежели… как это… столбы вбивать?

— Какие столбы? Сваи?

— Да. Вот под пути их вбивать. Или лучше каменные. Чтобы они стояли на той земле, что не оттаивает? А поверх уже шпалы с рельсами класть. Слышал я, что так на плотинах сделали.

— Там-то да… — инженер задумался. — Но там… хм…

— Что там?

— Дорога-то малая, короткая совсем. Там можно хоть все бетоном залить.

— А может и нам?

— Откуда же нам столько бетона взять?

— Я в журнале читал, что от Москвы такую дорогу тянут к Нижнему Тагилу. Плитами ее бетонными выкладывают. А тут нам надо то всего десять верст. Государь чай не откажет. Польза же великая.

— Здесь так не выйдет. Плиты толще потребуются. И на столбы укладывать балки надобно будет, чтобы распределить нагрузку… — задумчиво произнес инженер. — Сильно дороже будет.

— Всяко же лучше, чем каждый год ремонтировать. Мы, правда, не начали еще, но ежели начнем — беда.

— Черт его знает, — почесал затылок его собеседник. — Это прям очень сильно дороже. Пойдет государь на это али нет — не ясно. Тут посчитать нужно. Крепко посчитать…

— Так посчитай. Напиши. А хочешь, я напишу, приложив свое письмо?

— Не понимаю я тебя Прохор Ильич. Ты же на будущий год в Москву поедешь. Ссылка твоя на исходе. Зачем тебе сие?