Святая простота. Рассказы о праведниках - Владимир Михайлович Зоберн

некоторое время студенту пришлось услышать вежливые отказы, и он с десятирублевой бумажкой в руке, с тупым сознанием полной безнадежности, понурив голову, добрел до дому. Матери становилось хуже. Ненадолго хватило этих 10 рублей. Занятий не находилось. Студент рад бы был и дрова рубить, но и на это находились более сильные и умелые руки. Натерпевшись нужды и горя, видя, как мать угасает от истощения, он пошел побираться под окнами соседей. Он вымаливал гроши на лекарства, но окружающие были сами бедны и немного давали, а богатые не дали бы ничего.

Вот в таком состоянии пришла ему в голову отчаянная мысль — покончить разом с собою, чтобы не видеть более страданий дорогого человека, не будучи в силах их утолить, и не терзаться самому безысходной мукой. С этой целью и с твердым намерением прекратить свои мучения ушел студент ночью на набережную реки, решив броситься в воду.

Он помнит эту страшную минуту. В нем все застыло. Он не колебался. Смерть лучше этой невыносимой жизни. Матери все равно не жить. Кругом тишина. Вот он готов броситься в воду, как вдруг вблизи раздаются шаги.

«Ах! — подумал он. — Помешают, придется подождать». В эту минуту кто-то ласково и твердо положил ему руку на плечо и чей-то голос, полный любви и участия, произнес:

— Голубчик, пойдем ко мне.

Он не шевельнулся. Он, казалось, не слышал, но внутри, где была одна боль, эти ласковые слова как будто согрели что-то.

— Голубчик, пойдемте ко мне, — продолжал настаивать голос.

В нем слышалась и просьба, и властное приказание, но такое нежное, сострадательное, такое сердечное, что снова душу его что-то резануло, и словно отделилось внутри него что-то отболевшее. Бедняга еще раз услыхал тот ласковый призыв и, наконец, бессознательно двинулся за незнакомцем. Он не осознавал, что он делает, куда и зачем идет. Как под гипнозом шел он за своим избавителем, шатаясь и невольно передвигая ноги. Тот привел его в свой дом, пригласил в кабинет и придвинул ему мягкое кресло. Тут только молодой человек безотчетно рухнул лицом на стол и горько зарыдал. Долго рыдал он, и, казалось, слезы постепенно смывали все, что наболело в сердце, а ласковые слова незнакомца убаюкивали его. Добрый человек между тем приготовил ему постель, уложил его и успокоил холодным компрессом его горячую голову. Студент заснул в первый раз после многих бессонных ночей, заснул как убитый.

Когда он проснулся, было темно. Он вскочил, как ужаленный, вспомнив о матери.

— Где я? — вскричал он.

— У меня, — ответил, поднимаясь и подходя к нему, сидевший неподалеку священник. — Как я рад, что вам лучше. Я стал уже бояться, не заболели ли вы? Скажите, голубчик, что вас заботит? Скажите, пожалуйста.

— Мать моя при смерти, а я здесь, — угрюмо ответил тот.

— Поедемте к ней сию же минуту, — предложил священник, помогая ему одеваться, — что же с ней? Не отчаивайтесь, Бог даст — поправится!

— Ах, вы не знаете, — вырвалось у студента, и он смолк.

Но священник тихо, осторожно и настойчиво расспросил студента, и тому пришлось рассказать. Он не мог устоять против испытующего взора пастыря. Они вышли из дома, наняли стоявшего на углу извозчика и поехали по адресу, данному студентом.

Приезжают в одну из трущоб города, в большой дом с множеством квартир, и там застают больную женщину в плачевном положении. В тесной и нетопленной сырой комнате на плохонькой постели стонала в бреду мать студента.

Насилу отыскали огарок. Комната осветилась и стала еще непригляднее.

Священник подошел к больной, оглядел ее опытным взглядом и сказал, обратившись к студенту:

— Она больна от истощения, но не безнадежна. Вы об этом не думайте. Я уверен, что еще не поздно и мы ее выходим.

Больная, как бы в подтверждение этих слов, открыла глаза.

— Не желаете ли облегчить совесть исповедью? — спросил священник.

— Мы евреи, — угрюмо сказал студент.

— Ах, я не знал, — ответил священник, — но это все равно, помолимся вместе. Вы по-своему, а я по-своему.

Он встал на колени и кротко помолился, осенив себя крестным знамением. Затем сказал студенту подождать его у постели больной и поехал в ближайшую аптеку. Там он взял всего, что могло подкрепить силы истощенной женщины, и поспешил вернуться. Затем он поднес к ее устам прохладительное и вместе с тем питательное молоко. Больная прильнула к стакану и выпила молоко с жадностью. Тогда он разогрел на спиртовке настой из крепкого бульона, положив туда немного белого хлеба и дал его больной. Силы, казалось, мало-помалу возвращались к женщине, и через полчаса она могла сказать уже несколько слов. Сын ее все время не спускал глаз со своего благодетеля и едва мог удерживать радостные слезы при виде его хлопот около больной матери.

Между тем рассвело. Священник протянул двадцатипятирублевую бумажку, сказав:

— Сходите, купите дров, чаю, сахару, провизии, — все, что нужно, а я пока посижу у больной, а то мне скоро придется идти домой.

Как в чаду исполнил студент поручение. Вернувшись с запасами, он, как мог, благодарил своего благодетеля, но тот не дал ему договорить:

— Полноте, полноте, завтра я буду снова у вас, привезу вам еще денег и, быть может, доставлю вам занятие. Вы не беспокойтесь, это мне со временем вернется. В этом я убежден.

Когда он вышел, студент не мог понять, что с ним делается: радость ли, недоумение ли брало верх в его мыслях. Он видел только избавление от нищеты рукой православного священника. И на другой день, и на третий день добрый человек посещал убогий угол, превращенный теперь в уютное жилище. Мать стала понемногу поправляться, а сыну достался хороший заработок. Все пороги обил добрый отец Петр и нашел искомое. Теперь мать студента снова принялась за работу. Студент продолжает учиться, а впереди его ждет обещанное место, выхлопотанное отцом Петром.

Но вот умер отец Петр. Мир праху твоему, добрый, необыкновенно добрый человек. Ты, пастырь православных, не погнушался войти в положение иноверца, ты не пожалел ни денег, ни хлопот, чтобы вытащить из ямы совершенно чуждого тебе человека, ты продолжал о нем заботиться и ни разу не попытался склонить его на переход в твою веру. Ты, горячо верующий, ни словом не обмолвился при нем о вере. Но какой громкий гимн Христу и Его учению пропел ты