В логове львов - Фоллетт Кен

У нее не оставалось сил забраться на крышу и спустить вниз матрац, и она легла прямо на ковер в спальне. «Боль в спине» теперь накатывала волнами. Во время очередной такой волны она положила руки на живот и ощутила, как плод шевелится, словно стремясь наружу с усилением боли, но снова замирал, когда боль чуть затихала. Сомнений не оставалось: у нее начались схватки.

Ею овладел страх. Она вспомнила рассказы сестры Полины о том, как она рожала своих детей. После появления на свет первенца Джейн посетила ее, захватив с собой бутылку шампанского и немного марихуаны. Когда они обе в достаточной степени расслабились, Джейн спросила, каково это было на самом деле, а Полина ответила: «Как будто пытаешься высрать арбуз целиком». Они еще потом долго хихикали над такой грубоватой шуткой.

Да, но Полина рожала в больнице при медицинском факультете университета в самом центре Лондона, а не в доме с саманными стенами, притулившимся посреди глухомани долины Пяти Львов.

Что ж мне-то теперь делать? – задалась вопросом Джейн.

Только ни в коем случае не поддаваться панике. Мне необходимо обмыть свое тело теплой водой с мылом, потом найти острые ножницы, подержать их в кипятке пятнадцать минут, взять чистые простынки, лечь на них, потягивать какую-нибудь жидкость и расслабиться.

Но прежде чем она успела хоть что-то сделать, началась очередная схватка, на этот раз боль стала по-настоящему невыносимой. Она закрыла глаза и попыталась дышать медленно, глубоко, размеренно, как учил Жан-Пьер, но вот только все оказалось намного труднее контролировать, когда ей только и хотелось лишь кричать от страха и боли.

Спазм отступил, оставив ее совершенно обессиленной. Она полежала неподвижно, приходя в себя. Пришло понимание: она не способна сделать ничего из намеченного списка. Самой ей не справиться. Как только она чуть еще окрепнет, придется встать и как-то добраться до соседнего дома, чтобы попросить женщин вызвать к ней повивальную бабку за неимением профессиональной акушерки.

Следующая схватка наступила скорее, чем она ожидала. Ей показалось, что прошло не более одной минуты или максимум двух. Когда напряжение во всем теле достигло невероятной силы, Джейн вслух спросила:

– Почему мне никто не сказал, до чего же это больно?

Как только пик боли миновал, она заставила себя подняться. Ужас при мысли, что придется рожать в одиночестве, придал ей воли к действию. Она доковыляла из спальни в гостиную. И с каждым шагом начинала чувствовать себя немного бодрее. Вышла во двор, а затем внезапно у нее между бедер заструилась теплая жидкость, и ее шаровары сразу же насквозь промокли. Воды отошли.

– О, только не это, – простонала она.

Встала, прислонившись к косяку двери. Не было никакой уверенности, что она сможет пройти хотя бы несколько ярдов, если намокшие штаны так и норовили сползти с нее. Ко всему прочему добавилось еще и чувство унижения.

– Я должна справиться, – произнесла она.

Но сразу же накатила новая схватка, и Джейн просто безвольно опустилась на пол. Мне все-таки придется все сделать самой, – решила она.

Когда же она в следующий раз открыла глаза, то увидела прямо перед собой лицо мужчины. Ей он показался похожим на арабского шейха – очень смуглая кожа, черные глаза и такие же черные усы, но при этом черты лица носили все признаки аристократизма: высоки скулы, римский нос, белые зубы, удлиненный подбородок. Это был Мохаммед Хан, отец Мусы.

– Слава богу, – хрипло прошептала Джейн.

– Я пришел поблагодарить вас за спасение жизни моего сына, – сказал Мохаммед на дари. – Вы заболели?

– Я рожаю ребенка.

– Как? Прямо сейчас? – удивленно спросил он.

– Все произойдет уже очень скоро. Помогите мне вернуться в дом.

Он колебался. Деторождение, как и все, связанное исключительно с женщинами, считалось здесь делом нечистым для участия в нем мужчины. Но надо было отдать ему должное. Его нерешительность не продлилась и нескольких секунд. Он помог ей встать и поддерживал, пока она шла обратно через гостиную в спальню. Там Джейн снова рухнула на ковер.

– Позовите ко мне кого-нибудь, – попросила она.

Он нахмурился, не зная, как поступить, и выглядел при этом просто красивым молодым человеком, почти мальчишкой.

– А где Жан-Пьер?

– Отправился в Хауак. Но мне нужнее сейчас Рабия.

– Верно, – кивнул он. – Я пошлю за ней свою жену.

– Но прежде чем уйдете…

– Да?

– Пожалуйста, налейте мне немного воды.

Эта просьба всерьез шокировала его. Неслыханно, чтобы мужчина обслуживал женщину! Даже если нужно было всего лишь подать стакан с водой.

– Из вот того специального кувшина, – добавила она.

Они всегда держали в отдельном сосуде запас кипяченой отфильтрованной воды для питья. Только так можно было уберечься от многочисленных паразитов, кишевших в местной воде, от которых почти каждый из деревенских жителей страдал на протяжении почти всей своей жизни.

Наконец Мохаммед решился пренебречь вековым обычаем.

– Разумеется, – сказал он.

Потом вышел в соседнюю комнату и быстро вернулся с чашкой воды. Джейн поблагодарила его и жадно приникла к ней губами.

– Я немедленно отправлю Халиму за повивальной бабкой, – заверил ее он.

Халима, конечно же, и была его женой.

– Спасибо, – сказала Джейн. – Только попросите ее поспешить.

Мохаммед удалился. Джейн крупно повезло, что к ней пришел именно он, а не один их прочих деревенских мужчин. Ни один из них, вероятно, не согласился бы даже притронуться к «больной» женщине, но Мохаммед отличался от них в лучшую сторону. Он был одним из самых известных в округе партизан, а фактически считался почти официальным представителем повстанческого лидера, полевого командира Масуда. Мохаммеду едва исполнилось двадцать четыре года, но в этой стране его никто не воспринимал как слишком молодого, чтобы быть партизанским вожаком и отцом девятилетнего сынишки. Он успел отучиться в Кабуле, немного говорил по-французски и понимал, что обычаи и традиции его родной долины не могли считаться единственной правильной формой человеческого поведения во всем мире. Его основной обязанностью была организация караванов из Пакистана с жизненно необходимыми грузами оружия и боеприпасов для борцов сопротивления. С одним из таких конвоев в долину прибыли Джейн и Жан-Пьер.

Ожидая наступления очередной схватки, Джейн вспомнила подробности того жуткого путешествия. Она привыкла считать себя здоровой, активной и достаточно сильной женщиной, легко способной шагать хоть день напролет, но никак не предвидела нехватку в пути продовольствия, крутизну подъемов в горах, неровные каменные тропы и скоро начавшиеся приступы диареи, значительно все осложнявшие. Какую-то часть похода им приходилось совершать только по ночам, опасаясь русских вертолетов. В отдельных местах они сталкивались с враждебным отношением к себе жителей других провинций, которые всерьез считали, что подобные караваны могут навлечь на них авиационные удары. В некоторых деревнях им даже отказывались продавать еду, не разрешали прятаться в своих домах, не желали показать руководителю каравана кратчайший маршрут к лугу или саду, расположенному всего в нескольких милях, или направляли к якобы идеальному месту для лагеря на ночь, на самом деле не существовавшему вовсе.

Из-за постоянных угроз нападения русских Мохаммеду все время приходилось искать обходные пути, менять направление движения каравана. Жан-Пьер еще в Париже догадался найти американские карты Афганистана. Причем они оказались гораздо более точными, чем имевшиеся у партизан, а потому Мохаммед и позже часто наведывался к ним в дом, чтобы изучить карты и разработать маршрут для следующего каравана.

Честно говоря, складывалось впечатление, что Мохаммед заходит к ним несколько чаще, чем того требовала реальная необходимость. Кроме того, он разговаривал с Джейн гораздо охотнее и больше любого другого жителя деревни, иногда уж слишком долго задерживал на ней свой пристальный взгляд и, как она заметила, порой украдкой разглядывал ее фигуру. Джейн невольно думала, что он тайно влюблен в нее или, по крайней мере, был, пока не стали слишком заметны признаки беременности.