Алёша Попович и Тугарин Змей. История Алёши - Ирина Эрхарт

под нос, пытаясь в сознании удержаться.

Понемногу свет в глазах стал возвращаться. Сквозь пляшущие пятна я увидел чуть поодаль тёмный силуэт Тугарина, а рядом – фигуры помельче. Послышался треск, и земля задрожала. Тут ноги вовсе отказались меня держать, и я осел на землю у дубовых корней.

– Упал, – сказал я равнодушно.

Тёмную тучу прорезали молнии, а потом она вдруг рассеялась, будто её и не было. На бесплодную поляну щедро пролился послеполуденный свет.

– Алёшенька! – услышал я крик Любавы. Она подбежала взволнованно, повязала платок мне на голову и подхватила меня под руку, помогая подняться. С трудом, но всё-таки я встал. Тут зрение совсем прояснилось, и я увидел перед собой лежащего без чувств Тугарина.

– Это... я его так? – спросил я удивлённо.

– Да, ты, Алёшенька, – жалась ко мне Любава.

– Ничего не помню... – протянул я, осев обратно на землю и схватившись за гудящую голову.

– Немудрено, – услышал я бабкин голос, и из-за огромного тела Тугарина вышли мои старики с Моисеем.

– Тихон, бульбуль... бабуля, а вы оказались здесь как?

– Не волнуйся, Алёшенька, – махнул рукой дядька. – Мы всё, как ты велел, сделали. Золото князю киевскому на сохранение оставили, а сами решили тебе помочь.

– В аккурат вовремя поспели, – добавила бабка гордо.

Даже у Моисея морда была как будто довольная.

– Нужно его связать, покуда не очнулся, – сказал я, оглядев Тугарина. Уж не знаю, как вышло его победить, но второй раз я бы вряд ли справился.

– Очнулся? Это пока ему не грозит! – сказал Юлий злорадно, выйдя из-за дуба, за которым он прятался.

Тугарина мы всё-таки связали – той самой верёвкой, которой он Любаву к дубу приматывал. Все запыхались – попробуй-ка такую тушу поворочать, чтоб верёвки под ней пропустить. Но всё-таки справились и уселись на спине тугаринской отдыхать.

Когда передохнули, решили в Киев отправляться. Моисей Тугарина вместе с нами потащил.

– Ну вот, сейчас золото заберём и домой направимся, – сказал я, нежно обнимая Любаву.

– А на Тугарина пусть народ киевский любуется, – добавил Тихон, болтая ногами бок о бок с бабулей.

Глава 11

Скоро мы в Киев прибыли. Город окружали кирпичные стены белёные со смотровыми башнями. Я по дороге пять штук насчитал. Меж внешних стен жались простые дома деревянные. А к середине стали встречаться терема побогаче – видно, боярские.

Ворота крепостные малы оказались для туши тугаринской. Пришлось нам, чтобы пройти, по пути пару башен разломать.

Наконец добрались мы до внутренней стены, за которой стояли хоромы княжеские. Одни хоромы те были размером с весь Ростов. Крыши сверкали красной да золотой черепицею, а кое-где высились башни с куполами зелёными. Да, нескромно жил князь киевский – оно и ясно, столица всё-таки.

В палатах было пусто и тихо, только в глубине голоса раздавались. Пойдя на них, мы миновали с полдюжины коридоров и комнат. И наконец вышли в просторную комнату, где стоял гвалт.

В искусно украшенном зале шёл пир горой. Столы, вдоль стен поставленные, ломились такими яствами, что мне за всю жизнь попробовать не довелось. Всё здесь было – пироги да мясо, каши да икра. В кубках мёд ароматный плескался.

За столами сидели бояре в богатых кафтанах да шапках соболиных. А во главе стола на деревянном стуле резном, зелёным сукном обитым, сам князь сидел. С русой бородой, остриженной по последней моде, да волосами напомаженными. На плечах его алый плащ лежал, а голову обхватил обруч золотой с красным камнем.

Стоило нам в зал войти, как разговоры тут же смолкли. Все взгляды на нас обратились.

Я соскочил со спины тугаринской и раскинул руки в приветствии.

– Здрав будь, княже киевский.

Князь вскочил, но не мог слова вымолвить, только рот открывал как рыба. Потом всё же опомнился.

– Здравствуй, здравствуй, богатырь ростовский. Проходи, присаживайся за стол, будь моим гостем званым, – сказал он как-то неуверенно.

– Не прими за дерзость, ясный княже, да только некогда мне пировать, – сказал я как мог дружелюбно. Неудобно было князю отказывать, да только были у нас дела поважнее, чем живот набивать. – Ждут меня люди ростовские, ждут со скарбом своим, Тугариным подлым отобранным.

Тут Тугарин, будто услышав, что о нём речь зашла, заворчал и просыпаться начал. Пришлось мне его огреть немного. Голова тугаринская тяжело на пол рухнула, и князь с боярами от испуга чуть на пол не попадали.

– Ну что ж, как знаешь, надо так надо. Ступай себе с Богом, – махнул рукой князь, успокоившись, и повернулся к боярину, что по левую руку сидел. – Так что, вы говорите, дальше-то было?

Бояре на князя покосились и разом загалдели, будто меня там и не было. Зазвенели кубки. Заподозрил я тогда неладное.

– Не серчай, князь великий, – начал я вкрадчиво. – Да только ты, верно, запамятовал, что золото ростовское у тебя на сохранении находится.

Из коридоров, по которым мы пришли, набежала туча стражников с пиками и алебардами.

Князь ахнул и руку к щеке приложил, будто и правда вспомнил что-то.

– Да-да, припоминаю... Эй, там, – он махнул рукой куда-то вбок, – принесите богатырю его золото.

Из расписной боковой дверки вышел тщедушный старичок с подносом, полотенцем накрытым. Подбежал ко мне и поднос протянул. Спутники мои со спины Тугарина соскочили и рядышком встали, с недоумением на полотенце глядя.

За моим плечом снова заворочался Тугарин Змей. Очнулся и тяжело поднялся на ноги. Но не устоял – пошатнулся и рухнул, подмяв подбежавших стражников.

Я, более внимания на них не обращая, потянул полотенце с подноса... и нахмурился. Да, по подносу покатился шар золотой. Только шар этот был не больше Тихонова кулака.

Тут я окончательно понял, что князь меня обмануть пытался. Развернулся и посмотрел на него пристально.

– Негоже, князь, людей простых обижать.

– Так нежели я обидел кого? – ответил тот как ни в чём не бывало и руками развёл. – Только за хранение свою дольку взял.

Да, не думал я, что придётся мне за золото во второй раз бороться.

Тем временем Тугарин снова зарычал и поднялся, едва головой потолок не задевая. Тут мне пришла мысль светлая, как на своём настоять, с князем во вражде не оставшись.

– Что ж, князюшка, вдоволь ты надо мною потешился, чай, и мой черёд