Чекист - Михаил Юрьевич Симаков

class="p">- Двигай на Николаевский вокзал, там стоит спецпоезд, куда сгрузим товар,- дал команду старший уполномоченный.- По пути заверни ко мне домой, захватим вчерашнюю поставку.

Притормаживая машину возле дома Ясенева в Кривоколенном переулке, стажёр спросил:- А разве не нужно было бы сначала оценить стоимость предметов, что мы вчера взяли?

- Нужно было бы,- признал бывший полковник.- Но у меня пока нет специалиста.- Произнося эти слова, Перекуров думал о Евлампии, которому он в будущем отводил именно такую роль. Вот только пока что привлекать его было рискованно. Корнеич -- вор в законе -- не потерпит прямой работы своего человека на ментов.

Старший уполномоченный достал ключ от квартиры и кивнул помощнику.- Пошли. Упакуешь чемоданы и погрузишь в машину. Завтра выезжаем в Петроград, а оттуда в Ревель.

Глава 6. Беседа об искусстве.

Советская Россия начала 1920-х гг. находилась, фактически, в блокаде -- дипломатической и торговой. Раньше всего эту блокаду удалось прорвать на балтийском направлении: в январе 1920 года между РСФСР и объявившей о своей независимости Эстонией начались переговоры, завершившиеся установлением мира и отправкой в Ревель, столицу Эстонии, торговых агентов. Они занимались продажей за валюту драгоценностей, антиквариата, картин, мехов, и закупками военного снаряжения, техники, медикаментов. Валюта переводилась также на зарубежные счета разных советских организаций.

По договорённости с наркоматами путей сообщения и иностранных дел, вещи для продажи доставлялись в Ревель на особом поезде, сопровождаемом сотрудниками ведомств, ответственных за их поставки. Тут были представители наркомвнешторга, Реввоенсовета, Коминтерна, и других структур.

Старший уполномоченный МосЧеКа Пётр Матвеевич Ясенев входил в группу, отвечавшую за вагон с ценностями, валюта от реализации которых должна были пойти на тайные заграничные счета непосредственно партии -- "золото партии", как он полушутя говорил про себя. Впрочем, этим занимались особо доверенные товарищи. Его задача была много проще -- распродать начинку пяти чемоданов -- в них уместились вещи, полученные от Корнеича и изъятые у банды Фрекса -- а затем передать чеки и валюту курировавшему его деятельность секретарю ЦеКа -- за вычетом доли хозяев вещей, посредников (фирмы Корнеича) и его собственной.

Ясенев занял диван в двухместном купе, а его помощник расположился вместе с охранниками в общем вагоне. В Москве к уполномоченному никто не подсел, и тот уже задавался вопросом -- не останется ли он в одиночестве до конца поездки, что было бы немного странно, учитывая число желающих любыми способами покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. Однако в Петрограде, перед отправлением поезда, когда Ясенев вернулся после прогулки в своё купе, он обнаружил там плюгавого человечка, устроившегося на втором диване и выкладывавшего на стол водку и закуски.

Попутчик представился старшему уполномоченному как "писатель Ваннерман" и вскоре они уже завели, под звон стаканов, беседу об искусстве.

В прежнем мире Перекуров почитывал художественную литературу, так что Ваннерман оказался для него собеседником интересным. Писатель, в свою очередь, был рад внимательному слушателю и увлечённо рассказывал о своём творчестве. Он похвастался, что одну из его повестей наркомпрос включил в список литературы, рекомендуемой для среднего школьного возраста, и Перекуров, напрягши память, вспомнил, что, действительно, в его время учительница читала им повесть Ваннермана "Лучший друг детей". Затем писатель стал похваляться связями в мире искусства. Рассказал о салоне Лили Брик, который посещали звёзды советской литературы -- а также, добавил он, бросил взгляд на кожанку собеседника -- ответственные товарищи. Перекуров, немного поразмыслив, понял, что его знакомец имеет в виду особоуполномоченного Агранова, восходящую звезду ВЧК, будущего героя крупных политических процессов 1930-х гг., который в послереволюционный период, так сказать, курировал советскую творческую интеллигенцию.

А писатель, окончательно опьянев, тем временем гордо сообщал о своих гонорарах, о своих знакомствах, о дядюшке из Америки, который год назад приехал в Советскую Россию, и, почти не зная русского языка, стал комиссаром Литературного института. Вслед за чем он выразительно и с жестикуляцией стал читать отрывок из своей новой революционной поэмы. Поскольку писатель уже еле вязал слова, Ясенев-Перекуров сумел уловить только общий сюжет повествования -- где в ледяной воде под огнём безжалостного врага тонул красный командир, которого ждала любимая, а свой дополнительный паёк под койкой он не жрал втихаря и за спины красноармейцев под пулями не прятался. Но, когда он выплыл, её убили, и сыновья у них не родились, и Эпохи Милосердия они вместе не дождались.

Услыхав знакомое название, Перекуров навострил уши и спросил у попутчика: не знаком ли он с Львом Борисовичем Фельдцерманом? Пьяно ухмыляясь, тот ответил, что они не встречались лично, но у них есть общий приятель -- и назвал фамилию, довольно известную в советское время. Как помнил Перекуров, один из представителей этой семьи был видным экономистом, редактором журнала "Коммунист", его сын стал олигархом, племянник -- кинокритиком. Брат родоначальника семейства, крупный писатель, во время войны дожидался Эпохи Милосердия в Ташкенте, откуда слал горячие приветствия доблестным бойцам Красной Армии. Его внучатые племянники, братья-близнецы, тоже пошли по писательской части.

Быстренько покрутив в уме все эти факты, старший уполномоченный понял, что ему в руки попал отличный материал на нового знакомого. Теперь писатель Ваннерман, как приятель родича троцкиста Фельдцермана из Ровно, был у него на крючке и мог, при надобности, без особого труда пополнить список "необоснованно репрессированных кристально честных коммунистов".

А тот, ничего не подозревая, заливался соловьём, сообщая, что его последнюю повесть читал нарком просвещения Луначарский, что её похвалил сам Маяковский, что её выдвинула на премию Ассоциация пролетарских писателей.

Материал было бы неплохо дополнить, и уполномоченный небрежно спросил:

- Изображаешь, значит, врагов революции как чертей из ада, а наших комиссаров -- как святых подвижников?

- Нет, для реализма добавляю, что и наши могут ошибаться, но хотят-то они хорошего, вот что главное. И рассказы выходят жизненные. Таковы принципы художественного творчества,- икнув, сообщил Ваннерман.

- Ну а доведись тебе оказаться на другой стороне, изображал бы, поди, комиссаров чертями из ада?- по-свойски подмигнул ему Ясенев, но писатель, словно внезапно протрезвев, остро глянул на чекиста своими чёрными глазами и ничего не ответил, только опрокинул в рот ещё один стакан водки и захрустел солёным огурцом.

Глава 7. Бизнес в Ревеле.

Спецпоезд пришел в Ревель рано утром. На перроне приезжих встречала группа субъектов, по виду типичных международных гешефтмахеров, с бегающими глазками и физиономиями плутов. Они, очевидно, имели уже отработанную технологию взаимодействия с поставщиками, поскольку сразу подходили к своим клиентам, получали от них списки предметов на реализацию и отбывали восвояси. К покинувшему вагон Ясеневу никто