Мы, значит, армяне, а вы на гобое - Николай Климонтович

Потом она расспрашивала о нем: я о вас уже кое-что знаю, но скорее сторону формальную… И он разлился соловьем; воздал должное своему инструменту, ведь гобой никогда не теряет настройку, по нему настраивают весь оркестр, гобоист перед концертом уже на эстраде берет ля первой октавы, а другие исполнители подстраиваются…

– С Возрождением все понятно. Но, как ни странно, из наших композиторов один лишь Чайковский уделял гобою столько места. Ну, Мусоргский, ну, Стравинский. Я их люблю до беспамятства, но Чайковский, можно сказать, держал гобой всегда в уме… Сцена письма в "Онегине" начинается с партии гобоя – вы помните? – Он напел. – И почти все симфонии: "Зимние грезы"… И тема любви в "Лебедином"…

Она слушала со странной полуулыбкой, будто он ей напоминал кого-то, быть может, когда-то бывшего ей милым, иногда вставляла а я не знала – из вежливости, конечно, всё она знала, жила в такой музыкальной семье, мелькнуло у Кости. Попросила сыграть что-нибудь. Он вынул гобой и стал тихо и элегически наигрывать концерт С major Вивальди, когда в дверь резко постучали.

– Боже, кого это принесло? Наверное, соседи, – пробормотал Гобоист и пошел открывать.

Принесло его жену. Потом выяснилось, что сигнал sos подала Птицына: едва увидев Гобоиста и Елену, стала названивать Анне на сотовый… Анна оттолкнула мужа, вбежала в гостиную и принялась орать, как продавщица:

– Быстро, б…ь, собирайся и уматывай! Чтоб духу твоего здесь не было! Считаю до трех. – И она даже замахнулась на Елену сумкой.

Гобоист облился потом и в ужасе прикрыл глаза. Он отказывался понимать, что это злобное, грубое чудовище – женщина, с которой он прожил полтора десятка лет и его законная жена.

Елена поднялась и негромко сказала:

– Вы не хотите хотя бы поздороваться? Меня зовут Елена.

– Да насрать мне, как тебя зовут! – заорала Анна, исходя пеной. Она готова была броситься в драку.

Елена спокойно обогнула Анну, взяла сумку в прихожей, сняла с вешалки плащ. Положила руку на грудь Гобоисту – тому показалось, что Елена слегка качнулась:

– Не волнуйтесь. Провожать не надо. Позвоните мне, когда… когда уляжется…

Так начался разрыв Гобоиста с женой, растянувшийся, к его несчастью, слишком надолго. Так появилась в его жизни Елена.

Глава шестая

1

Как он и предполагал, в Москву он приехал только в четверг, но в квартиру попасть не смог – Анна поменяла дверной замок. Гобоист был взбешен. Он не взял с собой телефон – оставил заряжаться; пришлось попроситься к соседке – позвонить жене на работу. Поскольку соседка – пожилая мягкая интеллигентная женщина, но интеллигентность отнюдь не избавляла ее от любопытства – подслушивала в соседней комнате, Гобоист был корректен и краток: ты случайно закрыла дверь, но мне нужно переодеться, чтобы идти в институт, тебе придется подъехать… И так далее, один сироп. Анна согласилась встретиться: у нее много работы, пожалуйста, приезжай сам. Старый замок заклинило, скорее всего врала она, пришлось поставить новый, но у меня есть запасной ключ… Она явно остыла, давала задний ход.

Они встретились в кафе, сидели друг напротив друга. Гобоист смотрел на нее с некоторым недоумением. Так разглядывают привычную картину, писанную маслом, всегда висевшую перед глазами; и вдруг, однажды приблизившись, замечают кракелюры, и плохо прописанный угол, и то, что сверху чуть отошла рама…

Анна сказала:

– Что, раскопал новую бабу, которая слушает твои бредни? Да и нашел бы хоть помоложе… Впрочем, молодая смотреть тебе в рот не будет, молодой-то зачем млеть и изображать восхищение…

– Что? – рассеянно переспросил Гобоист.

Анна что-то еще несла в том же, ставшем привычным для нее, тоне, когда она говорила с мужем, и Гобоист вдруг подумал, что Елене он должен позвонить сегодня же, сейчас же, как только попадет в дом. И занервничал от нетерпения, он ведь должен извиниться за поведение… жены…

– Смотри, брошу я тебя, – сказала Анна.

Гобоист, так и не научившийся отчетливо понимать, что время течет, что люди меняются, что он отнюдь не любим, как некогда, был несколько удивлен. Он даже не совсем понял, о чем она. А когда сообразил, то вскользь подумал, что это был бы и не такой уж плохой выход.

– Почему?- спросил он механически.

– А достал! – был лапидарен ответ.

Произнесено это жаргонное слово было искривившимся ртом, с интонацией уличной девки, и Гобоиста опять поразило, как же его жена вульгарна. Он торопливо подхватил ключи, лежавшие на столике, быстро бросил деньги на стол и, даже не чмокнув Анну в щеку, опрометью потрусил к выходу. Взял такси и поехал в квартиру. Едва вошел -метнулся к телефону, на ходу извлекая книжку. Набрал номер, было занято.

Он стал бродить по квартире, озираясь, как гость. К удивлению Гобоиста, его вещей оставалось здесь не так много. Фамильный платяной шкаф – усадебный, прабабкин, с короной наверху, с дверцей карельской березы. Кабинет, некогда, в начале века, сделанный его деду на заказ. Дареные картины с подписями друзей и подруг-художников. Книги. Разумеется, всяческие светильники, что он покупал; шторы, что привез из арабской лавки под Монмартром; микроволновая печь, – это все пусть останется. Он возьмет лишь то, что было в его квартире на Дорогомиловке, как это называется – восстановит статус-кво. Все уместится в газель…

Он опять позвонил Елене. Ведь если ее не будет, ему придется уехать в свой одинокий Коттедж после занятий, так ее и не повидав. Тогда, тогда газель он закажет на вечер пятницы, придется вернуться, -впрочем, в пятницу тоже были дела в городе. И все это он думал невпопад, невнимательно, зная, впрочем, что ничего заказывать не будет…

Он еще раз набрал ее номер, и она взяла трубку сразу же, будто ждала его звонка. Гобоист что-то стал мямлить извиняющееся, но она прервала его, и о безобразной сцене с Анной так и не было сказано ни полслова. Он пригласил ее поужинать, она согласилась. Принял ванну, переоделся, причем напялил один из самых эффектных своих костюмов, яркую рубашку апаш – ни дать ни взять танцор танго. И после занятий снял в банке наличными тысячу долларов, разменял пятьсот, купил девять штук желтых чайных роз и стал дожидаться ее в вестибюле "Праги": этот ресторан любил еще его отец: был гуляка и, как говорят французы, человек воздуха.

2

Она опять слушала Гобоиста, чуть склонив голову, с улыбкой. И он испытывал тихое наслаждение, будто распрямляясь. Она слушала не как умная дама, мотающая на ус и всякую минуту готовая вставить что-то свое, но как женщина – впитывая. Он – в свои-то пятьдесят – будто взрослел с ней и говорил все тише и все серьезнее. Его отнесло почему-то на тему "Россия и Запад", и он пересказал ей один свой сон. Он оказался в метро, но названия всех станций были написаны по-английски. Причем когда он попытался прочесть, то понял, что это названия европейских городов. А ниже, под ними, – названия стран. И он вдруг сообразил, что это странное метро развозит пассажиров по аэропортам к тому или иному рейсу… Он проснулся с острым желанием – за границу, с вами такое бывает?

– Интересно, что вы были во сне именно в метро… под землей. Как будто ваше желание подпольно… Наше поколение навсегда напугано, мы ведь знаем, что такое тюрьма… Я впервые пересекла границу, когда мне было уже за тридцать. Я все думала перед тем, что уже никогда никуда не попаду… Я же еврейка.

Он сжал ее руку и налил ей еще шампанского.

И рассказал незамысловатую гастрольную историю. Как однажды он со своим флейтистом после концерта пошел в музыкальный бар. Хозяйка Валя была румынка. Когда они попросили десять порций текилы, убрали и потребовали еще столько же, она спросила: рус? А увидев их инструменты, на плохом английском объяснила, что сейчас придет Хуан. И он пришел. Это был красавец почище Иглесиаса, с длинными сине-черными индейскими волосами, венесуэлец, как потом выяснилось. С краю небольшой эстрады у него стояли разные инструменты: духовые, две гитары, валялись марокасы… И он заиграл. Божественно. Он менял инструменты, будто не прерываясь. Толстозадые мулатки танцевали с потрясающей пластикой, как на карнавале. Валя что-то шепнула ему на ухо, и Хуан сделал знак, чтобы русские подошли. Они стали играть втроем. Так я не играл никогда, говорил Костя. Под утро все поехали к Хуану, и они прихватили всю текилу, что еще оставалась в баре, и пришли другие ночные гости, и продолжалось веселье… Если ты нормальный парень, вот как ты или я, тебя встретят, поймут, напоят и все дадут, а если ты козел…

Она рассмеялась. Он заглянул ей в глаза и прервался, почувствовав, что несет что-то совсем некстати. Она смотрела на него чуть затуманенным и вместе с тем внимательным взглядом. И Гобоист чувствовал, будто отражается в ней, и, отраженный, был лучше, чем на самом деле: и тоньше, и глубже. По-видимому, под таким углом она держала перед ним свое зеркало. Он постепенно становился настоящим…