Полосатая зебра в клеточку - Александр Етоев

Он отбросил в сторону простыню, которой накрывался как одеялом, и пошлепал босиком к погребу.

А еще через пятнадцать минут его темная фигура в плаще возвышалась над скалистым обрывом, что-то прижимая к груди. Плащ, конечно, никакой был не плащ, а обыкновенная прозаическая пижама, но разрушить романтическую картину этой мелкой пошловатой деталью мы не в силах, да и к чему?

Представьте только: пятно луны пляшет в в олнах, как безумная рыба. Свищет ветер… Нет, ветра не было. Если честно, не было и луны. Была тихая безлунная ночь, озаренная далекими сполохами затянувшейся ночной дискотеки.

Гоблин долго стоял у моря, словно спрашивал у волн подтверждения зародившейся в нем ночью догадки.

– Эгей! – прокричал он в даль, обращаясь неизвестно к кому – наверное, к Эгейскому морю.

Потом поднял над собой бутыль и с протяжным веселым присвистом что есть силы зашвырнул ее в волны.

Бутыль булькнула и пошла ко дну. Но фотограф этого не услышал. Он уже шагал вдоль обрыва, легкий и свободный как ветер.

Маэстро Клейкелю приснилась не совесть. Ему приснился волшебный сон, будто он на голубом «кадиллаке» в сопровождении эскорта мотоциклистов покидает еще сонную Богатырку. Солнце только вышло из-за горы, воздух легок, серебрист и прохладен, море мягкое и гладкое, как в Италии. Сам маэстро в концертном смокинге и сияющих от лака штиблетах.

Они следуют по утреннему шоссе и примерно в километре от Богатырки сворачивают на боковую дорогу. Через минуту величественная процессия плавно тормозит у ворот стоящего близ моря особняка, окруженного суровым забором. Здесь маэстро покидает машину, и услужливая рука охранника берет его легонько под локоток.

Он выходит из роскошного «кадиллака» и наблюдает со счастливым лицом, как ворота со страшной надписью «Не входить! Стреляю без предупреждения!» мирно перед ним открываются. Из них выходит бодрым шагом профессор, и в руках его расписной поднос. На подносе, как золотая рыбка, ключ от счастья маэстро Клейкеля. Щедрая профессорская душа передает ему в пожизненное владение все движимое и недвижимое имущество, которым Омохундроедов владеет.

Маэстро Клейкель тихо млеет от счастья. Сбылась заветная мечта его детства. Особнячок на берегу моря, тихая, непыльная жизнь, сад, цветник, гаражик на четыре машины – что еще человеку надо.

Только что-то в этом сне его настораживает. Какая-то малозначительная деталь. Маэстро долго и мучительно размышляет, в чем причина непонятного диссонанса, и наконец понимает в чем. На заднем плане безмятежной картины, а именно за стрелками камышей, торчащими из искусственного болота, что просвечивает в глубине за воротами, маячит две пары глаз. Крокодилы Егор и Гена улыбаются маэстро красноречиво, а их скользкие змеиные языки хищно рыщут меж опасных зубов.

Этой ночью много чего приснилось героям нашей маленькой повести. Тем, конечно, кто этой ночью спал. Спали же далеко не все участники описанных здесь событий.

Телепалов, хозяин кафе «Баланда», почти всю ночь прозанимался подготовкой завтрашнего концерта: искал электриков, готовил площадку для выступления, ругательски ругался с администрацией местного Парка отдыха, заломившей за кратковременную аренду сцены какую-то уму не постижимую сумму. Старания его были понятны: кому захочется упасть в грязь лицом перед звездой отечественного шансона.

Люлькин, здешний властелин воздуха, тот не спал по другой причине. Он сидел у себя на станции в строгой позе роденовского «Мыслителя» и вынашивал планы мести. Люлькин думал, что зебра у Телепалова. Он сидел и перелистывал в голове страницы из истории инквизиции.

«Интересно, – размышлял Люлькин, – какой размер испанского сапога лучше подойдет Телепалову – сорок третий или сорок четвертый? И какой диаметр воронки необходим для телепаловской глотки, чтобы вливать в нее расплавленное железо?»

Профессор, утомленный бессонницей, тоже этой ночью не спал. Зебра в клеточку, мечта его жизни, не давала ему покоя. Чтобы как-то скоротать ночь, он давил о монитор клюкву, потом слизывал языком с экрана ярко-красные клюквенные потеки.

Глава 19. Хэппи-энд с музыкой

Уже утром почти вся Богатырка знала о сегодняшнем выступлении. Разноцветные плакаты и постеры украшали ее улицы и заборы. С них глядела и улыбалась публике знакомая до мельчайших прыщиков, до тончайшей волосинки на подбородке благородная и одновременно простая физиономия короля шансона. В фирменной двухдневной щетине, с лакированной двурогой гитарой и в двубортном пиджаке от Версаче он был просто неотразим и великолепен.

Концерт начинался в полдень. Несмотря на сумасшедшие цены – от 200 до 500 гривен, то есть до 100 долларов за билет, – отбоя от желающих не было. Праздничные толпы людей наседали на окошечко кассы богатырского Парка отдыха, чтобы с боем приобрести билеты.

Телепалов, потирая ладони, приблизительно подсчитывал поголовье собравшейся на концерт публики. Подсчитывал и тут же переводил эту цифру на человекобаксы.

Где-то за полчаса до начала зал под открытым небом был заполнен публикой под завязку. Люди щелкали орехи и семечки и жевали на скамейках попкорн. Струйки сигаретного дыма щекотали неподвижное небо и рисовали над головами публики имя ее кумира.

До концерта оставались минуты, когда на сцене в ярко-рыжей футболке появился топ-менеджер поп-звезды. Послав воздушный поцелуй залу, он ударил по концертной тарелке. Публика ответила ревом. Тогда топ-менеджер схватил микрофон и проорал в него архангельским басом:

– Группа «Мотопила»!

Зал взорвался, как действующий вулкан.

На сцену вышли барабанщик и гитаристы. В серых робах и с нагрудными номерами, выглядели они не очень-то празднично, но таков был у группы имидж, а против имиджа никуда не попрешь.

Музыканты разошлись по местам. Топ-менеджер потребовал тишины и, когда требование было выполнено, выкрикнул на одном дыхании:

– Его величество Михаил Квадратный!

Он был такой же, как на постерах и плакатах, – только живой. Плавной королевской походкой король прошествовал к центральному микрофону. Взял гитару и поклонился публике.

– Первую песню о главном, которую я спою, – сказал он с легкой хрипотцой в голосе, – я посвящаю любимой маме. «Небо в клеточку» называется эта песня.

Он запел, а музыка заиграла. Примерно на середине песни, на словах про «малину» и про «наган», что-то вдруг тихонечко щелкнуло, и песня почему-то пропала. То есть песня продолжала звучать, но сделалась какой-то неправильной – слишком тихой и слишком грубой, непохожей на нормальную песню. Губы Михаила Квадратного продолжали шевелиться у микрофона, музыканты продолжали играть, барабанщик лупил по брюху своего слоновьего барабана, но звуков при этом не было. Звуки съелись, испарились, испортились. Превратились в огрызки звуков.

Публика с минуту ждала, молчаливо наблюдая за сценой. Затем чей-то нетвердый голос выкрикнул из зала:

– Фанера!

Телепалов, жуя усы, уже бежал за раскрашенные кулисы. Но только он взобрался по лесенке, как на сцене неизвестно откуда появилась супердевочка Уля Ляпина.

– Вот так делаются фальшивые капиталы, – сказала супердевочка громко. Голос ее был слышен во всех закоулках зала, причем без всякого микрофона.

Телепалов поначалу опешил, затем метнулся к малолетней нахалке.

– Вон с эстрады! – кричал он Уле, пробираясь между электрических проводов.

– То есть как это? – Михаил Квадратный принял пожелание на свой адрес. Музыканты, скинув с плеч ремни с инструментами, замерли в угрожающих позах – гриф гитары держа в руках, а деки занеся над плечами. Барабанщик, как атлант из известной песни, поднял над головой барабан.

Телепалов хотел сказать, что имел в виду не кумира, а эту мелкую персону на сцене, но сказать не успел. Из широкой суфлерской дырки вылезла козья морда и пропела Телепалову: «Ме-е-е!»

Только она это пропела, как на сцену из-за левой кулисы выплыл ослепительный шар чьей-то лысой, как горошина, головы.

– Здравствуйте, – сказал незнакомец, обращаясь не к маэстро, а к залу.

Публика настороженно промолчала.

Тогда лысый обратился к кумиру:

– На каком же музыкальном инструменте вы, маэстро, играете? – Он легонечко тронул струны гитары Михаила Квадратного. Те ответили пустым дребезжанием. – На струнах человеческой глупости? Прибыльное, должно быть, занятие.

– Вы… Да я… Да их… Да меня… – Вмиг щетина Михаила Квадратного из двухдневной превратилась в девятидневную. Он угрюмо смотрел на лысого, не понимая, что тому надо.

– Как вы смеете оскорблять звезду! – подскочил к обидчику Телепалов.

– Звезды не поют под фанеру, – ответил незнакомец с улыбкой.

Зал откликнулся разбойничьим свистом и не предвещающим ничего хорошего улюлюканьем.

– Ну вас в печень с этим вашим душным базаром! – Король шансона бросил гитару под ноги. – И эту вашу «Баланду» в печень! – Он погрозил Телепалову кулаком. – Кафе «Кефаль» мне предлагала площадку еврокласса после евроремонта. И ресторан «Кафель». Все, ребята, сматывай инструменты! – М. Квадратный обернулся к своей джаз-банде. – Еще успеем на пятнадцать ноль-ноль в Стерлядевку!