Я сделаю это для тебя - Тьерри Коэн

— Что значит — снова? — прошипел Сюма в микрофон.

— Ладно, проехали. Ты возвращаешься в эфир через десять секунд.

Эрик раздраженно сорвал наушник и бросил его себе за спину. Инженеры удивленно переглянулись, потом один из них сделал знак, что можно начинать.

— Повторю, у нас нет никакой информации ни об этом человеке, ни о тех, кто его похитил, ни об их требованиях. Специалисты по борьбе с терроризмом проведут тщательный покадровый анализ записи. Оригинал в настоящий момент уже доставлен в Министерство внутренних дел. Однако, судя по всему, все это не розыгрыш и не шутка. Манера съемки и способ доставки напоминают почерк мусульманских экстремистов. Напоминаю: до сегодняшнего дня ничего подобного на территории Франции не происходило.

— Он совсем рехнулся! — Шарль был в ярости. — Ну что, довольны? Я был против, а вы позволили ему действовать… Будет ужасный скандал…

В режиссерской аппаратной наступила тишина.

Красная от злости Изабель подняла брови, выражая свою растерянность:

— Эрик должен был читать наш текст! Почему он все изменил?

— Потому что обожает лезть на рожон! Посмотрите на него: он обезумел… от радости.

Эрик Сюма продолжал произносить свой текст. Он написал его сам, закрывшись в кабинете, когда принял решение «оседлать» событие, отметить его своим фирменным знаком. Он был уверен, что это настоящая сенсация, история, которая в ближайшие недели будет волновать всю Францию и даст ему почувствовать забытый вкус славы. Дело о захвате заложника — его последний шанс. Пытаясь оправдаться за то, что так поступил с коллегами, Эрик убедил себя, что действует и в интересах канала тоже, а в случае провала возьмет всю ответственность на себя и уйдет в отставку.

— На данный момент это все. Сотрудники нашего канала продолжают внимательно отслеживать события, чтобы предоставить вам в ближайших выпусках как можно больше информации.

В аппаратной ассистент позвал к телефону главного редактора:

— Изабель, это площадь Бово.

— А вот и неприятности.

Даниель

Я схожу с ума! Я без конца повторяю себе эту фразу. Я схожу с ума! Я понимаю это, когда прихожу в себя и обнаруживаю, что лежу голый на ковре и напеваю незнакомую мелодию или сижу за столом, ткнувшись лицом в тарелку с холодными объедками. Я вижу перед собой страницы сценариев, один глупее и фантастичнее другого, и не помню, чтобы писал их. Пустая бутылка на полу, мерзкий вкус во рту и чудовищная головная боль подтверждают, что я пил. Я больше не справляюсь с собой, не могу работать с клиентами, придумываю отговорки, то отменяю, то переношу встречи. Кейт безропотно взял все на себя. Салливан звонил сегодня утром несколько раз. Я не ответил. Неужели клиент успел нажаловаться?

* * *

Родители помирились с Бетти, когда мы решили пожениться.

Я считал свадьбу делом будущего, счастливым событием, которое когда-нибудь потом, увенчает нашу любовь. Меня все устраивало, наше счастье не нуждалось в подтверждении, в сертификате соответствия, но, когда Бетти приняла решение, я легко согласился. Я доверял ее суждениям, желаниям и интуиции. Думаю, она хотела утвердить меня в социальной роли, чтобы я взял на себя ответственность и не откликнулся в один прекрасный день на зов свободы. Бетти понимала, как сильно я ее люблю, но время от времени спрашивала себя, перевесят несколько месяцев страсти и совместной жизни годы моей бродячей жизни или нет. Она торопила события еще и потому, что хотела поставить родителей перед свершившимся фактом, навсегда лишить их надежды, что когда-нибудь она от меня уйдет.

Бетти оказалась права.

После свадьбы перед нами открылось безбрежное будущее. Я почувствовал себя настоящим мужчиной, отвечающим не только за себя, но и за семью. Родители Бетти поняли, что решение дочери окончательно и бесповоротно, и сдались. Меня пригласили на обед, и мы зарыли топор войны, но я хорошо помню свирепый взгляд отца Бетти и любопытство в глазах матери. Я тогда был всего лишь начинающим торговым агентом — с перспективами, но без денег. Уважение тестя и тещи росло пропорционально увеличению моих доходов.

Мы решили устроить скромную церемонию, чем несказанно порадовали родителей: им не пришлось краснеть от стыда перед своими друзьями и знакомыми.

Помню выражение их лиц при виде зала в глубине ресторана, где толпилось человек тридцать гостей. Когда ребята подошли их поприветствовать, моя теща тут же сняла серьги и кольца: от нее не ускользнул оценивающий взгляд Витто. Никогда не забуду, с каким высокомерием они смотрели на моего пожилого, застенчивого отца, а тот смущался и чувствовал себя неловко с новыми родственниками: ну еще бы, он — какой-то там мелкий чиновник, а они — утонченные зажиточные буржуа. Но главное и самое счастливое мое воспоминание — красавица Бетти в простом белом платье.

Мой отец готов был сдувать с Бетти пылинки. Он надеялся, что наше семейное счастье продлится дольше, чем его собственное. Когда Бетти пригласила его на вальс, он стал пунцовым от смущения, неловко встал и подал ей руку. Они закружились в танце, папа совершенно воспрял, и я увидел на его лице улыбку. Наверное, он воображал, что кружит в танце любимую жену.

Мои друзья, с которыми я теперь встречался раз в неделю — мы заходили вечером в «Маленький Париж» выпить по стаканчику, — тоже сплясали с Бетти. Они восхищались, и завидовали, и благородно прощали разлучницу, раз уж она делала меня таким счастливым.

Парни весь вечер развлекали гостей. Они устроили безумные пляски, но я знал, как им грустно. Мы расставались, я уезжал в Париж, и этот вечер был прощальным.

Когда последний гость простился и покинул ресторан, друзья подошли ко мне, и лица их были печальны. Я тогда не знал, что мы нескоро увидимся. Мы ничего друг другу не сказали, ничего не решили, но они всё поняли. Там, куда я собирался, жили по другим законам, и эти законы им не подходили.

Диджей собирал оборудование, все мы были слегка пьяны и переполнены чувствами, и они на свой манер, не очень умело, но гордо выразили мне свою любовь, хотя прежде мы считали это недостойным мужчин и даже не обнимались при встрече или расставании.

— Позаботься о себе, братишка, — велел Соломон. — Мне будет тебя не хватать.

— Мы вообще-то не так далеко уезжаем, — ответил я, — Париж в двух часах езды на поезде.

Он кивнул и печально улыбнулся.

— Вспоминай о нас, — буркнул Реми. — Хоть иногда.

— Да, думай о нас, — шепнул мне на ухо Витто и пошутил: — Окажешься среди богатеньких, дашь нам наводку…

— Я поступлю как ты, — бросил мне Набиль, — женюсь на такой же классной бабе и остепенюсь.

Бартоло промолчал. Повернулся ко мне спиной, поднял на прощанье руку и вышел.

Мои друзья.

Люди чести.

* * *

Мохтар Эль-Фассауи.

Тридцать два года, высокий, стройный плейбой в сшитом на заказ костюме с кейсом «Вуиттон». Я узнал его в первый же визит к дому шейха. Прочел о нем статью в газете, где о нем писали как о бизнесмене с сомнительной репутацией. Его подозревали в вымогательстве, отмывании денег и других финансовых нарушениях, но проблем с правосудием у него никогда не было.

За две недели он трижды побывал у шейха. Встречи более чем странные, учитывая разницу в образе жизни. Эль-Фассауи воплощал в себе все, с чем боролся шейх: ассимилированный араб, жадный до денег и красивых женщин, оскорбительно высокомерный, даже презрительный в отношениях с религиозными деятелями, считающий мусульман ретроградами и предпочитающий им жителей западного мира с их беззаботностью, культом удовольствий, любовью к роскоши, блеску, искусству.

Тем не менее принимали Эль-Фассауи весьма обходительно. Телохранители обменивались с ним шутками. После первого визита шейх даже проводил его до двери — я видел это в окно. Эль-Фассауи простился с ним очень уважительно. В следующий раз он явился с человеком, которого охранники шейха явно видели впервые, но обыскивать не стали.

Мне кажется, этих двух людей объединяют сугубо деловые отношения.

Деньги, власть… Когда идеология покидает заоблачные дали, она становится уязвимой.

Этот путь может оказаться перспективным.

* * *

Я сидел, застыв в неподвижности, и смотрел на Бетти так, словно видел ее впервые, а мой мозг пытался осознать совершенно немыслимое известие.

Как мы будем жить втроем в этой комнатенке? Сумею ли я стать отцом, не успев повзрослеть? Почему мы не были осторожней? Эти идиотские, хоть и резонные вопросы мешали заметить застенчивую улыбку Бетти, звавшую меня проявить радость, разделить ее чувство.

Мы уже говорили о том, чтобы завести детей, но я считал, что мальчик должен появиться на свет только после того, как я получу достойное место, заработаю денег и мы сменим квартиру. Конформистская логика мелкого буржуа, коим я и стал. Но мне были так необходимы порядок и четкая система отсчета, чтобы двигаться вперед, что эта новость грозила нарушить равновесие моей жизни.